Страница 55 из 56
Катастрофически не хватало людей и автотранспорта. Но люди, отягощенные погонами и грузом преступлений, в эту ночь не чинили им препятствий. Желтков звонил каким-то «смежникам» в Тулу, просил подстраховать в дороге, кричал, срывая голос, жаловался, что все в этом мире заняты исключительно своими проблемами, а на проблемы ближних им глубоко плевать. Турецкий тоже сделал несколько звонков, по итогам которых долго и с удовольствием ругался.
— Виктор Валентинович, а с вами-то что будем делать?
Следователь Худобин со всей искренностью пожал плечами.
— У вас семья есть?
— Уже нет, — он грустно улыбнулся, — жена четыре года назад забрала сына, сейчас они живут под Брянском, а я один в двухкомнатной квартире. Так и не нашел себе никого…
— Еще найдете. Придется вам тоже поехать с нами. От греха, как говорится, подальше. Заедем к вам домой, соберете вещи.
— Да бросьте вы, — засмеялся следователь. — Уж сам о себе позабочусь. Сегодня ночью им будет не до меня, а завтра утром соберу манатки, и на электричку. Сделаю себе отпуск. Знаю одно прекрасное озеро, а рядом охотничий домик. Прекрасно проведу время…
«Один уже отсиделся в «охотничьем домике», — печально подумал Турецкий.
— Воля ваша, Виктор Валентинович. Вам решать. Но лучше действительно на неопределенное время удалиться… гм, из общественной жизни.
Он чувствовал, как отключается под мерное гудение мотора. Контролировать этот кошмар уже не было никакой возможности…
Турецкий очнулся, когда почувствовал чужие руки на собственном лбу. Дернулся, распахнул глаза… испустил страдальческий стон. Знакомые бежевые стены обступали «больного». Он просто ненадолго «отлучился» в халате на диване, увидел что-то страшное во сне…
— Спокойно, больной, спокойно… — зашептала Ирина. Он расслабился под ее большими ласковыми глазами — самое приятное, что он когда-либо видел в жизни. Она тоже была в халате, сидела рядом с ним на краю дивана, склонив голову с распущенными волосами, шуршала чем-то у него в голове.
— О, повелительница сковородок… — пробормотал он, закрывая глаза. — Что ты делаешь?
— Пытаюсь надеть тебе на голову венок из одуванчиков, которые нарвала сегодня утром во дворе. Ты помнишь, я уходила? Хотела купить себе что-нибудь приятное, но купила только таблетки для поднятия настроения.
— Зачем мне венок? — недоумевал он.
— Не знаю, — она пожала плечами, — мне нравится.
— Но я еще не умер, — возмутился он.
— А это не похоронный венок, — возразила Ирина, — это, скорее, нимб. Теперь ты можешь читать лекции по харе-кришне-харе-раме, или, скажем, ремонтировать автомобили по фотографии.
— Не хочу жить с нимбом, — проворчал Турецкий, — нимб — это разряд между рогами.
— Любопытная интерпретация, — хитро улыбнулась Ирина. Насторожилась, приложила палец к его губам. — Помолчи, дорогой, не спрашивай, какой сегодня день. Это единственное, о чем ты с завидным постоянством спрашиваешь. Позавчера был вторник, вчера среда, сегодня четверг. Завтра, если повезет, будет пятница. Три дня назад ты вернулся из очередной командировки, и, похоже, она произвела на тебя неизгладимое впечатление. Ты не рассказываешь о ней ничего, кроме того, что нашел там себе женщину.
— Это не женщина, — простонал Турецкий, — это друг.
— Женщина-друг, — кивнула Ирина, — олень-дикобраз. Как сказал, не помню кто, хотя, возможно, Бальзак, никто не может сделаться другом женщины, если не может стать ее любовником.
— Выйди, — простонал Турецкий, — и зайди снова. С другим расположением духа.
— Хорошо, я пошла, — скромно сказала Ирина.
Она вернулась с телефонной трубкой.
— Держи. Я не виновата. Шла мимо, а он звонил.
— Может, не надо, Ириша? — взмолился Турецкий. — Скажи им, что я еще не в состоянии.
— Поздно, — хмыкнула Ирина, — я сказала, что ты вполне уже даже ничего.
Она села рядом, чтобы не отправлять сложную ситуацию на самотек, подперла кулачком подбородок и уставилась на мужа влюбленными глазами.
— Ну, как ты, герой? — как ни в чем не бывало, осведомился Меркулов.
— У героя трудные дни, — вздохнул Турецкий. — Все болит, но еще есть силы не ходить к врачу.
— Ты должен быть здоровым, — наставительно сказал Меркулов.
— Да здоровый я, Костя, здоровый. С каждым днем все здоровее. Уже пытаюсь сдуть пену с микстуры.
Хихикнула Ирина, закрыла рот ладошкой.
— Ладно, вечерком забегу с коньячком, — расщедрился Меркулов. — Ты не думай, я безо всякой каверзы звоню, Саня, исключительно с добрыми намерениями. Имеется информация по Дубовску, но не думаю, что она очень тебя порадует. Нет, не волнуйся, с твоими добрыми знакомыми все в порядке. Они вернулись домой и уже никого не интересуют — даже в плане мести. На всякий случай за ними подсматривают — ведь никому еще не помешал ангел-хранитель, верно?
— Тогда в чем проблемы?
— Проблем — никаких. Руководство Министерства внутренних дел и Генеральная прокуратура хранят загадочное молчание. Сор из избы не выносится по принципиальным соображениям. Пресса тоже как-то странно помалкивает. Во вторник утром полковник Короленко был задержан без предъявления обвинений работниками областного Управления собственной безопасности. Через двенадцать часов — отпущен. И снова без объяснений причин. Вечером его нашли на даче — скончался в страшных мучениях. Кровоизлияние в мозг, инсульт, помочь было некому. В тот же день в страшном ДТП погиб некий капитан Махонин — эта фамилия тебе о чем-то говорит? Водитель КамАЗа уснул за рулем, не справился с управлением, выезжая на встречную… глупая, нелепая смерть. Пропал начальник криминальной милиции Свечкин. Вышел веером из дома, чтобы купить сигарет, — и с этой минуты его, как говорится, бивше не бачили. Как корова языком слизала. Возможно, еще вернется, но с каждым часом вероятность тает. Обязанности полковника Короленко выполняет один из его заместителей капитан Безбородов. Районный прокурор почему-то не спешит разбираться с обстоятельствами случившегося, ждет отмашки из Москвы, но Москва, как я уже сказал, не говорит и не показывает.
— Я тоже не говорю и не показываю, — пробормотал Турецкий.
— Ты все уже показал, я знаю, — вздохнул Меркулов. — Никто не предлагает тебе новую фотосессию и пресс-конференцию. Живи пока спокойно. Кстати, тебя не задело то, что я перечислил?
— Нисколько, — сказал Турецкий, — с каких это пор меня должны задевать чьи-то грязные игры? Я сделал то, о чем меня просили, а уж с коррупцией и бандитизмом в собственных рядах боритесь так, как вас учили. То есть из рук вон плохо. Заходи в гости, Константин Дмитриевич, не забудь коньяк, цветы Ирине, и боже тебя упаси начать этот разговор заново.
Ирина удалилась с трубкой. Турецкий начал погружаться в «страну дураков» — как когда-то называли на блатном жаргоне сонное царство. Но вскоре она опять вернулась — с многозначительными ужимками — и снова сунула ему трубку.
— А это кто? — застонал Турецкий.
— Детский ансамбль «Кукушечка», — загадочно отозвалась супруга. — Подбрасывает своих воспитанников в чужие ансамбли.
— Алло, «Кукушечка»? — слабым голосом проговорил Турецкий.
— Ты точно недолечился, — сказал смутно знакомый детский голосок. — Если хочешь, позвоню попозже.
— Валюша? — он подскочил, стряхнул остатки сна, поймал заинтересованный взгляд Ирины. — Ты где? Ты как?
— У нас в деревне все хорошо, Турецкий, — сказала девочка. — Мама снова меня пилит. Хочется чего-то такого… но, знаешь, повторять наши с тобой приключения мне почему-то больше не хочется.
— С тобой все в порядке?
— Нет, Турецкий, я сижу на дереве, а подо мной — стая голодных оборотней. Конечно, с нами все в порядке. Никто не приходил, не уводил в половецкий плен, в затылок не стреляли. Сутки мы просидели в Туле, в какой-то ободранной гостинице — ну, ты об этом знаешь. Потом нас привезли обратно, сказали, что волноваться не стоит. Но мы все равно волновались, знаешь, как мы волновались, Турецкий? Если бы ты не позвонил в ночь со вторника на среду, мы бы волновались до сих пор. Какой-то дядька сказал, что под домом будет стоять машина, мол, если с нами что-то приключится, можем обращаться в любое время суток. С утра она действительно стояла, а вот после обеда куда-то пропала…