Страница 6 из 60
Юрий Петрович сообразил наконец, что, продолжая стоять возле киоска с прессой, он находится в «мертвой зоне» по отношению к переулку, из которого медленно выехал «роллс-ройс». Он сделал несколько шагов влево и увидел машину. Вид у нее в московском городском пейзаже действительно был несколько странный. А тонированные стекла, за которыми угадать что-либо было невозможно, не придавали ей более современный вид, а еще больше отчуждали от реальности. Следом за ней никаких серьезных машин, в каких мог бы пожаловать олигарх Клеонский, не было. Значит, Клеонский приехал все-таки с Рудником. Или, может, они где-то были вместе и что-то обсуждали. Не важно.
Гордеев посмотрел на часы. Было 9.19. Машина по-прежнему двигалась медленно, и похоже было, что к Генпрокуратуре Рудник подъедет не минута в минуту, а секунда в секунду.
Гордеев засунул свои «Известия» в портфель и перешел дорогу. «Роллс-ройс» как раз подкатывал к центральным воротам. Гордеев подумал, что это, пожалуй, слишком, не рассчитывает же Рудник в самом деле, что к нему подбежит мальчик из американского кино и отгонит его роскошное авто на стоянку. А оставить тачку тут все-таки невозможно. Придется старику об этом сказать.
Старику. Ха!
Руднику было от силы шестьдесят пять, и в том, что касалось физической формы, он давал фору еще многим пятидесятилетним юристам, страдавшим профессиональными «болезнями» — изрядным животиком, одышкой, мешками под глазами.
Тут снова зазвонил телефон, Гордеев глянул на дисплей, увидел, что это Турецкий, и включил трубку, в противном случае, если бы звонил кто угодно другой, он сейчас этого бы не сделал.
— Юра, — не сулящим ничего хорошего голосом сказал Турецкий, — лучше сразу скажи своему клиенту, пусть отгонит драндулет от ворот, потому что если он все-таки затевает какое-то шоу…
Гордеев вздохнул: Турецкий читал его мысли.
— Хорошо-хорошо, не волнуйся, сейчас мы поднимемся. Через пять минут будем у тебя.
— Без шума и пыли, — продолжал настаивать Турецкий.
— Можешь не сомневаться.
Когда Гордеев уже перешел дорогу и ждал, пока из «роллс-ройса» его заметят и подъедут ближе, он обратил внимание на редкий в центре города грузовик, мчавшийся со скоростью, наверно, никак не меньше шестидесяти километров в час. Похоже, это был армейский ЗИЛ, кабина, по крайней мере, была выкрашена в защитный цвет, номера соответствовали. Откуда он тут взялся, в запретной для грузового транспорта зоне?! Но самое ужасное, что, совершенно не глядя на него, перекресток переходили две тоненькие девочки лет двенадцати, с веселыми школьными ранцами. Гордеев еще как-то вяло и не к месту подумал: половина десятого, явно ведь прогуливают первый урок, а сам уже летел к ним. Девчонок и грузовик разделяло метров пятнадцать, Гордеев был от них — в трех-четырех. Схватить обеих под мышки не удалось, он просто снес школьниц на тротуар, по которому, истошно вопя, они проехались голыми коленками, локтями, ладонями — всем, чем могли, и то ладно, по крайней мере, не хорошенькими испуганными мордашками. Спустя мгновение ЗИЛ пролетел мимо. Причем так и не засигналив.
Поднимая на ноги девочек и поднимаясь сам, Гордеев вспомнил про Рудника с Клеонским и оглянулся. «роллс-ройс» уже остановился, стекло с водительской стороны было опущено, и оттуда смотрела изумленная физиономия знаменитого адвоката. Рудник не признавал водителей и всегда сам был за рулем, хотя к такой аристократической машине, на взгляд Гордеева, водитель в соответствующей униформе вполне подошел бы. Гордеев машинально улыбнулся Руднику, но больше в этот день он не улыбался.
Раздался хлопок, словно где-то из гигантской бутылки шампанского вылетела огромная пробка. Что-то ударило в «роллс-ройс» — его отнесло на несколько метров — еще ближе к Генпрокуратуре, и тут же машина взорвалась, мгновенно и полностью превратившись в ярчайший факел. На двух первых этажах здания Генпрокуратуры вылетели стекла.
ЗИЛ, механически пронеслось в голове у Гордеева, который снова оказался на асфальте. Отвлекающий маневр… Базука… Господи… Рудник… Клеонский… «роллс-ройс»… Голова раскалывалась от волны боли. Гордееву показалось, что на лбу у него что-то есть, будто выросло. Он с усилием провел пальцами и почувствовал железную крышку от бутылки, впечатавшуюся в кожу при ударе о землю. Он отодрал ее. Это действительно была пробка. Пиво «Сибирская корона». Реклама на лбу, тупо подумал Гордеев. Хорошее пиво.
Он с трудом повернул голову и увидел девчонок. Они были живы и, кажется, совершенно целы. Лежали раскрыв рты, словно смотрели потрясающее кино. И тогда Гордеев наконец потерял сознание.
4
Дочь приехала рано утром, хотя Локтев ждал ее лишь к вечеру. Приехала одна.
— Не возражаешь, я музыку включу? — Анастасия ходила по комнате, на ходу заплетая косу.
Он уже и забыл, насколько она хороша: русые волосы, падающие на плечи, серые глаза, сияющие, будто камушки на берегу озера, омытые водой, стройная фигурка. Хороша, но уж слишком импульсивна, вздохнул про себя Локтев. Вот и сейчас: косу не доплела, бросила, полезла в сумку и достала оттуда магнитофон.
— Откуда? — кивком головы Локтев указал на красный Панасоник.
— Заработала. — Она включила музыку.
Слова были русские, но складывались в такие фразы, от которых голова в недоумении раскалывалась на десятки частей. Да и музыка, с позволения сказать, странновата.
— Что это?
— «Мумий Тролль». — Анастасия опять схватилась за расческу. — Из Владивостока группа. Нравится?
Локтев пожал плечами и вернулся к прерванному процессу чистки картофеля.
— Тебе это в городе не надоело? В лесу нужно природу слушать…
— Пап, ну хватит настроение портить. — Анастасия, привыкшая к отцовскому ворчанию, была непробиваема. Она тихонько подпевала себе под нос, и волосы послушно ложились у нее под руками в витиеватую косу. Похоже, разговор будет трудным, прикинул Локтев. Правда, в этот момент он даже и не подозревал, насколько трудным.
— Как дела в университете? — он решил начать с нейтральной темы.
Анастасия плюхнулась на стул, взяла нож, придирчиво выбрала картофелину покруглей. Очистки тут же полетели в разные стороны.
— Как, как. Нормально.
Нормально — это вообще-то было его словечко. Научилась. Приятно.
— Кратко и по существу, — заметил Локтев.
Нельзя сказать, чтобы дочь облегчала ему задачу.
В последнее время он и так не знал, как себя с ней вести, о чем говорить. Она приезжала только на каникулы, и Локтев каждый раз долго готовился к этим приездам. Он очень ее любил, но она привозила с собой суету и какое-то беспокойство. Особенно остро это чувствовалось в первые дни, пока они заново привыкали друг к другу.
Анастасия потерлась щекой о его бороду.
— Я же дочь военного, забыл? Папка, да ведь тебе на самом деле совсем неинтересно, какие у меня дела в университете. Ты же сам говорил, что психологи — бездельники, делающие вид, что занимаются наукой, помнишь?
— И до сих пор не понимаю, зачем тебе это. Если у человека горе, ты ему не поможешь.
Локтев встал и забрал у дочери последнюю картофелину. Кастрюля отправилась на огонь. Он аккуратно собрал с пола просыпавшиеся очистки, бросил их в ведро. Анастасия сидела, опираясь руками на спинку стула, и задумчиво смотрела в окно. Пожала худенькими плечиками.
— А просто так в душе человеческой ковыряться… Как-то странно. Не знаю, я человек здравого смысла. Люблю то, что приносит конкретный результат. Вот я в питомнике саженцы выращиваю. Через несколько лет лес будет… Чего молчишь?
— А что говорить? Я тебе сто раз объясняла, что психология — не «ковыряние в душе», а серьезная наука. И наука не менее полезная, чем биология или там медицина. И тебе ли об этом не знать, службу свою прошлую разве забыл совсем?
— Не хочу об этом говорить.
— Ну и ладно. Тем более что вообще, по-моему, ты не об этом хотел поговорить. Разве я не права?