Страница 38 из 60
— Я позвоню ему, — сказал наконец Окунько.
— Кому?
— Богомолову. Я позвоню Богомолову, я просто послушаю его голос и все пойму. Уверяю тебя!
— Ты экстрасенс? — недобро усмехнулся Локтев. — Так он тебе все и выложит!
— Но я знаю его давно, я все пойму.
— Ты всех знаешь, я в курсе. Лучше уж тогда позвони Казаченке. Если моя дочь пропала, я пойду напролом. Мало никому не покажется, — пообещал Локтев.
Вулканолог немедленно схватил трубку. Как только Казаченок ответила, он включил громкую связь, чтобы Локтев слышал их разговор.
— Алло, Таня? Это Сергей Окунько. Уже слышала?
— Ты о взрыве?
— Да!
— Еще бы! Я сейчас пишу заявление пресс-службы. Ужас. В нашем тихом Белоярске такие дела…
— Таня, что это такое? Тебе не кажется, что происходит?..
— Этого следовало ожидать.
— Почему? Ты что-то знаешь?
— Да, смотри телевизор.
— А ты сама смотришь?
— Постоянно. Это моя работа. Моя гостья меня уже, наверное, за это ненавидит.
— У тебя гости? — кивнул Локтеву вулканолог.
— Да, — после паузы сказал Казаченок. — Одна девушка.
— Хорошенькая? — сморозил зачем-то Окунько.
— Очень, но тебя это не касается… Вот, смотри-смотри, сейчас будет!
Вулканолог повернулся к телевизору, как раз начались местные известия.
И комментатор, перечислив уже известные Локтеву и Окунько факты, сообщил, что по подозрению в организации убийства Черноволова и Карандышевой арестован капитан рыболовецкого траулера Вениамин Пряников. Михаил Черноволов два месяца назад сделал репортаж, в котором недвусмысленно обвинял Пряникова, который еще полгода назад работал на Дальнем Востоке, в контрабандной продаже краба и морского ежа в Японию. Какие-то у того были там неприятности, и он вернулся в родные края, стал водить небольшое судно по Енисею. Но Черноволов не успокаивался и неустанно копался в его «темном» прошлом.
— Где дядька, а где бузина? — сказал Локтев.
— Погоди, может, все как раз из-за этого и получилось, — сказал вулканолог. — Ты напрасно…
— Ага, стоило нам прийти, как очухался этот рыбак. Два месяца спал, а тут, вишь, обозлился на Черноволова.
— Да, история получается мрачная, — кивнул Окунько.
— История только начинается, — сказал Локтев. — Это еще и не присказка…
И Локтев решил идти ва-банк. Когда ты вне закона, рассчитывать на его, закона, помощь в каком-то другом деле по меньшей мере наивно. Теперь надо было изымать Бориса из тюрьмы любыми способами.
Начальника продсклада СИЗО Локтеву показал Шафранский. Обещал представить, но в последний момент сдрейфил, улизнул, едва увидав вблизи его зверскую, красную, как помидор, рожу.
— Вон, из подъезда выходит, а вон его гараж…
Шафранского вообще стало не узнать. Закладывал он всегда, но раньше хотя бы по утрам выглядел как интеллигентный человек. Когда-то он был начальником геолого-разведочного управления, но еще при Горбачеве погорел за пьянку и был показательно разжалован в бурильщики, а потом — в помбуры. По старой памяти продолжал от случая к случаю захаживать к Окунько с бутылкой «Русской», всегда не вовремя, сам же ее выпивал и рассказывал: что у него остались связи кое с кем из бывших госплановцев, теперь это «у-у-у, такие люди!», а среди нефтяных магнатов в Штатах и Японии половина — его друзья, что следующим летом он собирается в Геленджик к двоюродной сестре и что в Филадельфии у него свой дом, точнее, почти свой, осталось выплатить за него последний взнос. Повторялось это из раза в раз. В последнее время по пьяной лавочке он сошелся с «зелеными», и у него появились новые любимые истории: какие они продажные сволочи! Главный их принцип: «Зелень — это деньги», затащили его, гады, на какую-то акцию, где всех их повязали, месяц продержали в СИЗО, зато он теперь знает и там все ходы и выходы. Собственно, только ради этих входов и выходов Локтев с подачи Окунько и отыскал Шафранского, весь вечер поил и терпеливо выслушивал весь его джентльменский набор информации.
Начальник продсклада не дал Локтеву и двух слов сказать, быстро скользнул глазами вправо-влево, протянул сигарету, вроде случайный прохожий закурить попросил, и буркнул, не открывая рта:
— Фамилия?
— Симонов.
— Сотка, — он презрительно покосился на Локтева, придвигаясь вплотную, — баксов. Ну, бегом давай! Сейчас спалят из-за тебя, козла! Камера?
— Не знаю.
— Полторы сотни.
— Завтра здесь же, — сказал твердо Локтев.
— Двести. И не вздумай в рассрочку! Или я твоему Симонову организую веселую ночку на параше. Все, гуляй.
До утра Локтев, разумеется, ждать не стал. Подкараулил начальника продсклада у гаража, когда тот заехал внутрь и вылез из машины, спокойно подошел, завернул руку за спину и приставил к горлу охотничий нож.
— Ты меня, помнится, «козлом» называл? А?
— Я?! Я…
— Ты, ты.
— Не, ну ты… ты сам же лохом кинулся! — начальник склада побледнел до синевы. — Я ж не знал! И маляву я ж тебе вот передам сейчас! И еще передам, сколько скажешь, и все, мы в расчете. В расчете?
Локтев вынул из его потной руки записку. «Надо сейчас прочесть, — решил он. — На случай, если вопросы возникнут».
— Стой, не оглядывайся. Считай до двухсот.
Локтев пробежал глазами накорябанные на газетном обрывке две строчки. Не поверил своим глазам и перечитал еще раз.
Ну, детский сад, а?! Борец с коррупцией хренов! Товарищ по камере ему, мать его, сказал, что его собираются убить завтра ночью. И поэтому он, видите ли, решил бежать немедленно!
«…с утра поможет сломать руку, меня повезут на рентген в первую городскую… договорился за полторы тысячи баксов…»
Откуда у него, спрашивается, полторы тысячи баксов, в заднице он, что ли, их всю дорогу хранил или сделал такие честные глаза, что ему в долг поверили?! Точно ведь ухлопают дурака! В камере нельзя — ЧП, а при попытке к бегству — все законно!
— Двести…
— Что? — не понял Локтев. — Ты опять о деньгах, что ли?!
— Двести уже насчитал…
— На каком этаже он сидит?
— На третьем. Камера тридцать семь, северный угол, второе окно.
— Молодец. Еще раз считай…
До вечера Локтев предпринял еще кое-что.
Ровно в 23.00 свет в зарешеченных окнах СИЗО погас. Еще час-два — на дележ лежачих мест, разборки и байки, а там можно начинать.
Пятиэтажку рядом с СИЗО, стоявшую, во-первых, ближе других, а во-вторых, с тыла Локтев облюбовал еще днем. Тогда же осмотрел чердак и выход на крышу. Люк был закрыт на ржавую проволоку вместо замка, а высота потолков легко позволяла проникнуть на крышу без всякой лестницы и прочих заморочек. Отыскать средство передвижения тоже не составило труда. Уже вторую неделю в городе бастовали коммунальщики, и, пока дворники с мусорщиками и сантехниками пикетировали городскую администрацию, мусорные машины с плакатами «Мы не мусор!» на боках стояли просто на центральных улицах. Предприимчивые жители умудрились даже некоторые из них наполнить доверху. Но Локтев нашел себе более или менее пустую.
Снаряжение изготовил Локтев из подручных материалов. Крепкая альпинистская веревка у Окунько в хозяйстве имелась, пневматический гарпун тоже. Локтев согнул из железных прутьев пару крюков, серную кислоту и фитиль купил в хозмаге… Вот, собственно, и все. Жаль, времени было в обрез, обманки и спецэффекты пришлось готовить уже на чердаке.
В 01.30 он начал действовать. Выстрел — и крюк со свистом легко преодолел метров двадцать и зацепился за край плоской крыши СИЗО, второй конец веревки Локтев привязал к верхней ступеньке пожарной лестницы. Дальше натянул черную шапочку с прорезями для глаз, проверил, надежно ли закреплена винтовка, и не торопясь пополз над темной безлюдной улицей, забором, увитым спиралью из колючей проволоки. Веревка сильно провисала под его тяжестью и противно поскрипывала при каждом движении, но выдержала — до цели добрался без приключений.
Теперь самый рискованный и самый непредсказуемый по времени этап. Свесившись с крыши над окном в камеру Бориса, Локтев обмотал фитилем прутья решетки у самого основания, там, где они входили в стену. Решетка: три на три прута, всего двенадцать концов, проржавевших, конечно, отродясь не крашенных, но все еще достаточно крепких… Получится ли? Осторожно заглянул в камеру, окно за решеткой приоткрыто — это хорошо. Разговоров не слышно, только сопение и храп. Бориса, конечно, не увидел, ну и бог с ним. Вернулся на крышу, натянул толстые резиновые перчатки, достал воронку и двухлитровый термос.