Страница 12 из 24
Первая тибетская деревня, в которой мы оказались, называлась Кьюрик и состояла из двух домов. Следующая, Дотсо, была уже заметно больше. Тут нам повстречались монахи, больше сотни человек, которые рубили тополя. Они собирались доставить эти бревна через горные перевалы в Трашиган для возведения какой-то храмовой постройки. Это самый большой монастырь провинции Цурубин, и его настоятель одновременно являлся высокопоставленным светским чиновником. Сам он тоже находился здесь, со своими монахами, и мы уже было испугались, что наше путешествие преждевременно закончится. Когда он стал нас расспрашивать, мы представились авангардом очень важного европейца, у которого были получены все разрешения от центрального правительства в Лхасе. По-видимому, чиновник нам поверил, и мы с облегчением продолжили свой путь.
Особенно трудным оказался подъем на перевал, который тибетцы называют Бю-Бю-Ла. Он, судя по всему, находится на высоте около 5700 метров, потому что разреженность воздуха давала о себе знать самым неприятным образом, а ледниковый язык близкого безымянного глетчера нависал над самым перевалом.
По дороге мы встретили нескольких бхутия, которые тоже направлялись вглубь страны. Они, в отличие от наших прошлых тибетских знакомцев, оказались милыми, приветливыми людьми и даже пригласили нас к своему костру выпить чашку горького чая с маслом. А так как мы расположились лагерем рядом с ними, вечером они принесли нам еще и вкусную крапивную похлебку.
Мы находились в ненаселенной местности и в следующие восемь дней только время от времени встречали небольшие караваны. Одна из нечастых встреч мне очень запомнилась. Это был кочевник, молодой человек, в длинном овечьем тулупе, с обычной для тибетских мужчин недуховного звания косой. Он отвел нас к своему черному шатру из ячьей шкуры, где его ждала молодая жена, веселое создание, которое, казалось, непрестанно смеялось. В шатре мы заметили сокровище, при виде которого у нас с Коппом потекли слюнки: чудесный окорок дикого животного. Кочевник охотно согласился продать нам часть своей добычи за совсем небольшие деньги, попросив только, чтобы мы никому не рассказывали, что он занимается браконьерством, иначе его накажут. Убийство живых существ, будь то человек или животное, идет вразрез с духовными предписаниями буддизма, поэтому охота строго запрещена. Тибет – феодальное государство, все люди, животные и земля принадлежат Далай-ламе, чьи указания – закон для всех.
С этими приветливыми людьми у меня уже получалось вполне сносно объясняться, и меня очень радовало, что мои познания в местном наречии так быстро растут и ширятся. Мы договорились вместе пойти на охоту на следующий день и остались ночевать в шатре у этой молодой пары. Кочевник и его жена были первыми веселыми тибетцами, которых мы повстречали за время наших странствий, так что они запомнились нам надолго.
Их гостеприимство достигло апофеоза, когда из дальнего угла шатра на свет божий появилась деревянная бутыль со свежим ячменным пивом. Это был мутный, молочного цвета напиток, с виду вовсе не похожий на тот, что мы именуем пивом. Впрочем, на организм он воздействовал так же.
На следующий день мы втроем отправились на охоту. У тибетца было допотопное ружье, в нагрудной сумке лежали свинцовые пули, порох и фитиль. Увидев отару диких овец, он от искры кремня запалил фитиль. Нам не терпелось увидеть этот музейный экспонат в действии. Раздался оглушительный грохот – бум! – и, когда дым рассеялся, овец уже и след простыл. Животные спаслись бегством. Прежде чем скрыться за скалами, некоторые овцы оборачивались и глядели на нас, будто посмеиваясь. Нам тоже не оставалось ничего другого, как рассмеяться. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, мы насобирали дикого лука – он в изобилии рос по склонам и составил прекрасный гарнир к жареному мясу.
Судя по всему, жена нашего горе-охотника была привычна к неудачам мужа на этом поприще. Увидев, что мы возвращаемся без добычи, она так развеселилась, что от смеха ее глазки-щелочки исчезли вовсе. Она предусмотрительно решила приготовить обед из дичи, добытой в предыдущие дни, и усердно жарила мясо. Мы наблюдали, как она готовит, и очень удивились, когда женщина вдруг, безо всякого стеснения, сбросила с плеч огромный овечий тулуп, перехваченный разноцветным поясом. Бесформенный тулуп стеснял движения рук, и теперь, освободившись от него, она спокойно продолжала заниматься своим делом с обнаженным торсом. Позже мы еще не раз встречали подобную непосредственность. Нам было жаль расставаться с этой милой парой, но надо было идти дальше. Так что, прекрасно пообедав и отдохнув, мы снова двинулись в путь.
По дороге мы часто видели диких яков – они паслись черными точками на склонах гор. К несчастью, это зрелище пробудило в нашем вьючном осле стремление к вольной жизни. Он вдруг помчался через широкий ручей и, прежде чем мы смогли догнать его, скинул с себя поклажу. Кое-как, ругаясь и проклиная все на свете, нам удалось выловить свои вещи из воды. Пока мы были заняты их просушкой на берегу, вдалеке показались два человека. Одного из них мы тут же узнали по ровному, размеренному шагу опытного альпиниста – это был Петер Ауфшнайтер. Он приближался к нам в сопровождении нанятого носильщика. Такая встреча в пустынной местности может показаться невероятной. Но люди здесь столетиями ходят по одним и тем же долинам и перевалам, а мы специально выбирали самые исхоженные и любимые местным населением тропы.
Сердечно поприветствовав нас, Ауфшнайтер стал рассказывать, что с ним случилось за последнее время. 17 июня он расстался с Трайпелем, который решил верхом отправиться в Индию, выдавая себя за англичанина. На эту роскошь, лошадь, он потратил все оставшиеся у него деньги. Сам Ауфшнайтер некоторое время болел, а выздоровев, двинулся вслед за нами. По дороге ему удалось кое-что узнать о последних событиях войны, и мы, хотя были сейчас как будто совсем в другом мире, жадно стали слушать новости.
Изначально Ауфшнайтер не хотел идти с нами в Гарток, полагая, что оттуда нас снова выдворят. Он считал, что куда разумнее пробираться сразу в Центральный Тибет, к кочевникам. Но в итоге мы продолжили путь вместе, и с того дня все последующие годы я больше не расставался с Ауфшнайтером.
Мы знали, что, если все пойдет гладко, до Гартока доберемся дней через пять. Нам предстояло преодолеть еще один перевал – Бонрю-Ла. Ночевки доставляли мало удовольствия, потому что в темное время суток было очень холодно – мы находились на высоте больше 5000 метров. Кроме того, с нами то и дело случались разнообразные мелкие происшествия. Например, один раз Копп, переходя реку вброд, нес ботинки под мышкой, завернув их в штаны, и вдруг уронил один башмак в бурный поток. Копп бросился его ловить, но тщетно: река уже далеко унесла ботинок, поиски не дали результатов. Никогда я не видел Коппа в такой ярости – он был страшно зол на судьбу и весь мир! У меня была пара запасных тибетских башмаков, которые, правда, были мне маловаты, потому что в этих краях не достать обуви, которая по размеру подходила бы европейцам. К сожалению, ноги у Коппа были еще больше моих, так что я отдал ему свой левый солдатский ботинок, а сам похромал дальше одной ногой по-европейски, другой – по-тибетски.
В другой раз нас очень развлекла сцена битвы диких ослов. Видимо, это были два самца, сражавшиеся за роль вожака в стаде, красуясь перед самками. Клочки травы взмывали в воздух, земля дрожала под их копытами – кьяны настолько были поглощены боем, что даже не заметили присутствия зрителей. Самочки, взволнованно следя за поединком, приплясывали вокруг борцов, и время от времени все поле битвы скрывало густое облако пыли.
Мы преодолели оба перевала, и теперь Гималаи снова остались позади. На этот раз я с радостью распрощался с ними: мы наконец-то вступали в более теплые области. Кстати, мы шли как раз через ту провинцию, где год спустя погиб один из величайших немецких альпинистов Людвиг Шмадерер. Он со своим товарищем Пайдаром бежал из того же лагеря, что и мы, и последовал за нами тем же маршрутом. Здесь его предательски убили выстрелом в спину. Пайдару тогда удалось спастись. Он погиб позже, в Альпах, на Гросглоккнере, смертью настоящего альпиниста.