Неосновной инстинкт

- Кхм, если что, то я тоже.

- Ты мужчина. Это нормально, - не приняла она его союзничества.

- Для тебя быть без косметики тоже нормально, - никакого движения по ту сторону. – Так, ты не впустишь меня?

- Если подождёшь, пока я приведу себя в порядок, - выдвинула блондинка ультиматум.

- Айли, ну неужели ты думаешь, что я, увидев тебя такой, какая ты есть, испугаюсь и убегу? За кого ты меня принимаешь? – раздался задумчивый вздох. – Мне кажется, без всего этого ты должна быть ещё милее и очаровательнее, - подкупленная его убеждающей интонацией, Айли приоткрыла дверь и, раскрыв её ровно на длину цепочки, появилась. Светлые волосы, немного взлохмаченные, брови и ресницы, светлее обычного, немного бледные губы, щеки без тонального крема с легким румянцем. Почесав кончик носа, она смущенно закусила губу. Ёндже, охваченный восторгом от этого зрелища, почему-то проникся красотой девушки именно сейчас, в полной мере видя, насколько она непритворна, по-весеннему нежна. Шарм естественности и доверия, которое оказано тем, что она всё-таки позволила взглянуть на себя. – Ты прекрасна, Айли. Правда, - даже не опуская взгляда ниже, на футболку и голые ноги, сказал молодой человек.

- Так… чего ты хотел? – посомневавшись, сняла она предохранитель и открыла дверь окончательно. Парень переступил порог, механически оглядевшись. Журналистка, до конца проснувшись, обнаружила на нем кожаные штаны и такую же куртку и, изумившись, но промолчав, вперилась в него любопытным взором. Хэллоуин вроде прошёл, чтобы задрапированный обычно в костюм и галстук Ёндже променял его на наряд участника байк-шоу. Опустив взор на Айли, молодой человек неловко повел плечами, скопировав её жест – в волнении прикусив нижнюю губу. Протянув руку, с которой снял перчатку, пока поднимался по лестнице, парень взялся за футболку и, дернув на себя, заставил девушку рывком перелететь полметра. Не дав ей опомниться, он наклонился и поцеловал её, отпустив синтетическую ткань, перехватив вокруг талии и прижав к ещё прохладной с улицы куртке. Не задерживая поцелуй долго, всё ещё сомневаясь где-то внутри насчет того, что достаточно умело это делает, Ёндже отстранился, посмотрев в округлившиеся, как у долгопята, глаза. Заалевшие от прилива крови уста ошарашено приоткрылись.

- Ладно, я пойду лучше, - кивнул сам себе Химик, думая, как бы вежливее уйти, если это возможно при данных обстоятельствах. Только сейчас он заметил, что Айли держит его за распахнутые края куртки.

- Вот так сразу? То есть, ты приходил, чтобы неожиданно меня поцеловать? – сделала вывод девушка. В целом, она была не далека от истины, но решению предшествовал ещё ряд событий.

- Я сомневался до последнего, стоит ли это делать, - заиграло его лицо таинственным скрытым смыслом.

- Так… может чаю? – указала на кухню Айли, тут же поняв двузначность предложения. Улыбнувшись ему, однако, она не передумала. – Ночь на дворе. Оставайся. – Ёндже остолбенело отвлекся на раздумья.

- Я бы хотел, - выдал он в итоге. – Но не надо. И извини, если из-за меня не выспишься.

- Да уж, если не высыпаться, то лучше совсем… - прервав свой обычный поток откровений, Айли разомкнула пальцы, проведя ими по черной коже возле молнии. – Откуда ты приехал-то, такой красивый?

- Вечеринка одна была, пришлось посетить.

- Там был стриптиз, что тебе срочно захотелось поехать к девушке? – Ёндже подумал, что там даже секс был.

- Нет, просто не было никого, с кем можно было бы поговорить, как с тобой.

- Хотелось покритиковать кого-нибудь и поязвить над очередной ущербностью? – ткнула его в бок локтем Айли, зная, чем они занимаются на светских раутах. Корчат из себя элиту, в принципе, над собой насмешничая тоже.

- Не представляешь себе как! И всё же, я пойду, - развернулся Химик и вышел из квартиры, направившись прочь.

- Ёндже! – остановила его Айли. Он обернулся. Сложив губы и чуть их выпятив, она постучала по ним указательным пальцем. – Ничего не забыл? – смущенно затормозив, он вернулся на два шага назад. – Помимо неожиданных поцелуев, должны быть и те, которые происходят по желанию девушки, - приподнявшись на носочках, она сама дотянулась, хотя Ёндже и сделал встречное движение. Обняв её, он не успел заметить, как Айли почти перехватила инициативу, и впилась в него так жарко, как он сам пока бы не посмел. Забывая о том, что думал о себе, он насладился поцелуем, потому что журналистка-то целоваться умела. И только после того, как посчитала, что для первого раза будет достаточно, отпустила его, пожелав спокойной ночи.

Поймав третье за час такси Ёндже, наконец, отправился домой спать.

Наказание второе, посредственное

Пережив жуткую ночь в квартире, где происходила какая-то чертовщина, на следующий день Полли Шелл без охоты вернулась к себе домой из магазина, но когда всё начало повторяться (не те же самые кошмары и аналогичное поведение неведомого полтергейста, а сам факт невразумительного, сверхъестественного, баловство нечистой силы, иначе и не назвать, которое бесновалось, казалось, во всех углах, и без экзорциста успокаиваться не собиралось), она попросилась пожить у подруги, что значительно облегчило работу Джело, вновь проникшему в её жилище, обыскавшему его и нашедшему диски с видеозаписями, на которых насилуют и доводят до смерти мальчишек. Последние улики были собраны и, передумав насчет отсрочки окончательной расплаты преступников, Гук отправил эти неопровержимые доказательства в полицию. Их теперь и убивать не надо – в тюрьме с ними поступят куда хуже, когда они попадут в неё, после больниц. Против Ёндже у них ничего не выгорит, потому что насчет него у них нет весомых подтверждений. Даже если найдутся люди, которые видели как-нибудь пострадавших в компании Ёндже – это ни о чем не скажет, ведь в ночь расправы над ними у него алиби и никаких следов его присутствия в отвратительном подвале.

Оставалось поквитаться с писательницей, но Бан Ёнгук никак не мог придумать достойной кары, которая по справедливости соответствовала бы вине. Мисс Шелл никого не убивала, не калечила, не насиловала, и не нанимала никого этого делать. Она вдохновила на преступление, и потому её участие настолько косвенное, что не знаешь, как его охарактеризовать. Вроде бы зачинщик, а вроде и нет. Казалось бы провокатор, но тоже не то. Гук прекрасно знал лучший аргумент в её защиту, что она не ответственна за последствия чужой нездоровой психики, но как ей доказать, что у неё и самой с головой не всё в порядке? В мире, котором они жили, и который катился в сатирно-сортирную пропасть под лозунгами толерантности, свобод и «нормальности» любой самореализации, то, чем занималась мисс Шелл и ей подобные, считалось адекватным и неосуждаемым, а те, кто это осуждал, как раз и были врагами лояльности, гуманности и равенства. То есть, такие как он, Гук, его друзья, банда золотых, борющаяся с преступностью, по меркам молодёжи и демократов западного толка считались закостенелыми ретроградами, ведущими цивилизацию к тоталитаризму, железному занавесу и деспотичному контролю над всеми гражданами планеты. На несколько минут юрист даже задумался, в самом деле, как определить свою правоту и понять, что его консерватизм, почему-то воспринимающийся негативной чертой социально-политических взглядов, не зло, а истинная ценность. Как объяснить, что сохранение традиций и соблюдение норм морали и нравственности – это хорошо, если двадцать первый век ежедневно призывает к новшествам, обновлениям, пробованию всего и вся, смелости в заявлении любых своих недостатков и призыванию людей к тому, чтобы любые недостатки перестали считаться таковыми, чтобы любой грех и порок сделался законным, чтобы никого не надо было учить и воспитывать, потому что это «давление», «угнетение индивидуальности». От слова «индивидуальность» Гука, как и Ёндже, часто уже бросало в дрожь. Чаще всего за ним обнаруживался непроходимый эгоизм, бессовестность, грубость, хамство и нигилизм. Что ж, если быть личностью в наше время – это быть каким угодно придурком, лишь бы не как все, то адвокат предпочитает называть себя серой массой. Обычной такой золотой серой массой. Далекий прежде от элитаризма и считавший, что все люди равны, и нужно бороться на благо всех, ради абсолютно всех, сейчас Гук задумался о том, что всё же не все достойны счастья, и даже если они напрямую никому не вредят, то не заслуживают заботы о себе. Нет, нет, от этих мыслей нужно отделаться! Если в голове зародится мысль о избранности некоторых, вот тогда и придёт конец справедливости… но разве справедливость – это не «каждому по заслугам»? Черт возьми, ведь от рождения, в самом деле, никто не равен! Зачем обманывать себя и общество? Да, у всех по две руки, ноги, и голова (кстати, и не у всех, есть ведь и инвалиды), но содержание голов у всех разное и это, пожалуй, определяющий фактор. Нет, не совсем так… В китайской письменности в иероглифе «мысль» содержится символ «сердце». Какое точное замечание. Без сердца нет мысли, правильной, хорошей мысли, стерильный рассудок, вот и всё, что имеет мозг без души. Нет души – нет человека.