Рыцарь Шато д’Ор

— Что это значит? — спросила Клеменция, обращаясь к Альберту.

— Если человек, которого вышвырнули за дверь, вновь стучится в ту же дверь, это значит, что либо ему хочется, чтобы его вышвырнули снова, либо он пришел извиниться, — отвечал молодой Шато-д’Ор.

— А не привез ли он новый вызов? — спросила Альбертина.

— Вряд ли, — усмехнулся Альберт. — Отойдем-ка на минутку, сестричка!

— Какие могут быть секреты? — вскинулась было мать, но, скосив глаза на Агнес фон Майендорф, умолкла. Брат с сестрой, пошушукавшись, вернулись за стол.

— Чего стал как столб?! — рявкнула Клеменция, обращаясь к посыльному с воротной башни. — Пропустить фон Вальдбурга!

Посыльный убежал, и через несколько минут на пороге появился Иоганн фон Вальдбург. Вид у него был взволнованный и жалкий. Лицо мертвенно-бледно, на голове повязка, походка неуверенная. Однако он был трезв как стеклышко и, собравшись с духом, довольно ловко отсалютовал мечом. Альберт встал, пошел навстречу Вальдбургу и сделал ответный салют. Оба вчерашних противника стояли в трех шагах один против другого.

— Я рад приветствовать вас, мессир Иоганн, в замке Шато-д’Ор! — с холодностью, которая, однако, плохо ему удавалась, произнес Альберт. — Я рад также, что вы столь быстро оправились от раны, которую я вчера вынужден был вам нанести.

— Мессир Альберт, — набрав побольше воздуху в легкие, бледнея еще больше, начал Иоганн, — я прибыл, чтобы выразить вам… чтобы принести вам свои глубокие извинения за недостойное поведение, имевшее место вчера, а также и за то, что посмел нанести вам рану, которая, надеюсь, счастливо заживает…

— Охотно принимаю ваши извинения, — сказал Альберт, лучезарно и счастливо улыбнувшись, — и со своей стороны приношу вам извинения за рану, которую вы претерпели от меня… Не правда ли, мы оба были вчера не правы?

Вальдбург, который морально подготовил себя и к унижениям, и к оскорблениям в замке, откуда вчера уехал без уха, был поражен и растроган таким миролюбием противника.

— Мессир Альберт, я благодарю вас за великодушие к побежденному! — сказал он скромно. — Клянусь честью, вы настоящий рыцарь…

— Полноте, сударь, — сказал ему Альберт, — не было никакой победы, не было никакого поражения! Давайте будем считать, что мы просто неосторожно фехтовали. Вы согласны?

— Извольте! — широко улыбнулся Иоганн. — Будем считать это мальчишеской игрой! Позвольте мне подать вам руку, друг мой!

Молодые люди обменялись рукопожатиями, и Альберт пригласил Иоганна за стол…

«Ну и ну! — подумал бы мессир Ульрих, доведись ему присутствовать при этой сцене. — Еще вчера эти молодцы чуть не изрубили друг друга в куски, а сегодня упражняются в комплиментах. Ну, на месте Альберта я бы не стал лезть в бутылку и издеваться над малым, который признал себя побежденным и явился просить прощения. К побитому надо проявлять снисхождение. Хотя и дрались-то они из-за той, что и сейчас стреляет глазками в ту и в другую стороны — все еще не выбрала… Только Вальдбург — теленок, не мужчина. Получил взбучку и приполз извиняться! Да если бы мне, в этом возрасте, да этакий позор испытать?! Месть! Немедленная месть! Ну и молодежь пошла нынче!» Впрочем, Ульрих в это время еще только готовился к приему у маркграфа и, разумеется, не присутствовал на примирении юных дуэлянтов, а узнал о нем много позже. Но мысли, которые мы приписали Ульриху, в той или иной степени пришли в голову почти всем присутствующим в зале, кроме, разумеется, Альберта и Альбертины…

Вальдбург сидел рядом с Альбертом. Некоторое время он вяло грыз гусиную ножку, а затем, отложив ее в сторону, утер рот и свою покуда незначительную бороденку и поднялся с места.

— Госпожа Клеменция! Мессир Альберт! — запинаясь от волнения и попеременно то краснея, то бледнея, пробормотал Иоганн. — Я хотел, кажется.. Нет, не то… Я желал бы… Ой, опять не так!

— Не волнуйтесь, мой друг! — поддержал его Альберт. — Соберитесь с мыслями, мы рады выслушать вас! Не спешите…

— Я бы хотел сделать одно предложение… — выдавил полфразы фон Вальдбург. — О Боже, опять не то! Я бы хотел… предложить…

Вальдбург посмотрел на Агнес фон Майендорф, которая сидела ни жива ни мертва, посмотрел на Альбертину, невозмутимо обрезавшую мясо с поросячьей ножки и, по-видимому, очень мало интересовавшуюся предстоящей речью Иоганна.

— Ну не волнуйтесь же так, мой друг! — воскликнул Альберт, искренне переживая за бывшего соперника. — Если речь ваша касается дел достаточно тонких и не подлежащих широкой огласке, то я попрошу остаться в зале только членов семьи Шато-д’Оров!

Вассалы, слуги и прочая публика повалили к выходу.

— Вам, моя дорогая, — сказал Альберт своей невесте, — также следует удалиться, ибо ваша фамилия пока еще Майендорф…

Обиженная Агнес встала и вышла из-за стола. Правда, на прощание Альберт подарил ей такой пылкий и нежный взор, что она чуть не упала без чувств, но все же она досадовала, что ей не дали узнать, что же такое сообщил Иоганн.

— Итак, друг мой, — торжественно провозгласил Альберт, — теперь здесь только самые близкие мне люди, от которых у меня не должно быть секретов. Мы слушаем вас внимательно.

— Я, сударь, прошу руки вашей сестры! — выпалил Иоганн, расхрабрившись.

Альбертина недоуменно поглядела на мать, на брата, затем уставилась на Иоганна, как бы говоря: «Что это ты, дорогой, так сразу-то?» Ресницы ее хлопали совершенно оторопелым образом. «При чем тут я?» — говорил весь ее облик. Мать исподлобья поглядела на дочь, на сына и наконец вперила взор в Вальдбурга.

— Боюсь, что ваше решение, мессир Иоганн, несколько непродуманно. Моя дочь еще дитя, и замуж ей выходить рановато. Да и будут ли довольны ваши родные?

— Отца и матери у меня нет, вы же знаете, — пробормотал, потупясь, Иоганн, чувствуя, что сейчас провалится под землю от стыда, — я живу в замке в окружении слуг и вассалов, мне некому подать совет…

Он уже готов был удрать, если бы не Альберт, вскочивший с места:

— Позвольте мне, матушка, внести некоторую ясность! Моя милая сестрица, наша скромница, которая только что убеждала меня в своей любви к мессиру Иоганну, уговаривала не отвергать примирения с ним, сидит тут, изображая полное неведение! Скажи, Альбертина, громко, что ты мне только что говорила на ухо? Ну!

Бедняжка вздрогнула от этого «ну», как от удара плетью.

— Матушка, благословите нас, мы любим друг друга, — как-то уж очень заученно и невыразительно произнесла девушка, хлопая ресницами, — лицо ее говорило: «Господи, да если так орать, я что угодно признаю!»

— Догадываюсь! — зловеще произнесла Клеменция.

— Матушка! — вскричал Альберт. — Она, разумеется, боится сказать это вслух, но сегодня эта маленькая хитрушка, играющая скромницу, созналась мне в том, что без памяти, подчеркиваю — без памяти! — любит Иоганна фон Вальдбурга!

— О Боже! — воскликнула Альбертина, взгляд ее метнулся на брата, и было в этом взоре что-то необычное, непонятное: не то зависть, не то сочувствие, не то изумление, не то восхищение, а то и вовсе ужас. Кажется, она все поняла. В ответ на этот взгляд Альберт глянул на нее так, что девушка поняла это как строгий приказ: «Молчи и подтверждай безоговорочно все, что я скажу про тебя!»

— Боже правый! — взвыл от ужаса Иоганн. — Неужели Альбертина рассказала вам все?

— Все, абсолютно все, уважаемый мессир Иоганн! — уверенно и громко заявил Альберт. — Я знаю и о подземном ходе, и о том, что ваша любовь уже зашла так далеко, что необходимо поторопиться со свадьбой!

— О Господи! — выпучилась Клеменция. — Этого еще не хватало!

— Я знаю, что это она прислала вас сюда извиняться и просить ее руки, ведь верно?

— Да, да, — пролепетал Иоганн, — все именно так.

— Но вы не знаете еще одного обстоятельства, мессир Иоганн. Она еще скрывает это от вас и от нашей матери… Так вот знайте, матушка: Альбертина беременна и спустя восемь месяцев должна родить…

— Какой позор! — ахнула мать. — Господи, какое позорище!