Тайный гонец

— Скоро ли придёт воевода Болотников? Мочи нет терпеть притеснения монастырской братии.

— Верно, — согласно кивнул головой сосед Микита Григорьев, помощник на монастырской конюшне.

— Точно никому не ведомо. Однако, сами знаете, готовятся в монастыре к осаде. Должно, не зря.

Замер Васька на печке. Кажись, сердце остановилось.

Выходит, и тятька за воеводу Болотникова стоит?

Спросил белобрысый рябой Филипп, бондарь:

— Уж больно разное толкуют про того воеводу. Келаря Савву послушать, так, коли Болотников придёт, в живых никого не оставит.

Засмеялись другие мужики:

— Нашёл кого слушать!

Васькин отец объяснил:

— Простому человеку воевода Иван Исаевич — первый друг. — Потому что сам вышел из холопов и долю нашу вынес на своём горбу. Да что там, — закончил отец. — Вот человек, который более моего сведущ. Пусть расскажет.

Прильнул Васька к дырке в занавеске. Сидит в углу мужик небогато одетый, а как-то ладно. Коли и заплата на рубахе, так аккуратная. Волосы, видать, постным маслом помазаны — лежат гладко. Борода небольшая, ровно подстрижена. Глаз только не видать. Темно в углу.

Кашлянул мужик. Руку за пазуху. Достал лист бумаги. Негромким голосом:

— Грамота воеводы Ивана Исаевича.

Зашевелились мужики.

— Читай! — сказал нетерпеливо Григорий-Петух.

Принялся незнакомец читать грамоту воеводы. Тихо стало: мухи об оконце бьются — слышно.

Выходило из той грамоты: и вправду холопам, крестьянам и иному простому люду — лучшая жизнь.

Кончилась грамота.

Заспорили мужики. Как что понимать и что теперь делать надобно.

Григорий-Петух поскрёб бороду:

— А ведь, поди, есть и в монастыре на этот счёт знающие люди. Недаром толкуют, будто Макарий от воеводы за оружием шёл.

— Похоже на то, — подхватил Терентий, оружейных дел мастер. И себя вдруг по лбу хлопнул. — Эва, мужики, а ведь, может, приёмыш его, Ива, неспроста ходил ровно привязанный за мной в оружейные погреба?

Тут Григорий-Петух и скажи такое, отчего Ваську в душной избе разом холодным потом обдало:

— Твой-то малый, кажись, с Ивой дружен? Может, чего знает?

— Навряд, — усомнился Филипп.

— Отчего? — возразил Трофим. — Вполне возможно. С другом и поделиться мог. Особенно если нужда.

Тут пришла пора скрести бороду оружейному мастеру. Не верилось, что его несмышлёныш Васька посвящён в тайное и опасное дело.

Мается Васька на печке. Тоскливо на душе. Хоть волком вой или бейся головой об стенку. Не осталось у него сомнений: предал он Иву, старика Макария. Да не их одних. Многих тех, кто в монастыре стоит за Болотникова. Родного отца предал. Ненароком, да велико ли в том утешение?

Стукнула в сенях дверь. Притихли мужички. Вошёл монах, подозрительно на собравшихся поглядел, сказал Терентию:

— Келарь тебя кличет.

Разошлись мужики, не закончив разговор. Терентий негромко на ходу обронил:

— Сегодня, как стемнеет, опять у меня встретимся…

Не помнил Васька, как из горницы вышел, как очутился на улице.

Случается такое: бредёт иной человек в кромешной тьме, дальше своего носа ничего не видит. Ан надвинется гроза, сверкнёт белым огнём молния и осветит разом всё кругом. И увидит человек — сбился он с пути и идёт в сторону совсем другую, чем идти ему надобно, идёт прямёхонько к своей погибели.

И хоть бы один заплутался Васька, кабы один попал в беду… А то потянул за собой людей хороших, доверившихся ему.

Вспомнил отца — ведь и ему всё станет известно, — аж заскулил, словно побитый щенок.

Нет Ваське выхода.

Стиснул он зубы и, утирая рукавом слёзы, припустился к речке — топиться. Добежал до обрыва, поглядел вокруг на небо, деревья, избы… Жалко себя сделалось — не передать словами. Испугался, что передумать может, и в самый омут, где на дне били холодные ручьи и куда ни один самый отчаянный пловец не совался — бултых…

Глава 21. «Потонуть хочу…»

Лежит Ива на горячем песке, глядит в небо. А там облака. Одно на странника с клюкой похоже. Другое — ну чисто коровья морда. И рога торчат, и уши. Засмотрелся на корову — глянь, нет старика с клюкой, а вместо него молодая девка кому-то платком машет.

Чудны́е облака! Словно живые да заколдованные. То так, то этак обернутся.

Не успел подумать — нет коровьей морды. Выросла на её месте крепость белая-белая, и со всех стен её синие дымки — из пушек палят. Однако вскорости растаяла и крепость, и получилось не поймёшь что.

Перевернулся Ива на живот. Как славно всё получается! Упредит Васька Кузьму, и в пятницу, через три дня, стало быть, будет тот со своими людьми у монастырских ворот.

И тогда…

Затопали босые ноги наверху по косогору, над Ивиной головой. Иву разморило — лень крутить головой.

…И тогда откроются неслышно оружейные погреба…

Шлёпнулся кто-то в воду поодаль от Ивы, шагах в пятидесяти. Иве бы посмотреть, да ни рукой, ни ногой пошевелить неохота.

…Откроются неслышно оружейные погреба, и первым войдёт он, Ива. Да и кому другому — лучше всех знает он все ходы и каморы.

А в стороне, где шлёпнулся кто-то в воду, будто сдавленный крик повис.

Разом пришёл в себя Ива.

Там же омут! Ледяные родники на дне. Издали подплываешь — сводит всего судорогами.

Вскочил Ива.

И верно. Из омута то выплывет голова, то скроется.

— Вот беда-то… — пробормотал Ива и, как был, голышом, пустился вдоль берега.

Остановился против того места, где тонул человек, закричал:

— К берегу плыви! К берегу!

И сообразил тотчас: кабы мог тот человек плыть к берегу, так и без его, Ивкиного, совета давно бы поплыл.

Пусто внутри сделалось вдруг, нехорошо.

Гибнет на его глазах живая душа, хватает последние глотки воздуха, и ничего не может поделать Ива, потому что знает: сунешься спасать — самому смерть.

Подумал про то Ива, а самого будто неведомая сила толкнула — летел уже в воду.

Обожгло ледяной водой горячее тело. Перед глазами жёлтые и зелёные круги. Однако руки и ноги сами собой работали. Подплыл Ива к месту, где человек тонул. Высунулась из воды голова с выпученными глазами и открытым ртом.

— Васька! — закричал Ива.

От неожиданности сам чуть было не отправился на дно кормить раков.

Скрылся Васька под водой.

Нырнул Ива следом. Ухватил приятеля за руку. Сильным толчком поднял вверх:

— За меня держись…

А Васька дурным голосом:

— Не тронь, потонуть хочу… — и опять под воду.

Думать некогда — снова нырнул Ива и вытянул Ваську из воды.

— Очумел, что ли?!

Васька рванулся, и в третий раз пришлось Иве ловить его.

Выплыл Ива из омута и вытащил приятеля. Открыл Васька мутные глаза. Увидел Иву — застонал, уткнулся лицом в землю.

Ива не на шутку перепугался. Стал успокаивать:

— Опомнись, я ведь это.

Задёргались Васькины плечи.

— Отпусти, всё одно утоплюсь…

— Что случилось-то?!

Заревел Васька в голос. Отдельные слова только и можно было разобрать:

— Келарь Савва… Ивашка Болотников… Тятька…

Похолодел Ива.

Перевернул Ваську, посадил против себя, руки его от лица оторвал.

— Говори! — приказал.

И такое услышал — волосы встали дыбом. Впору волком выть иль на Васькин манер топиться…

Однако совладал с собой. Спросил:

— Кроме меня, называл ли кого келарю?

— Не…

— Иди вон в те кусты и жди меня.

Васька всхлипнул, мотнул головой.

Заколебался Ива: вдруг Васька выкинет опять какую-нибудь штуку?

Сказал, глядя в Васькины глаза:

— Теперь надо поправлять дело. Спешно. А что келарю на удочку попался — не мудрено. Он небось и не таких, как ты, вокруг пальца обводил.

Опять Васька мотнул головой, вроде бы поживее.

— Так вот, сиди и жди, коли хочешь исправить свою оплошку и многих людей и тятьку своего спасти от лихой беды.

— Я ведь не нарочно, — впервой сам глянул Васька в Ивины глаза.