Страница 34 из 94
Важнейшие официальные документы начала 60-х гг. показывают, что Захарьины стали играть первостепенную роль как в управлении внутренними делами, так и в определении внешнеполитической программы. В. М. Юрьев после падения Адашева немедленно вернулся к дипломатической деятельности. Он принимал различных гонцов в 1561—1562 гг., вел ответственные переговоры с литовскими послами в ноябре 1563 — январе 1564 г.[629]. Как ближний боярин, В. М. Юрьев выдал на поруки арестованного князя И. Д. Бельского (март 1562 г.). Аналогичную миссию при освобождении удельного князя А. И. Воротынского (апрель 1563 г.) и члена Избранной рады Шереметева (март 1564 г.) исполнял боярин И. П. Яковлев-Захарьин[630]. Боярин Д. Р. Юрьев играл важную роль в дворцовом управлении. Он возглавлял Большой дворец, а в 1562 г. стал заведовать также Тверским дворцом[631].
Одним из следствий победы Захарьиных явилась широкая раздача думных чинов представителям старомосковских нетитулованных родов. Боярством были пожалованы Л. А. Салтыков-Морозов, М. И. Вороново-Волынский, Ф. И. Умного, Н. Р. Юрьев-Захарьин, В. В. Морозов (1560—1562), Ф. И. Сукин (к 1561 г.), В. П. Яковлев (к 1562 г.) и т. д. Окольничими стали М. М. Лыков, П. П. Головин, М. М. Тучков-Морозов, А. А. Бутурлин, М. П. Головин, В. И. Умного, И. И. Чулков (1560—1562 г.)[632]. Все эти пожалования имели четко выраженную направленность. Боярами стали последние из Захарьиных, еще не имевшие высшего думного чина, а также их приверженцы и родня[633].
В тот же период доступ в Боярскую думу получили лишь единичные представители титулованной княжеской знати. Чин боярина получили однородец царского свояка Сидского князь И. Ф. Хворостинин, дядя думного дворянина Горенского князь Ф. М. Черный-Оболенский, отец думного дворянина Телятевского князь П. И. Телятевский и т. д.[634]
Захарьины постарались упрочить свое влияние в Боярской думе, а также и в приказном аппарате управления. Прежде всего они добились возвращения из многолетней ссылки Н. А. Фуникова-Курцева, подвергшегося преследованию со стороны Сильвестра. Получив думный чин казначея, Курцев возглавил центральное государственное ведомство Казенный приказ (ранее 9 февраля 1561 года)[635].
Правительство щедро вознаградило еще одного противника Сильвестра дьяка И. М. Висковатого. Дьяк получил думный чин печатника и стал главным помощником Н. А. Курцева в Казенном приказе[636]. Свою деятельность в Казне Висковатый начал с «реформы» печати. 3 февраля 1561 г. старая «меньшая» великокняжеская печать была заменена большой печатью, украшенной символом самодержавия: «орел двое-главной, а середи его человек на коне, а на другой орел же двоеглавной, а середи его инърог»[637].
Новое правительство, по-видимому, произвело основательную чистку приказного аппарата. В главном военном ведомстве, Разрядном приказе, место старого опытного дьяка И. Е. Цыплятева занял И. Т. Клобуков, родня знаменитого осифлянина В. Топоркова-Клобукова[638]. Около 1562 г. дьячество получил А. Я. Щелкалов, обязанный первыми успехами своей карьеры, скорее всего, покровительству со стороны Сукиных[639].
Казначей Ф. И. Сукин был одной из самых колоритных фигур в среде дворянской служилой бюрократии. Под его начальством начинал службу А. Ф. Адашев. Ловкий, пронырливый делец, Сукин управлял Казенным приказом на протяжении 15 лет, держась на поверхности при всех правителях. Во время суда над Сильвестром дядя казначея старец Мисаил Сукин энергично поддерживал домогательства Захарьиных. Придя к власти, Захарьины отблагодарили семью Сукиных. В начале 1560 г. Ф. И. Сукин получил чин окольничего, а в конце года был произведен в бояре. Пожалование высшего думного чина выходцу из худородных провинциальных дворян было столь же беспрецедентным случаем в политической жизни начала 60-х гг., как и аналогичное пожалование Ф. Г. Адашеву в предыдущем десятилетии. Согласно позднейшим преданиям, Сукины не раз писали доносы («доводили») на неугодных царю бояр, да и «в приказе, что хотели, то делали». Путем темных махинаций они составили крупное состояние. Сукины были типичными деятелями новой формации. Их стремительное возвышение было симптомом усиления влияния приказной бюрократии.
Новая роль приказной бюрократии, служившей послушным орудием монархии, вызывала крайнее раздражение титулованной знати, «вельмож», отстаивавших старинное право Боярской думы на управление страной. Курбский язвительно осмеивал царя за его доверие к приказным бюрократам из поповичей. Писарям русским, утверждал он, «князь великий зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от городна, но паче от поповичей или от простого всенародства а то ненавидячи творит вельмож своих»[640].
К числу приказных людей «из поповичей» принадлежали думные люди Ф. И. Сукин, Н. А. Фуников-Курцев и т. д.[641]
Защитник старины, выходец из старой дьяческой фамилии Т. Тетерин высказывал не менее резкие суждения о значении приказной бюрократии. Царь больше не верит боярам, писал Тетерин М. Я. Морозову, «новые доверенные люди верники-дьяки, которые его половиною кормят, а другую половину собе емлют, у которых дьяков отцы вашим (боярам Р. С.) отцам в холопстве не пригожалися, а ныне не только землею владеют, но и головами вашими торгуют»[642].
Кружок Адашева с его программой дворянских реформ исчез с политической арены, но объективные тенденции, определявшие его деятельность, по-прежнему влияли на политическую жизнь страны. Поэтому новое правительство продолжало политику предыдущего десятилетия в некоторых сферах и, в частности, в сфере земельной политики.
В начале 60-х гг. правительство подготовило новое Уложение о княжеских вотчинах, которое служило прямым продолжением указа 15 мая 1551 года. Боярская дума утвердила новое Уложение 15 января 1562 г., видимо, после дебатов. Высшее духовенство было вовсе отстранено от обсуждения Уложения, поскольку новый закон противоречил земельным интересам церкви.
По сравнению с адашевским приговором начала 50-х годов новый указ ограничивал крупнейшее княжеско-вотчинное землевладение более последовательно и полно. Существенным образом менялись самый объем и действенность ограничений. Отныне княжатам вовсе запрещалось продавать и менять свои «старинные» родовые вотчины. Все сделки подобного рода объявлялись незаконными. Княжеская вотчина, проданная сыну боярскому «опричь» братии и племянника вотчича, подлежала конфискации в пользу казны. Подвергались конфискации также все без исключения вымороченные вотчины княжат. При наличии наследников только в женской линии княжеские вотчины также переходили в казну. «Великие» вотчины, завещанные князем-вотчинником жене или отданные за дочерями и сестрами в приданое, отчуждались с известным вознаграждением, земельным и денежным. Даже ближайшие родственники по мужской линии (братья и племянники, исключая сыновей) могли наследовать старинные княжеские вотчины лишь по царскому указу: «и государь того посмотря, по вотчине и по духовной и по службе, кому которую вотчину напишет, велит указ учинити»[643].
629
Сб. РИО, т. 71, стр. 33, 234, 93, 245, 267—274.
630
СГГД, ч. I, № 175—179, 181.
631
Сб. РИО, т. 71, стр. 74. В октябре 1562 г. литовцы обратились с грамотой к кн. Бельскому, Д. Р. Юрьеву и «иншим бояром — ближней раде». Спустя месяц литовский гонец был принят его царского величества ближней думой князьями Бельским, В. М. Глинским, Д. Р. Юрьевым и В. М. Юрьевым — Захарьиными. (Там же, стр. 94, 98, 102). В первой половине 1563 г. литовцы вновь обратились к главнейшим боярам Бельскому, Д. Р. и В. М. Юрьевым. Ответ был составлен в слободе от имени Бельского, Мстиславского, И. И. Пронского и Д. Р. Юрьева, причем специально разъяснялось, что В. М. Юрьев находится в Москве «для царских справ» и петому не подписал грамоту. (Там же, стр. 146).
632
По мнению А. А. Зимина, списки членов Боярской думы в Дворовой тетради 1551—1552 гг. заполнялись вплоть до начала 1562 г. (См. А. А. Зимин. Реформы, стр. 373). Нам представляется, что думные списки перестали заполняться сразу после падения А. Ф. Адашева в конце 1560 г. В списках окольничих в числе последних записаны Ф. И.‘Сукин, А. А. Бутурлин и Головины. Первый из них стал окольничим между январем 1559 г. и январем 1560 г. (См. Разряды, л. 260; Сб. РИО, т. 71, стр. 1). А. А. Бутурлин получил чин во всяком случае ранее 11 января 1560 г. (См. Сб. РИО, т. 129, стр. 68). В тексте Дворовой тетради последняя запись явно испорчена: «Иван да Фома Петровичи Головины».
Фома умер еще в 7065 (1556—1557) г., зато его младший брат М. П. Головин получил окольничество к весне-лету 1560 г. (Разряды, л. 267).
В боярском списке последним записан Ф. И. Умной, который был. окольничим еще 30 января 1560 г., а чин боярина получил ранее марта 1562 г. (Сб. РИО, т. 59, стр. 602; СГГД, ч. I, № 176). Зато в список не внесен боярин Ф. И. Сукин, получивший чин боярина между декабрем 1560 г. и 11 февралем 1561 г. (Сб. РИО, т. 71, стр. 20, 33). В мае 1562 г. были составлены подробные разряды, в которых упоминались бояре Н. Р. Юрьев, В. П. Яковлев, В. В. Морозов, окольничие В. И. Умной, И. И. Чулков, кн. И. Ф. Хворостинин и т. д. (ПСРЛ, т. XIII, стр. 341; Разряды, лл. 287—287 об, 281 об). Никто из них не записан в думные списки Дворовой тетради, хотя многие из них получили думный чин, по-видимому, еще в конце 1560 —начале 1562 гг. Отсюда можно заключить, что Дворовая тетрадь утратила значение официального документа и перестала пополняться вскоре после отставки Адашева.
В своей последней работе А. А. Зимин отмечает, что ведение Дворовой тетради было прекращено около 1561 г. (См. А. А. Зимин. Опричнина, стр. 353—354, прим. 4).
633
Окольничество получил троюродный брат Юрьевых М. М. Тучков-Морозов. Из прочих Морозовых боярский чин получил прежде всего оружничий Л. А. Салтыков, как и И. П. Челяднин, связавший свою судьбу с Захарьиными еще в дни кризиса 1553 года. В думу вошли также однородцы И. П. Челяднина А. А. Бутурлин и И. И. Чулков. Окольничими стали дальний родственник Юрьевых М. П. Головин, брат регента В. И. Умной и т. д. Отметим, что Головины породнились с Захарьиными благодаря браку Н. Р. Юрьева с В. Ю. Ховриной-Грязной, происходившей из рода Головиных. (См. Веселовский. Исследования, стр. 130).
634
Разряды, лл. 287—287 об.
635
Сб. РИО, т. 71, стр. 24.
636
Сб. РИО, т. 71, стр. 24.
637
ПСРЛ, т. XIII, стр. 331.
638
Витебская старина, т. IV, стр. 38. В Разрядных книгах дьяки писались в строго определенном порядке: сначала разрядный дьяк, затем посольский и т. д. Еще в 1559 г. первым разрядным дьяком числился И. Е. Цыплятев, тогда как Клобуков был записан пятым в дьяческом списке. (Разряды, л. 260). Но уже в Полоцком походе 1562 г. И. Т. Клобуков сопровождал царя как первый разрядный дьяк. (См. ; там же, л. 287 об). Через три года дьяк вновь упомянут как глава Разряда: «в Розрядной избе у дьяков у Ивана Клобукова с товарыщи». (Сб. РИО, т. 71, стр. 345).
639
См. Витебская старина, т. IV, стр. 38; Сб. РИО, т. 71, стр. 139, 257, 273. Поздняя традиция неизменно связывала между собой имена Сукиных и Щелкаловых. Авторы одного родословного памфлета XVII в. утверждали, будто Сукиных «вынесли в люди» всемогущественные Щелкаловы. Однако в действительности дело обстояло как раз наоборот. Ф. И. Сукин был одним из главных руководителей приказного аппарата, когда А. Я. Щелкалов делал первые шаги на бюрократическом поприще. (Родословная роспись XVII в БАН, отдел рукописей, 32.15.16, лл. 118—119; -Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки, стр. 215).
640
Курбский. Сочинения, стр. 221.
641
Фуников приходился племянником троицкому монаху Иеву, крестившему новорожденного Ивана Васильевича. (См. ПСРЛ, стр. 48).
642
Послания Ивана Грозного, стр. 537.
643
АИ, т. I, № 154, стр. 269.