Начало опричнины

    Вскоре же в Псковской земле вспыхнуло открытое восстание. Жители крупного псковского «пригорода» Опочки схватили дьяка Султана Сукина, возглавлявшего местную администрацию, и засадили его в тюрьму[299]. События в Опочке крайне встревожили московское правительство, тем более, что оно не могло использовать для подавления восстания псковское ополчение[300]. Бегство из Пскова наместника князя И. И. Пронского свидетельствовало о полной дезорганизации псковских властей, со страхом ждавших народного возмущения в самом Пскове. Правительство вынуждено было двинуть к Опочке крупные военные силы из Новгорода. Двухтысячная новгородская рать во главе с новгородским дворецким заняла псковский пригород[301]. «Разбойники»-опочане были арестованы и увезены в Москву[302]. Силы, выделенные против крохотной Опочки, были непомерно велики. Поэтому можно предположить, что подлинной целью посылки новгородской рати было предотвращение всеобщего восстания в Псковской земле.

    В период псковских волнений неспокойно было и в Новгородской земле[303].

    Как мы видим, грандиозное народное восстание в Москве не было единичным случаем. По времени оно совпало с волнениями в Псковской землей некоторых других городах.

    Вырвавшийся наружу социальный антагонизм ошеломил правительство, на время ослабил боярские распри и вместе с тем создал благоприятные возможности для выступления на политической арене дворянства, т. е. средних и низших слоев господствующего феодального класса.

    Результатом консолидации различных прослоек правящего класса явилось образование нового правительства, выдвинувшего в конце 40-х гг. широкую программу реформ.

    По мнению И. И. Смирнова, восстание 1547 года отстранило от власти Глинских, а вместе с ними и прочие княжеско-боярские группировки. Пришедшее к власти правительство Макария, Захарьиных, Адашева и Сильвестра опиралось на дворянство и посад и проводило по преимуществу продворянскую политику[304]. А. А. Зимин считает, что непосредственные выгоды из московского восстания извлекла княжеско-боярская аристократия, которая, однако, не смогла сохранить за собой всей полноты власти из-за узости ее социальной базы. Образовалось правительство компромисса, в которое вошли представители как наиболее дальновидных кругов боярства, так и дворянства[305].

      Вопрос о характере правительства конца 40-х гг. может быть разрешен лишь после детального исследования состава правительства и содержания его реформ. Высшим правительственным органов в середине XVI в. была «ближняя дума», выделившаяся из Боярской думы[306]. Ближняя дума 50-х гг. известна в исторической литературе под названием Избранной рады. Впервые она получила это наименование в сочинениях Курбского[307].

    Источники дают довольно точное представление о численности и составе ближней думы в период после московского восстания. Согласно летописям, в 1553 г. ближняя дума собралась у постели тяжело больного царя для утверждения царской духовной и присяги наследнику Дмитрию[308]. В следующем году ближняя дума в том же составе рассматривала особо важное дело о государственной измене и заговоре боярина князя С. В. Ростовского[309]. Показания летописи в целом совпадают с известием Курбского о членах Избранной рады[310].

    Названные источники позволяют установить, что к началу 50-х гг. в ближнюю думу входили удельные князья И. Ф. Мстиславский и В. И. Воротынский (а ранее, по-видимому, князь Д. Ф. Бельский); влиятельные бояре Д. Ф. Палецкий и Д. И. Курлятев; старомосковская знать — бояре Д. Р. Юрьев, В. М. Юрьев, И. В. Шереметев и М. Я. Морозов, приказные люди — И. М. Висковатый и Н. А. Фуников, наконец, А. Ф. Адашев и его помощник И. М. Вешняков[311].

    Официальное руководство ближней думой осуществляли удельные князья Д. Ф. Бельский, а позже И. Ф. Мстиславский и В. И. Воротынский. Старейший из бояр князь Д. Ф. Бельский[312] опирался на поддержку многочисленной родни гедиминовичей Мстиславских и Патрикеевых (Щенятевых, Куракиных и Голицыных), а также удельных князей Старицких (княгиня Е. Старицкая была урожденной княгиней Патрикеевой-Хованской)[313]. Д. Ф. Бельский был связан самыми тесными узами со старомосковской знатью. Его женой была М. И. Челяднина, зятьями—бояре В. М. Юрьев и М. Я. Морозов.

    Наряду с Бельским наиболее влиятельное положение в новом правительстве заняла группировка Захарьиных[314]. В состав ближней думы вошли братья царицы Д. Р. Юрьев и В. М. Юрьев Захарьины, а также их родня И. В. Большой Шереметев и М. Я. Морозов. К 1549 г. Д. Р. и В. М. Юрьевы получили боярский титул и сосредоточили в своих руках управление некоторыми важнейшими приказами страны. С июля 1547 г. Д. Р. Юрьев возглавил Большой дворец, а спустя несколько лет также и Казанский дворец[315]. В. М. Юрьев возглавил Тверской дворец, а затем стал руководить Посольскими делами[316].

    Захарьины упрочили свои позиции в думе путем раздачи думных чинов и земель своим приверженцам. Благодаря их проискам в конце 40 — начале 50-х гг. думные чины получили почти все представители рода Захарьиных-Юрьевых[317], Захарьиных-Яковлевых[318], а также их ближайшие родственники Шереметевы[319] и дальняя родня Морозовы[320].

    Захарьины старательно насаждали своих сторонников в центральном приказном аппарате. К числу таких сторонников принадлежали, по-видимому, дьяк Н. А. Фуников-Курцев и И. М. Висковатый. На царской свадьбе Фуников был приставлен к царскому платью как казенный дьяк, а к концу 1549 г. получил думный титул печатника[321]. Спустя несколько лет В. М. Юрьев сделал его своим преемником на посту тверского дворецкого[322]. Тот же самый В. М. Юрьев, будучи главой Посольского ведомства, первый оценил удивительные способности мелкого посольского подьячего И. М. Висковатого и сделал его главным своим помощником[323]. Стараниями Захарьиных Фуников и Висковатый получили думные чины и вошли в ближнюю думу.

    В ближнюю думу начала 50-х гг. входили двое-трое удельных князей, четверо старомосковских бояр и двое думных дьяков, поддерживавших этих последних. Что же касается неудельной титулованной знати, господствовавшей в период боярского правления, то она почти не была представлена в ближней думе. В состав правительства не вошел ни один представитель могущественного рода князей Суздальских, а также князей Ростовских и Ярославских. В виде исключения ближним боярством был пожалован князь Д. Ф. Палецкий, член измельчавшего рода Стародубских князей. Палецкий был тестем князя Юрия Васильевича и близким родственником царя. Из прочих княжеских фамилий наименее скомпрометировали себя в период боярского правления князья Оболенские. Один из членов этого рода князь Д. И. Курлятев также вошел в ближнюю думу.

299

С. Сукин служил в Опочке в качестве «пошленника», т. е. местным сборщиком, а, может быть, кормленщиком-наместником. По словам летописца, он «много творил зла» опочанам. (См. Псковские летописи, т. II, стр. 232).

300

Арестованный в Опочке дьяк был близким родственником государственного казначея Ф. И. Сукина. За несколько месяцев до восстания царь побывал в псковском пригороде Вороначе (неподалеку от Опочки) и останавливался там у Б. И. Сукина, другого представителя той же семьи. (См. М. Н. Тихомиров. Записки о регентстве Елены Глинской и боярском правлении 1533—1547 г. — «Исторические записки», т. 46, 1954, стр. 286; Псковские летописи, т. II, стр. 230). Поездка царя в Воронач в декабре 1546 г. получила совершенно превратное толкование в позднейшем родословце-памфлете, составленном в XVII веке. Согласно родословцу, Б. Сукин служил в 1546 году будто бы дьячком псковской всегородней избы, а его брат Федька (государственный казначей!) ярыжкой во Пскове. Будучи послан «для денежных сборов» по городам (не в псковские ли пригороды?), Б. Сукин «зело побогател». Никто не смел «Борису и слова молвити, грабил как хотел». (См. Родословная книга XVII века. БАН. Отдел рукописей. 32. 15. 16. Лл. 119—120; Н. П. Лихачев.

Разрядные дьяки, в XVI в., СПб., 1888, стр. 214). Деяния Б. И. Сукина весьма напоминают «подвиги» Султана Сукина в Опочке. Интересно, что Султан — не имя, а прозвище сборщика пошлин в Опочке. Подлинное его имя неизвестно.

301

Новгородские летописи сообщают, что «о Петрове, дни (после 29 июня. — Р. С.) ходиша новгородци с щита по человеку с лошадью к Почке, а воевода у них Семен Олександрович Упин, дворецкой новгородцкой, опочан вести к Москве, понеже на них бысть облесть». (См. ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. III, стр. 621).

302

Конец волнений во Пскове описан местным летописцем в весьма аллегорической форме, иносказательно. На Троицкой неделе, в среду 3 июня 1547 г. надо всем Псковом появился круг бел «на небеси» и на него наступили «от Москве» иные круги, как бы дуги, «страшни велми», «а к Опочки столб доуговиден»: «Тогда бо, — поясняет смысл знамения псковский летописец, — и к Опочке послал князь великеи воевод 2000 вой...» (См. Псковские летописи, т. II, стр. 232).

303

Как установил А. А. Зимин, во время волнений в Псковской земле архиепископ новгородский слал в Москву отчаянные письма, сообщая, что в, Новгороде «в домех и на путех и на торжищех убийства и грабленая, во граде и погостом великие учинилися, прохода и проезду нет». (См. ДАИ, т. I, СПб., 1846, № 46, стр. 55; А. А. Зимин. Реформы, стр. 310). Не зная, как справиться с опасностью, архиепископ просил правительство закрыть корчмы в Новгороде. Правительство согласилось на это в декабре того же года. (См. Новгородские летописи, стр. 78).

304

И. И. Смирнов. Очерки, стр. 136.

305

А. А. Зимин. Реформы, стр. 310—312. См. также С. О. Шмидт. Правительственная деятельность А. Ф. Адашева. — Уч. зап. Московского Гос. университета, вып. 167, М., 1954, стр. 26—27.

306

См. В. О. Ключевский. Боярская дума древней Руси. Изд. 5-е, М., 1919, стр. 311—327; И. И. Смирнов. Очерки, стр. 150.—151.

307

См. С. В. Бахрушин. «Избранная рада» Ивана Грозного.— «Исторические записки», т. 15, стр. 32.

308

ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.

В аналогичной ситуации Василий III «призва» к себе «боляр своих избранных и дьяков и повеле писати духовную грамоту и завет о управлении царствия сынови своему и наследнику». (См. ПСРЛ, т. XXI, ч. 2, стр. 612).

309

ПСРЛ, т. XIII, стр. 238.

310

Помимо А. Ф. Адашева, Курбский называет следующих «мудрых советников» и членов Избранной рады:     И. В. Большого» Шереметева, М. Я. Морозова, князя Д. И. Курлятева. (См. Курбский. История. — РИБ, т. XXXI, стр. 295, 309, 280).

311

В ближнюю думу входили два старших удельных князя, Мстиславский и Воротынский. Мстиславский был человеком совсем молодым. До него членом ближней думы был, по-видимому, Д. Ф. Бельский, родня царя, старший и наиболее влиятельный из удельных князей.

    И. И. Смирнов справедливо считает членами ближней думы Д. Р. и B.  М. Юрьевых. Противоположной точки зрения придерживаются C. В. Бахрушин и А. А. Зимин. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 192; С. В. Бахрушин. «Избранная рада», стр. 37; А. А. 3 и м и н. Реформы, стр. 319). В летописных рассказах Захарьины упоминаются в конце перечня ближних людей и как бы отдельно от них. Это объясняется тем, что приведенные летописные известия, заключенные в приписках к летописи, были составлены в 60-х гг., в период правления Юрьевых. Составитель приписок, возможно, желал подчеркнуть то обстоятельство, что братья царицы Захарьины-Юрьевы занимали особое место в правительстве уже в 50-х годах.

       И. И. Смирнов и А. А. Зимин привлекают для решения вопроса о ближней думе некоторые косвенные данные. Так, И. И. Смирнов отмечает, что в 1555 г. митрополит в беседе с литовским гонцом мимоходом упомянул о том, что царь пошел против татар, а «бояре государьскые, ближняя его дума, все с ним». По разряду 1555 г., в свите царя было по крайней мере 20 членов думы от бояр до дьяков. Разрядный список не совпадает с приведенным выше списком «ближней думы». (См. И. И. С м и р н о в. Очерки, стр. 151—154). И. И. Смирнов и А. А. Зимин используют для характеристики «ближней думы» также список бояр, подписавших приговор о разбойных делах 1555 г. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 153; А. А. Зимин. Реформы, стр. 319). На основании приговора А. А. Зимин делает вывод о том, что в ближнюю думу, возможно, входили бояре Ю. М. Булгаков, И. И. Пронский, В. С. Серебряный и т. д. Такое предположение представляется нам неосновательным. Ни поход царя против татар 1555 г., ни решение дел о разбойниках не относились к тем случаям, которые требовали присутствия всей ближней думы. Замечание митрополита об отсутствии  в Москве ближней думы было продиктовано дипломатическими соображениями, поэтому понимать его буквально не представляется возможным. Тем более, что в Разрядах мы не встречаем ни одного случая, когда бы в походной свите царя находились все ближние бояре, и только ближние бояре.

312

Как первый боярин кн. Д. Ф. Бельский командовал всей русской армией во время похода на Казань зимой 1547—1548 гг. и руководил осадой Казани в феврале 1550 г. От имени Бельского было составлено обращение к литовскому правительству, когда в январе 1549 г. Боярская дума решила вызвать в Москву литовских послов. Имя Бельского значится первым в списке тысячи «лучших слуг», датированном октябрем 1550 года. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 156, 160; Разряды, лл. 165, 166 об, 169, 172. 176, 179 об; Сб. РИО, т. 59, стр. 266; ТКТД, стр. 54).

313

Бельские покровительствовали своим сородичам — гедиминовичам Патрикеевым, из рода которых происходила также кн. Е. Хованская-Старицкая. В конце 30-х гг. кн. И. Ф. Бельский добивался боярства для кн. Ю. М. Голицына, чем навлек на себя вражду Шуйских. В 1542 г. Шуйские подвергли гонениям кн. П. М. Щенятева, шурина кн. И. Ф. Бельского и его главного советника. (См. ПСРЛ, т. ХIII, стр. 432, 439).

    Тесные узы дружбы связывали Бельских с семьей Старицких. И. Ф. Бельский в чине тысяцкого распоряжался на свадьбе А. И. Старицкого в 1533 году. В ближайшие годы оба удельных князя подверглись заключению. Вернувшись из ссылки (июль 1540 г.), кн. И. Ф. Бельский немало способствовал освобождению Старицких. В декабре 1540 г. Старицкие были выпущены из «нятства» и получили свой старый двор, захваченный ранее Шуйским. Спустя год нм было возвращено удельное княжество. (См. ДРВ, т. XIII, стр. 20; т. XIII, стр. 135, 439).

314

После свадьбы даря с Анастасией Романовы получили из казны громадные земельные владения. (См. ДДГ, стр. 443).

315

Правда, в местническом отношении Д. Р. Юрьев занимал сравнительно невысокое положение. В Казанском походе он довольствовался скромным постом второго воеводы передового полка в армии кн. А. Б. Горбатого. (См. Разряды, л. 187 об; ПСРЛ, т. XIII, стр. 210, 221; Сб. РИО, т. 59, стр. 370).

316

Разряды, л. 161 об. В. М. Юрьев вел дипломатические переговоры с Литвой в январе-феврале 1549 г. и в августе-сентябре 1553 г., ездил в Литву в январе-мае 1554 г. (См. Сб. РИО, т. 59, стр. 266, 269, 302, 390, 400, 420 и др.)

317

Боярский чин был пожалован дяде царицы Г. Ю. Захарьину. В 1547—1548 и 1553 гг. Г. Ю. Захарьин входил в боярскую комиссию, управлявшую Москвой. (Разряды, лл. 163, 166 об., 203) Старший из братьев царицы И. М. Юрьев получил боярство в 1547 г. и был дружкой царя на свадьбе сестры. В июне 1548 г. он умер. (См. Н. Н. Селифонтов. Сб. материалов по истории предков М. Ф. Романова, т. II, СПб., 1898, стр. 55).

318

Титул боярина был пожалован 3. П. Яковлеву, титул окольничего - М. В. Яковлю (1551—1552 гг.). (ТКТД, стр. 112, 113; ПСРЛ, т. XIII, стр. 210).

319

И. В. Большой Шереметев получил окольничество к концу 1547 г. После ранения под Казанью ему было сказано боярство (февраль —май 1550 г.). (Разряды, лл. 165 об, 176 об, 180 об).

320

Родоначальниками семьи Юрьевых были Ю. Захарьин и его жена И. И. Тучкова-Морозова, бабка царицы Анастасии. К 1547—1548 гг. М. Я. Морозов был произведен в окольничие, а к 1550 г. — в бояре. В самом скором времени членами Боярской думы стали почти все двоюродные братья М. Я- Морозова; Г. В. Морозов получил боярство (к 1550 г.), П. В. Морозов стал Рязанским дворецким (к 1548—1549 гг.), а затем окольничим (1550 г.), В. В. Морозов — окольничим (к 1550 г.), С. И. Морозов—окольничим (к 1552 г.), Л. А. Салтыков-Морозов был пожалован в оружничие (к июню 1549 г.), а затем в углицкие дворецкие (к 1550 г.). На некоторое время Салтыков объединил в своих руках заведование Оружейным ведомством и управление Углицким удельным княжеством, номинально принадлежавшим слабоумному князю Юрию, брату царя. (См. Сб. РИО, т. 59, стр. 308; ТКТД, стр. 54—55; Разряды, лл. 171, 193 об).

321

Разряды, л. 158 об; Расходная книга Новгородского Софийского дома за 1547—1548 гг. — Известия археологического общества, т. III, 1861, стр. 48—49. Троицкий монах Иев Курцев крестил новорожденного царя Ивана Васильевича. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 48). В конце 30-х гг. отец И. В. Большого Шереметева постригся в монахи, «и как постригся, да пришел к Троицы в Сергиев монастырь, да снялся с Курковыми». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 175). Н. А. Фуников был родным племянником Иева Курцева, ближайшего приятеля Шереметевых и Захарьиных.

322

Разряды, лл. 175, 180 об, 202; ТКТД, стр. 115.

323

Висковатый служил посольским подьячим с начала 40-х годов. Решительный перелом в его карьере наступил в 1549—1550 гг., т. е. в то самое время, когда к руководству Посольским ведомством пришел В. М. Юрьев. Как сообщают Посольские разряды, в 1549 (7057) году «приказано Посольское дело Ивану Висковатого, а был еще в подьячих», «а дьячество Ивана Висковатого в 58 году». (См. Витебская старина, т. IV, стр. 3). Уже в 1549 г. Висковатый вел ответственные переговоры с литовцами. В ходе дискуссии с послами он заявил им: «яз иду до своей избы», имея в виду Посольскую избу, будущий Посольский приказ. (См. Сб. РИО, т. 59, стр. 166, 288).