Британия

– В конюшнях? – Фортун поморщился: – Господин префект, я…

– В бараках из-за вашего опоздания сегодня ночью будут спать мои люди. А лошади займут самые удобные конюшни. Вы получите то, что останется, и скажи спасибо, что я не приказал тебе разбить лагерь за воротами форта и оставаться там до тех пор, пока завтра я с моими людьми не покину его. А теперь убери их с глаз моих.

Фортун отсалютовал и отправился к своим людям, а Катон и Макрон мрачно посмотрели ему вслед.

– Это самый жалкий пример солдата, который я имел несчастье видеть в своей жизни, – тихо проговорил Макрон.

Катон приподнял бровь и взглянул на друга:

– Правда? А как насчет тощего новобранца, который вступил во Второй легион некоторое время назад в Германии? Насколько я помню, про него сказали, что он «бесполезный засранец».

Макрон пожал плечами:

– И это было правдой. Полной и совершенной. Но в конце концов он исправился. Армия сделала из него вполне приличного солдата.

– Благодарю тебя за неявное признание моих успехов.

– Тебе нет нужды ждать от меня признания твоих заслуг. У тебя впечатляющий послужной список, который говорит сам за себя.

Катона слова друга смутили. Его всегда удивляли собственные достижения, как будто они являлись скорее результатом слепой удачи, а не его собственных усилий, и он заслужил похвалы не больше, чем кто-то, пользующийся плодами везения. Префект откашлялся:

– Теперь у тебя появится возможность выдрессировать Фортуна и его людей до нужного состояния. Думаю, ты будешь занят по горло.

Кое-кто из солдат гарнизона вышел из бараков, чтобы посмотреть на вновь прибывших; на лицах некоторых появились удивленные улыбки, другие добродушно подтрунивали над иллирийцами, отвечавшими им тем же, пока Фортун не принялся громко вопить, приказывая им построиться, – но старался он больше, чтобы произвести впечатление на старших офицеров форта, чем призвать к порядку своих людей.

Ауксилиарии не спеша заняли свои места, уперли концами в землю копья и стали ждать, когда остальные их товарищи, болтавшиеся среди сопровождавшей их компании, к ним присоединятся.

Макрон отвернулся и сплюнул в открытую канаву, проходившую мимо штаба.

– Обезьян выдрессировать проще, чем этот сброд. Настоящий позор для армии.

– Ну, теперь они твои, друг мой.

– Большое тебе спасибо.

– Просто позаботься, чтобы они не ввязывались в неприятности, – фыркнул Катон. – И присмотри за моим фортом. А еще постарайся по возможности давать отдых ноге. Я хочу, чтобы ты как можно скорее вернулся в строй и надрал задницу нашим врагам. Кстати, как твои дела?

Макрон похлопал по бедру выше повязки.

– Шрам заживает прекрасно, а вот мышца болит жутко, и ощущение такое, будто ее кто-то растягивает во все стороны. Пока я еще не могу переносить на больную ногу свой вес и хожу с трудом, точно субурская[3] шлюха после двойной смены. – Он вздохнул: – У меня были ранения и похуже, но ничего настолько унизительного. Подумать только, меня подстрелил мальчишка-варвар… Впрочем, должен признать, что смелости ему не занимать.

– Ему и остальным варварам в этих горах.

Настроение у Катона резко испортилось, когда его мысли вернулись к предстоящей кампании. Время года было совсем неподходящим для начала широкомасштабной военной операции. Армия выступит в поход в середине осени, частые дожди сделают дороги труднопроходимыми для обозов, пехоте придется месить ногами липкую грязь, которая станет только хуже из-за копыт лошадей, колес и подбитых гвоздями сапог римской колонны. У варваров будет преимущество, поскольку они знакомы с местностью, и враги, вне всякого сомнения, продолжат свои набеги – нередко приносившие им успех в прежних кампаниях.

Однако, если тактика использования грубой силы и жестокости для подавления декеанглиев и друидов, к которой решил прибегнуть легат, принесет желаемые результаты, у армии появятся хорошие шансы вернуться в зимние бараки до того, как в Британии наступит сезон коротких холодных дней. Уже и сейчас из-за прохладного сырого воздуха у Катона начинала ныть рука в том месте, куда некоторое время назад угодила вражеская стрела. Он потер бугристый белый шрам, находившийся за костяшками и на ладони, и почувствовал, как знакомое покалывание поднимается от кончиков пальцев до самого локтя.

Макрон заметил, что он поморщился.

– Рука все еще тебя беспокоит, господин префект?

Катон опустил обе руки.

– Просто задумался.

Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не услышит. Часовой у входа в штаб находился ближе остальных, и Катон на всякий случай понизил голос:

– Ты подумал о том, что я тебе сказал?

– Про Квинтата? Да, подумал. Не могу сказать, что я счастлив отдать свою судьбу в руки другого интригана после всего, через что мы прошли вместе с Нарциссом…

– Я тоже. Но не думаю, что у нас есть выбор. Квинтат прав. Звезда Нарцисса закатывается, и, полагаю, совсем скоро он не сможет оказывать нам поддержку. Он даже себя защитить будет не в состоянии.

– Ну, я не стану горевать, когда вероломный ублюдок упадет на собственный меч. Проклятье, да я бы с радостью одолжил ему для этого свой клинок! Или своей рукой вонзил бы его ему в живот, если б у него не хватило духа сделать это самому. – Макрон мрачно улыбнулся, представив, как оказывает услугу императорскому секретарю.

– Меня беспокоит не он, – продолжал Катон. – Я опасаюсь за нас и наших близких.

– Тебе не следует волноваться за Юлию. За ней присмотрит ее отец. Семпроний пользуется достаточным расположением Сената, чтобы Паллас дважды подумал, прежде чем сделать его своим врагом.

– Надеюсь. Но я не думаю, что Паллас из тех, кто побоится настроить против себя членов Сената. По крайней мере, пока к нему прислушивается жена императора и у него есть шанс посадить на трон Нерона. Мне совсем не нравится необходимость стать сторонником Квинтата, но это разумное решение. Во всяком случае, на данный момент. Если по какой-то причине Паллас выйдет из фавора, мы сможем разорвать нашу связь с легатом.

Макрон тяжело вздохнул:

– Мы не должны так жить, Катон. Мы – солдаты, а не шпионы. И не наемные убийцы. И уж, конечно, не слуги гнусного вольноотпущенника с устремлениями, не соответствующими его положению. Меня тошнит от такой жизни, когда я должен постоянно опасаться удара в спину здесь, на краю света, вдалеке от Рима, и все потому, что я разозлил какого-то жалкого лакея.

– Поверь мне, Макрон, я чувствую то же самое. Но наши желания ничего не стоят, а помощи сейчас нам ждать неоткуда. Я не вижу для нас другого выбора. По крайней мере, если мы не хотим остаток жизни оглядываться и опасаться удара в спину. Нам хватает проблем с врагом. Большая часть Британии является римской провинцией лишь на словах. У нас тут полно работы. – Он замолчал и провел рукой по вьющимся волосам. – Пришло время показать императору, что от нас живых больше пользы, чем от мертвых.

– Будь оно все проклято! – На лице Макрона появилось мрачное выражение. – Мы не должны никому ничего доказывать, Катон. Только не мы. Мы множество раз проливали кровь за Рим. И выбивались из сил во время маршей по вражеским землям. Я уже не говорю про дерьмо, с которым нам пришлось иметь дело из-за гнусных интриг Нарцисса. Мы имеем право, чтобы нас оставили в покое и позволили жить, как мы захотим. Мы тысячу раз это заслужили.

– Макрон…

Центурион покачал головой:

– Я не буду этого делать. Не стану менять Нарцисса на Палласа. И не намерен играть роль лакея-интригана вроде Квинтата. Нет! Больше не намерен. Теперь моя преданность отдана только моим товарищам и Риму. Если хочешь продолжать участвовать в играх ублюдков наподобие Квинтата и Палласа, дело твое. Но без меня.

Катон понял, что его друг твердо решил бежать из мира политики и заговоров. Однако сейчас был не самый подходящий момент спорить с ним и пытаться урезонить. Для этого требовалось время и уединение, чтобы их никто не мог подслушать. Кроме того, он уважал принципиальную, хотя и невероятно опасную, позицию Макрона. Они оба не заслужили, чтобы себялюбивые аристократы, мечтающие о власти, обращались с ними как с инструментом для достижения своих целей. Такие люди не уважали принципы, и решение Макрона вряд ли произвело бы на них должное впечатление. И, что того хуже, они могли посчитать, что он бросает им вызов, а Катон хорошо знал, что такие, как Паллас, не выносят неповиновения. Более того, они твердо уверены, что тот, кто спускает такое поведение, демонстрирует слабость. Следовательно, необходимо преподнести урок провинившемуся, чтобы остальным было неповадно. Макрон играл с огнем и подвергал опасности не только себя, но и самого Катона.

3

Субура – бедный квартал Древнего Рима, где располагалось множество притонов.