Страница 9 из 48
— А вас с собой не приглашают на Черное море?
По глазам Магды и по опустившимся уголкам ее рта, Бояринов понял, что вопросом своим он задел болезненную струну ее души. Вздох Магды прозвучал чем-то похожим на всхлип ребенка.
— Нет, до сих пор не приглашали. Да если и пригласили бы, то и мне и им вряд ли было бы весело и интересно. Мама ловит глазами каждый жест, каждый взгляд отчима. В эти минуты мне кажется, что она никогда не любила моего папу. Его при жизни она так не оберегала, как своего второго мужа. Она даже не уговаривала моего папу, как мне однажды сказала бабушка, не идти добровольно на смертельно опасные испытания новых марок самолетов. В те годы за эти испытания очень хорошо платили. — Магда смахнула с журнального столика пепел, упавший с сигареты в пепельницу. — При одном из таких опасных, но высоко оплачиваемых испытаний мой папа погиб. Я, кажется, уже говорила вам, что мне в это время было четыре года.
— Вы помните лицо своего папы?
— Если бы я была художником — я бы по памяти написала его портрет. Однажды я уже пыталась это сделать, но, к сожалению, не получилось. Я архитектор, и не больше. — Отхлебнув глоток кофе, Магда поставила чашку на стол и долго и как-то особенно пристально смотрела на Бояринова. — А вы знаете, в вас есть какая-то удивительная, почти гипнотическая способность выворачивать наизнанку души людей даже тогда, когда вы впервые с ними общаетесь.
— Вы меня переоцениваете. Я просто нечаянно задел чувствительный нерв вашей души, который даже от малейшего прикосновения дает себя знать. Вот вы сейчас поговорили со мной, доверчиво раскрылись перед человеком, который выслушал вас с искренним участием, и вам уже стало чуть-чуть легче. Ведь так?
— Вы, как рентгеном, просветили мою душу. А она перед вами исповедовалась. — Во взгляде Магды, обращенном на Бояринова, им было прочитано что-то детское, доверчивое, виноватое. — А вы не пошутили, когда сказали о готовности стать моим другом?
— Нет, я не пошутил. — Голос Бояринова звучал твердо, взгляд, обращенный на Магду, подтверждал слова. — Вы сказали, что завершаете работу над диссертацией?
— Не знаю: к сожалению или к счастью, но работа моя подходит к концу.
— И какая тема вашей диссертации? — спросил Бояринов, чтобы вить и дальше веревочку разговора, который с каждой минутой становился для него все интереснее и интереснее. — Разумеется, если тема не закрытая.
— Нет, тема у меня открытая. Уже в самом ее названии просматривается ее смысл и ее сущность. — Видя, что Бояринов, не донеся сигарету до рта и глядя ей в глаза, ждет, когда она назовет тему, с расстановкой, как это обычно делают школьные учителя на уроках диктанта, проговорила: — «Гармония линий, объемных форм и цвета деревянной архитектуры народов Прибалтики во второй половине девятнадцатого и в первой половине двадцатого веков». Длинное название? Мне кое-кто из друзей говорит, что длинное, как колокольня Ивана Великого. А как вам?
— Не по-толстовски, — несколько подумав, сказал Бояринов.
— Что значит не по-толстовски? — на лице Магды обозначилось недоумение.
— Если Чехов сказал, что «Краткость — сестра таланта», то раньше него Толстой облек эту истину в более глубокий сравнительный образ.
— А именно? — Магда резко откинулась на спинку кресла, словно ожидая, что в следующую минуту этот незнакомый ей человек, которого она видит впервые, скажет что-то такое, что ей нужно обязательно знать. Все-таки — Лев Толстой.
С такой же растяжкой на каждом слове, с какой Магда произнесла название темы своей диссертации, Бояринов проговорил:
— Истинная мудрость немногословна. Она — как «Господи!.. Помилуй!..»
— Как, как? — Магда, резко подняв голову, закрыла глаза, словно к чему-то прислушиваясь.
«Господи, помилуй!..» В эти два слова христианин, верующий в бога, вкладывал всю боль своей души: мольбу, стенания, надежды, просил защиты от зла и прегрешений…
— Это же замечательно!.. Это мог сказать только Лев Толстой!.. — восторгалось Магда. — Значит, название моей диссертации вам тоже показалось длинным?
— И не только длинным, — сдержанно проговорил Бояринов.
— А именно? — Магда насторожилась.
Бояринов потер ладонью лоб, подыскивая нужные слова.
— Мне кажется, что уже в самом понятии «архитектура» заложены три этих обязательных значения.
— Каких?
— Гармония линий и форм. Ведь эти три слова в своей взаимной связи определяют сущность понятия «архитектура».
Магда, удивленно и даже несколько настороженно глядя на Бояринова, встала и прошлась по комнате.
— Я бы на вашем месте назвал диссертацию не только короче, но и грамотнее. С точки зрения логики.
— Даже так? — Магда в упор смотрела на Бояринова. Ей показалось даже дерзким со стороны актера (актера!) и причем в такой категорической форме давать советы ей, пять лет проучившейся в архитектурном институте, который она закончила с дипломом отличия, и почти три года проучившейся в аспирантуре. Советы в вопросах архитектуры!..
— Интересно… интересно, как бы вы назвали тему моей диссертации? — с почти нескрываемой желчной язвинкой в тоне прозвучал вопрос Магды.
— А очень просто: «Деревянная архитектура городов Прибалтики второй половины XIX и первой половины XX веков». И короче, и грамотней.
Увидев на щеках Магды огненные маки румянца, Бояринов пожалел, что он посмел высказать свое суждение по вопросу, столь далекому от его профессии. Даже хотел оправдываться, но не успел, его перебила Магда.
— Слушайте, Леонид Максимович, это же удивительно!.. Вы умнейший человек!.. Ведь я вам сейчас из какого-то псевдонаучного кокетства сказала первый вариант названия моей почти уже написанной диссертации, но когда я полгода назад вынесла ее на обсуждение на кафедре, то профессор Могилевский, членкор, звезда первой величины в архитектуре, сразу же начисто, даже с издевкой, отверг это название. Он говорил те же самые слова, которые только что сказали вы. А в конце своего небольшого выступления заключил, что название диссертации у меня звучит как «масло масленое».
— И как же он порекомендовал вам назвать ее? — с трудом сдергивая душевное ликование, спросил Бояринов.
— Так же, как только что назвали вы: «Деревянная архитектура городов Прибалтики второй половины XIX и первой половины XX веков».
— И под этим названием она будет представлена к защите?
— Совершенно верно! — И помолчав, вздохнула. — Да, век живи — век учись. Не ожидала, что актер может ткнуть носом в угол архитектора, когда идет разговор об архитектуре. Вот уж поистине — переучили нас, заштамповали так, что мы за деревьями не видим леса. Все ищем выражения понаучнее, позаковыристее, подиссертабель-нео. А ведь первый вариант темы моей диссертации утверждался на кафедре и на ученом совете факультета.
Видя, что разговор может вот-вот сам собой оборваться — а ему очень не хотелось, чтобы он иссяк, — Бояринов спросил:
— А почему вас, собственно, интересует деревянная архитектура городов Прибалтики, а… не архитектура, скажем, Подмосковья, Ярославля, Новгорода, Костромы?.. Или таких исконно русских старинных городов «Золотого кольца», как Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Переславль-Залесский, Загорск?.. Вопрос был поставлен грамотно и интересно. На него Магде уже не раз приходилось отвечать, когда она выбирала для диссертации тему. В душе она даже обрадовалась, что ей представляется возможность при ответе на вопрос Бояринова раскрыться поглубже и быть интереснее, чем в начале их разговора, когда она опростоволосилась с этим уже давно отвергнутым названием. Но тогда, полгода назад, когда профессор Могилевский на заседании кафедры проехался по названию ее работы, ей было не так обидно и ни так стыдно, как сейчас. А поэтому в дальнейшей беседе с Бояриновым, которая теперь для Магды с каждой минутой становилась все интересней, она хотела выровнять его впечатление о ней. А поэтому начала твердо и уверенно:
— Во-первых, об архитектуре этих городов, которые вы только что назвали, уже много написано. Есть даже интересные диссертации. Меня не интересует другая архитектура, в которой на первый план выступает не только гармония линий и объемных форм, но и гармония цвета, объемных форм и линий. Получается своего рода триада, в которой часто главенствует цвет.