Рамка

Энтузиасты «лозы» есть и в нашей стране, они тоже организуют совещания н конференции. Но все держится только на их горячем энтузиазме. Печатают даже статьи, на ротапринте и еще бог знает каких множительных машинах, иногда пытаются вклиниться в официальную научную литературу, но здесь — табу. Разве что какой членкор или академик посвятит в своем труде недоуменный абзац биофизическому методу — и все.

К одному из таких энтузиастов обратился и я. Знакомы мы с ним не были, хотя знал его давно, лет пять, слушал его выступления еще в бытность мою молодым специалистом. Он всегда выступал на конференциях молодых специалистов. И правильно делал. Ибо только молодые и способны воспринимать необычное. Умудренные опытом выслушают внимательно и даже зададут деловые вопросы, но расходиться и обсуждать услышанное между собой будут с неизменной скептической ухмылкой.

Тогда-то, пять лет назад, я впервые услыхал о «лозе» что-то более-менее вразумительное. Оказалось, что технический прогресс коснулся и ее и сейчас собственно классической ивовой или кленовой рогулиной уже не пользуются. Ее сменила проволочная рамка, нехитрый инструмент, просто проволока, изогнутая в виде буквы «П» с длинными, отогнутыми в сторону ножками. За эти отогнутые концы ножек рамку держат на слегка вытянутых руках и идут, или едут, по исследуемому участку; в местах нахождения возмущающих объектов рамка начинает вращаться. Все очень просто и… непонятно, почему же она все-таки вращается. И вращается далеко не у каждого. Один из ученых проводил эксперимент с рамкой, испытывая роту солдат, — рамку чувствовали только трое.

Морозов, узнав о цели моего прихода, нельзя сказать — обрадовался, но оживился. Вообще-то я хотел узнать только оптимальные размеры рамки да еще кое-какие детали. Он ответил на мои вопроси весьма обстоятельно, а потом стал посвящать в проблемы биофизики. Наговорил очень много, то ли давно ни с ком не делился, то ли решил вовлечь еще одного энтузиаста в племя биофизиков. Я слушал внимательно, но от избытка информации запомнил очень мало, понял только, что энтузиасты биофизики не стоят на месте. Существует целая наука «биофизиология», если ее можно так назвать. Конструируются приборы, делаются открытия и познаются закономерности. Правда, во всех экспериментах и новых приборах присутствует неизменная рамка.

От Морозова я ушел полный оптимизма и с первых дней полевого сезона стал выявлять оператора. Когда обнаружилась удивительная способность Ирки, я свято уверовал в возможность «рамки». А вот сейчас сидел под деревом рядом с Иркой, которая еще три дня назад была прекрасным рудоискателем, рядом с рамкой, которая не вращалась, тосковал и размышлял, как велик еще мир непознанного.

Его я заметил издалека, метров за сто, он шел прямо по нашей просеке. От собственной неудачи я был зол и поэтому подумал: «Кого еще черт несет?» Он был в геологическом костюме и нес какой-то прибор.

«Наверно, геофизик, — подумал я. — Только что за прибор? Никогда такого не видел».

Прибор по внешнему виду напоминал электропианолу: на четырех ножках, такой же формы, только раза в два меньше. Геофизик вел какие-то измерения, он ставил прибор, вращал ручки, потом приближал лицо к прибору, видимо, смотрел в окуляры. Я немного отвлекся и следил за ним. После замеров он снимал прибор, переносил метров на десять — пятнадцать и начинал те же операции. По мере приближения к нам он стал делать замеры уже метров через пять, а в движениях его появилась нетерпеливая суетность. Он был уже метрах в пятнадцати, но нас все еще не заметил. Правда, мы сидели немного за стволом дерева, но он наверняка увидел нас, если бы не был так увлечен. Когда он еще раз сменил точку наблюдения, я, придав голосу самую дружелюбную интонацию, сказал:

— Привет!

Он вздрогнул, посмотрел на меня и начал синеть. Это почему-то показалось не столь необычным, сколь смешным.

— Ты что, приятель, не опохмелился, что ли?

§ 6. При невозможности избежать контакта вести себя согласно правилам и обычаям аборигенов.

Он как будто смутился, а потом на лице появилась такая удивительно добрая улыбка, что мне стало неловко за бестактную шутку.

— Это от неожиданности, — сказал он, — напугался… Здравствуйте.

Ирка наконец оторвалась от бесконечности, с любопытством поглядела на гостя, поздоровалась, но. не увидев ничего примечательного, опять вернулась в свою нирвану. Был он среднего роста, немного сутулился, лицо неприметное, какие плохо запоминаются.

§ 3. При посещении планет, заселенных разумными существами, свой внешний вид максимально приблизить к облику аборигенов.

Он оставил прибор, подошел к нам, присел рядом, спросил:

— А вы… чем занимаетесь?

— Уже ничем… мы сломались.

Ирка повернулась в мою сторону, нахмурила брови и отвернулась, изобразив в высшей степени оскорбленное достоинство. Мне стало даже немного приятно, что я допек ее. Гость, конечно, ничего не понял, но на всякий случай изобразил на лице улыбку. Я показал ему рамку.

— О рудоискательной лозе слыхали, наверно?

Взгляд его стал сосредоточенно-задумчивым, он отрицательно покачал головой. Я кратенько объяснил и рассказал о сегодняшнем фиаско.

— Вот на этом пикете шевельнулась чуть-чуть, и весь итог.

Мне показалось, что при последних словах его лицо снова начало синеть. Я с любопытством уставился на него. Нет, показалось, наверно, лицо как лицо.

— А вы чем здесь занимаетесь, — спросил я его. — Что за прибор у вас? Никогда такого не видел.

Он ответил не сразу, а после довольно продолжительной паузы. Пока он думал, я почувствовал, что у меня начинает побаливать голова.

— Это опытный образец.

— А что за прибор все-таки, что он измеряет?

Он опять помедлил.

— Комплексный прибор, замеряет сразу и магнитное поле, и… радиоактивность.

«Наверно, секретный, — подумал я, — поэтому и скрытничает». Вместе с этой мыслью зародилось и любопытство.

— Посмотреть можно?

§ 3. При любых ситуациях не допускать знакомства аборигенов с техническими устройствами и приборами.

Он опять начал синеть.

«Да что за чертовщина? Что с ним такое?»

Я вгляделся пристальнее — ничего, нормальный цвет, слабый загар, лицо немного пятнистое.

Не дожидаясь разрешения, подошел к прибору. Голова болела все сильнее. Сдавил виски руками, боль не проходила. Появилось желание вернуться и сесть. Бог с ней, с головой! Я склонился к прибору. Здесь было четыре шкалы, около десятка каких-то ручек, два окуляра и ни одной надписи. Превозмогая боль, заглянул в окуляры — ничего, только голубоватый фон, как на пустом экране телевизора. Уже хотел отойти, тем более, что голова буквально разламывалась, но в этот момент непроизвольно задел одну из ручек и… на миг забыл обо всем. Я видел сквозь землю, она стала как будто прозрачной. Но это не была прозрачность воды или стекла, был виден весь объем. Причудливо переплетаясь, расползались корни деревьев и кустарников, просвечивающими гранями проступали камни, слабо светились прослои замытого торфа, определялась даже граница мерзлоты — мерзлый грунт был темнее, внизу проступали коренные скальные породы, перекрытые плащом крупных валунов. Картина была удивительной, как если бы вдруг человек стал полупрозрачным и его можно было разглядывать насквозь, до самых костей.

Рядом появилась Ирка, и следом раздался голос:

— Прибор активен, женщинам подходить близко не рекомендуется.

Ирку как ветром сдуло. Я не обратил внимание на услышанное, я смотрел. Поле зрения было большим. Наконец, среди валунов я заметил что-то необычное. Присмотрелся: предмет был эллипсоидной формы, диаметром около полуметра, на поверхности правильно располагались выемки, еще выступали какие-то витые отростки, похожие на антенны. Было в его форме что-то фантастическое, неземное. И тут у меня мелькнула догадка: «Ведь до таких приборов нам еще очень и очень далеко!»