Страница 79 из 129
Куда подевался Хай? Обычно в это время, когда начинало темнеть, он сам заглядывал к Бао. С того дня как Хая перестали назначать на дежурство, единственным человеком, у которого он мог узнать обо всех уличных новостях, был Бао. И Хай нередко наведывался к нему. Но сегодня он почему-то не пришел… и дома его не было… Наверно, узнал, что на собрании решили вывести его из ополчения. А может, дошли до него разговоры о том, будто это он, Хай, разбил дверь в кафе и он в сердцах решил не ходить к Бао… Что он подумал? Где его теперь искать?
Сегодня была очередь Бао идти на ночное дежурство. Приняв во внимание, что он перегружен делами выше головы, его назначили в первую смену — с девяти до одиннадцати вечера.
Было еще рано. Бао зашел в исполком, но там было полно посетителей, дожидавшихся временной прописки, и он не спеша отправился на набережную, где стало чуть прохладней.
Вода все прибывала. На горизонте, с северной стороны, полыхали зарницы. Там шли дожди, питавшие паводок. Город перед наступлением ночи был объят непривычной тишиной. В небе, усеянном яркими звездами, слышался мерный гул летевшего над рекой патрульного вертолета, и можно было различить темный его силуэт — казалось, вращающийся винт вихрем кружит крошечные звезды. Едва ощутимый порыв ветра пролетел над дамбой и затих в удушливой жаркой мгле, как всегда поднимавшейся над рекой во время паводка.
Бао глядел на гребень дамбы. Насыпь казалась черной, как и поднявшаяся почти вровень с дамбой река. И только смех девушек-ополченок, веселый и звонкий, как-то смягчал это ощущение напряженности и тревоги. Потом зазвучала свирель — ополченцы устроили на дамбе целый концерт.
Бао зашагал к насыпи. На скате, у самой воды, стоял плавающий транспортер. Так вот она какая, амфибия! Рядом на дамбе толпились солдаты. Они, наверно, только что прибыли и ставили брезентовые палатки, собираясь здесь заночевать. Судя по раздавшемуся где-то неподалеку стуку и приглушенным голосам, девушки-ополченки помогали солдатам вбивать колышки и ставить палатки.
Он подошел поближе. Значит, здесь, как и на остальных ханойских дамбах, будет дежурить амфибия. Бойцы мотопехоты готовы сразиться с наводнением. Да, в нынешнем году против паводка брошены самые современные средства.
Вдруг Бао замер. С берега послышалась чья-то песня и обрывки разговора.
— Эй, товарищ Минь! Ну как, командир дал тебе увольнительную?
«Минь!.. Какой Минь?» — мелькнуло в голове у Бао.
— Ага! — отвечал другой голос.
— Что «ага»?
— Командир помнит, где я живу. Он так и сказал: «Знаю, твой дом здесь, неподалеку, сразу за Часовой башней». Месяц назад он ездил в командировку в Ханой и был у меня дома, виделся с отцом.
— Вот здорово!
— Оборудуем все для отдыха, и я схожу домой…
Точно, это был Минь, его Минь! Бао никак не ждал встретить сына здесь. Он стоял молча. «Так-так, значит, Минь еще в Ханое… Радость-то какая!.. Скоро придет домой… Нет, не буду подходить к нему; ни к чему это — только смущать парня… Посижу лучше, подожду его в сквере… Он все равно пройдет мимо…»
Усевшись на каменную скамью, Бао почувствовал вдруг смутную тревогу: что-то осталось несделанным сегодня… Само собою, все дела были занесены в записную книжку, и, когда какой-нибудь вопрос решался окончательно, Бао доставал авторучку «Чыонгшон» и, поднеся книжку поближе к глазам, находил соответствующую запись и вычеркивал ее всю до последнего слова. Незачеркнутыми остались лишь несколько строчек — дело Хая, и они стояли перед ним немым укором.
Фонари, прикрытые колпаками затемнения, бросали на землю неяркий круг света у самого кафе. Минуту назад здесь еще толпился народ, но, как только продавщица выдернула пробку из бочки, — жест, означающий, что пиво кончилось, — люди мгновенно разошлись. Они зашагали вдоль улицы, надеясь найти место, где торгуют пивом до поздней ночи.
Опустевшая набережная притихла. В темноте мерцали, как светляки, лишь несколько огоньков в собранных на скорую руку домиках переселенцев, поднявшихся сюда из затопленной паводком низины. У каждого дома привязан был к дереву бык или корова. Хруст травы, которую усердно жевала скотина, был единственным звуком, тревожившим тишину.
Издалека, с Улицы кувшинов и Улицы рыбного соуса, где теснились разномастные дома, долетал перезвон ведер у колонки и гул бьющей в дно струи — привычные звуки ночного Ханоя, слышные в тишине по всему городу.
Бао откинулся на спинку скамьи. С дамбы, где ставили палатки солдаты, по-прежнему доносились разговоры и смех. Наверно, Минь еще не освободился. Бао думал о сыновьях, служивших в армии, и рассеянно поглядывал в сторону переулка Фатлок. В сорок шестом старший сын вступил в Отряд защиты отечества и сражался, обороняя Первую зону, в самом центре Ханоя. Больше двадцати лет прошло с тех пор, как Столичный полк дрался в районе Серебряного ряда с красными беретами[114], прошла, можно сказать, половина жизни. За эти годы враги не раз приходили на землю Ханоя, но народ выгонял их вон. Казалось, сама здешняя земля, словно гигантский фильтр, отделяла и исторгала прочь все лишнее, все чуждое и злое. А может, и время было таким фильтром или — сами люди, не случайно ведь дожили они до сегодняшнего дня и живут при новом строе.
Потом мысли Бао сами собой перешли к Хаю. Что же с ним делать? Как научить его обдумывать наперед свои поступки? Тогда и в коллективе он найдет свое место. А иначе проку не будет. Сунется туда-сюда, а его отовсюду вышибут. Нет, теперь самое время сказать ему в лицо: «Кто ты? Чужой, конченый человек или?..» Узнать бы точно, не он ли разбил это злополучное стекло? Да нет, не может быть… Надо наставить парня на правильный путь. Пускай сам, своим умом поймет, что такое преданность делу и чувство долга. И где это он пропадает второй вечер подряд? Уж не связался ли снова со старыми дружками? Много еще шляется по улицам всякой шпаны. Да, дело это, как говорится, сложное. Хай сейчас как бы на перепутье. Надо чуть позже заглянуть к нему еще разок.
На другой скамье лежал какой-то человек. Трудно было издали его разглядеть, но, судя по песенкам, которые он напевал себе под нос, это был молодой парень. Вдруг он умолк. Наверно, заснул. Бао, собственно, только сейчас, когда кругом воцарилась тишина, понял, что незнакомец пел. Он снова взглянул на него. Небось какой-нибудь приезжий решил переждать здесь до утра, чтоб быть первым за билетами у кассы. Правда, в отличие от прошлого года, когда из столицы эвакуировалось гражданское население, теперь автостанции и вокзалы не размещались больше в парках и скверах, но многие по-прежнему устраивались здесь на ночлег в ожидании утреннего автобуса или поезда. Со всех концов страны люди ехали в Ханой, как к себе домой. Приезжие разгуливали по столице, словно где-нибудь у себя на деревенской ярмарке. Оно и понятно: Ханой принадлежал всем. Вот и этот парень дожидается, верно, первого автобуса, который ходит от Известкового ряда. Решил отдохнуть пока на прохладе. Лежит себе и песни распевает. Да, Ханой нынче принадлежит всем.
Бао засмеялся своим мыслям. Сам он всегда беспощадно ругал тех, кто понимал свободу по-своему: торгуй себе вволю чем душа пожелает, выбрасывай мусор где попало… Все это не имеет ничего общего с настоящей свободой, и Ханой не тот город, где можно допускать подобные безобразия.
Парень на соседней скамейке снова запел. Песенка была явно игривого свойства.
Как человек, обязанный заботиться о порядке и спокойствии на улице, Бао встревожился: какой-то тип разлегся ночью посреди сквера и распевает всякую ерунду! Дело здесь явно нечисто. Ну а вдруг это кто-нибудь из соседских ребят просто вышел подышать на ветерке?
Терзаемый сомнениями, Бао встал, подошел поближе, и вдруг голос «певца» показался ему знакомым.
— Хай! — окликнул он парня.
Тот сразу поднялся. А Бао, разглядев густую шевелюру, понял, что не ошибся. Ну и дела! Небось некуда деваться от скуки, вот парень и прохлаждается в сквере, распевая модные песенки. А кругом все двери заперты, все спят.
114
Красные береты — отряды особого назначения во французской армии.