Страница 18 из 129
Первым выступил товарищ Нгиа.
— Каждый год ливни в дождливый сезон размывают дороги и отрезают нас от города. Мы решили построить здесь соляной склад. Тогда любые бури нам нипочем!
— Хорошее дело! — одобрили старосты. Мысль о соляном складе явно пришлась им по вкусу.
— Возвращайтесь в свои деревни, товарищи, — продолжал Нгиа, — и приводите людей на стройку…
И все отозвались в один голос:
— Ясно, дело решенное!
Сказали так, словно стройка была уже закопчена.
И только Панг промолчал и трижды кряду затянулся из кальяна, а затем подпер щеку рукой и печально поглядел по сторонам. Его явно снедало беспокойство, он то и дело вытягивал шею и смотрел на Нгиа, словно хотел и все не мог решиться высказать свои сомнения.
Панг был старостой в деревушке са, где не насчитывалось и десятка дворов — в самой дальней деревушке округа, расположившейся подле речного устья, у границы, за которой кончалась родная земля. Сколько тревог пережили ее жители, и сколько тягот предстояло еще им пережить!
Нгиа говорил с жаром и увлечением и не замечал задумчивости Панга. Давно не встречались старосты с партработником, — да еще знакомым и почитаемым издавна, и они рассказывали наперебой — каждый о своем, — старались разузнать обо всем поподробней: правда ли, что на равнине, в деревнях, где живут тхай, созданы кооперативы, как случилось, что недавно упал в пропасть буйвол… Даже Тоа задавал вопрос за вопросом.
Наконец Панг — не в силах справиться с обуревавшими его заботами — подступил к Нгиа:
— Они говорят: са имеют заслуги перед Революцией; но раз мы бедны и живем за рекой, на отшибе, Революция про нас и не вспомнит.
— Кто «они»?
— Люди, что пришли из Лаоса.
— Ну, и как, правы они, по-вашему? — снова спросил Нгиа.
— Да нет, я и сам не раз говорил соседям: чужаки врут. А сегодня вижу все своими глазами. Раз вы снова вернулись в Финша, значит, все это чушь.
— Погодите, вот соберемся, начнем строить склад. Люди из разных деревень сойдутся сюда и подружатся. Поработаем всем миром на общее благо вот и будет нам чем гордиться. Люди станут увереннее в себе. Увидите, товарищ Панг, народ поверит нам крепче прежнего. Надо только собрать побольше людей. Идет?!
Но Панг все тревожился о своем:
— А проходимцы из Лаоса толкуют на все лады: Правительство, мол, вас бросило, отступитесь и вы от него, уходите отсюда, мало ли мест получше. Я их кляну на чем свет стоит, а они знай свое твердят. Мочи моей нет больше.
— Но ведь вы староста?..
— Они и меня поносят: ты, мол, родом не из Наданга, ну и проваливай к себе, в Хуоика, а мы все свои — одна кровь, куда пожелаем, туда и подадимся.
Нгиа, услышав названье «Хуоика», переменился в лице, но Панг ничего не заметил.
— А вы сами, Нгиа, помните Хуоика? — негромко спросил он.
Но Нгиа не ответил Пангу. Перед глазами у него вставали наплывавшие откуда-то из прошлого картины нелегких, но славных лет, лица людей, работавших и воевавших в Западном крае.
Он взглянул на Панга. Конечно же, Панг вовсе еще не стар, просто он тощий и сутулый, и оттого сразу не угадаешь его годы. Зато, глядя на старосту, сразу поймешь: трудно живут еще люди са. Одежда на нем из простого некрашеного полотна — черно-серая, как земля. Угловатое лицо Панга под повязкой из той же грубой темной холстины калюется особенно бледным…
Люди са испокон веку избегают высоких гор и ставят дома свои в низинах, по берегам рек. Руки их никогда не тревожили землю железом. Есть у них такое предание: «Однажды — было это очень давно — косуля забежала на лесное пепелище и копыта ее оставили в почве глубокие круглые следы. Поглядели на нее люди и стали сами продавливать палкою ямки в земле и сажать в них семена. Косуля эта, видя нужду и бедность, одолевавшие са, пожалела их и обучила земледелию…»
И с той поры са не брали в рот оленьего мяса. Незлобивые и кроткие нравом, они круглый год ловили рачков, рыбачили, собирали плоды и коренья, вязали сети, плели корзины, мастерили скамейки из гибких стволов ротанговой пальмы, делали из лиан подносы. Но чаще всего бродили они вдоль ручьев и рек, подстерегая рыбу и избегали людей, удрученные горькой своей судьбой…
— Знаете, Нгиа, — Панг поднял на него свои выцветшие глаза, — я ведь родом из Хуоика…
— Да-да, из Хуоика, — машинально повторил Нгиа.
Хуоика… Маленькая деревушка, в ней не набралось бы и десятка дворов, стояла когда-то на берегу. Синяя речка Намкуои выбегала навстречу людям из тенистого леса; богатая рыбой, кормила она деревни са и тхай, теснившиеся на ее берегах.
В тот год ударные боевые агитгруппы, продвигаясь по тылам неприятеля через Тэйбак, дошли почти до самой западной границы. Но неподалеку от Хуоика их застиг паводок. Вода в реке поднялась и затопила брод, так что переправиться можно было только на лодках.
В этом районе, как назло, не оказалось ни базы, ни связи, ни проводников.
Узнав, что в деревушке Хуоика живет беднота, бойцы решили зайти туда — спросить насчет переправы.
Они вышли к реке и, дождавшись ночи, постучались в дом на краю деревни. Они рассказали хозяевам обо всем: как тэй истязают и обирают народ, как революционеры вместе с народом поднялись, чтобы прогнать тэй. Хозяева слушали их со слезами на глазах и кланялись. На другую ночь в дом собралась чуть ли не вся деревня, люди сидели и, боясь проронить словечко, слушали пришельцев, а те рассказывали им, как надо бить тэй.
Боевая группа переправилась через реку возле Хуоика. В деревне дали им лодки и каждому — по корзине риса и свертку с соленой рыбой.
Но когда бойцы возвращались обратно, деревни Хуоика они уже не нашли. Пронюхав о недавней их переправе, тэй сожгли деревню дотла и перебили всех жителей.
Уцелело лишь двое ребятишек: когда тэй ворвались в деревню, они уходили на реку ловить рыбу…
И хотя сам Нгиа не бывал никогда в Хуоика, не видел синей реки Намкуои, он почувствовал вдруг, что Панг близок и дорог ему как брат…
— Выходит, Панг, вы и есть тот мальчишка, который тогда чудом уцелел? — спросил Нгиа.
— Выходит, так, — сказал Панг. — Со мной еще была девочка, но она потом ушла вместе с солдатами. А меня спасли и выходили люди из деревни тхай, что стоит возле самого устья. Но добрые люди в ту пору повсюду жили бедно. И я в поисках пищи и крова стал ходить из дома в дом, из деревни в деревню. Пока добрался до речки Намма, вошел в возраст и мог уже сам прокормиться. Вот и осел я в Наданге.
Нгиа прежде никогда не встречал Панга, но, как и все, кто работал в тылу врага здесь, на Западе, он слыхал немало подобных историй. Бывая в селениях тхай или зао, мео или лы, он и сам бог знает сколько раз рассказывал людям про мужество и верность са, чьи деревни с начала и до конца войны поставляли связных и проводников и перевозили бойцов Революции на своих лодках через большие реки Черную и Ма и через малые речки. И как бы ни свирепствовали каратели, са держались отважно и стойко. Если же вражьим ищейкам и удавалось схватить кого-нибудь из са на партизанских тропах, человек этот брал всю вину на себя и не выдавал никого. Случалось, тэй истребляли са целыми деревнями, как в Хуоика, но ни один из них не изменил Революции.
В тот давний день, справив поминки по погибшим, боевая группа отправилась дальше, и вместе с нею ушла маленькая девочка, которую бойцы нашли плачущей на берегу. Не зная имени девочки, они назвали ее Хуои Ка.
С тех пор прошло лет десять или больше. Говорят, солдаты отдали Хуои Ка в школу, а нынче она будто бы учится в институте в Ханое. Так ли все было или нет — никто не знает.
Но нынче от истоков рек и до самых низовий, в Лайтяу и даже в Шонла, — везде, где живут са, рассказывают, каждый по-своему, необычайную и счастливую историю про «девочку Хуои Ка, что учится в самой столице». А староста Панг, если, случалось, при нем заходил разговор об этом, всегда добавлял: «В тот день Хуои Ка ловила рыбу вместе со мной, мы ведь одногодки». И всякий раз, встречая кого-нибудь из центра, Панг говорил: «Я родом из Хуоика». И добавлял: «Землячка моя учится в Ханое. Если б односельчане наши, отошедшие к праотцам, узнали об этом, они бы, небось, тоже порадовались». Сам он был человек бесхитростный и, если доводилось ему поговорить с кем-нибудь по душам, расцветал и готов был выложить все без утайки.