Страница 101 из 129
К счастью, нас разделяла теперь река. И бьюсь об заклад, никакие рыбы не смогли бы сюда добраться, так что преследование нам не угрожало. Но не зря дается нам Воинский Опыт! — я вспомнил, как во время сражения Чуи с Муомами жуки неожиданно перелетели через Реку. Истинный Стратег должен принимать в расчет все возможные обстоятельства. Вот почему я тотчас предложил Чуи отправиться в глубь материка. Он согласился со мной, и мы молниеносно скрылись.
Но прежде чем удалиться, мы дали неприятелю почувствовать свое Превосходство: мы оба, Чуи и я, подняли повыше руки и прострекотали Победную песню. Потом Чуи лихо расправил усы (здесь я, увы, не мог составить ему компанию) и показал кукиш окаменевшим от горя врагам. Они не успели даже ответить нам, я быстро увлек Чуи прочь и мы совершили стремительный бросок до самой Рощи, ярко зеленевшей вдали.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Славный Поединок с Рыцарем Богомолом. — Мы становимся Верховными Правителями государства Тяутяу. — Клятва в верности до гробовой доски.
В Роще, которую мы заметили с берега, росла трава Май. Наступила как раз пора ее цветения, и мы шагали под пушистыми соцветиями. Кругом до самого горизонта качались белые, серебристые, серые цветы Май. Потом, увы, вместо цветов на ней появятся колючие плоды, цепляющиеся за платье прохожих, словно пришитые намертво, потому-то называется эта трава «Май» — «портновская».
В рощах, среди пушистых цветов Май, раскинули свои селенья Стрекозы.
Со Стрекозами мы, Кузнечики, давние соседи. Мы живем обычно на лужайках и по берегам прудов и озер. А Стрекозы, как известно, любят садиться на высокие травинки у самой воды. И потому художники, рисующие летние пейзажи, на фоне спокойной воды и высоких гор всегда изображают Кузнечика со Стрекозой: она качается на верхушке травинки, а он восседает внизу, на земле. На опушках обычно припекает солнце, но Стрекозам жара нипочем, и мы с утра до ночи увлеченно беседуем с ними о житейских делах, особенно о Дальних Странствиях.
Здесь жили все, какие ни есть Стрекозы: Королевские — на вид суровые и важные, но, приглядевшись, вы убедитесь, что глаза у них очень добрые; Стрекозы Нго, похожие на кукурузный початок — самые быстрые летуны, взмахнут разок крыльями и только их и видели; Стрекозы Паприки по имени Эт — в переливчатых пунцовых платьях, заметных издалека под ярким летним солнцем; Стрекозы Тыонг — с двойными раззолоченными крыльями в черную крапинку, которые в ясные дни низко парят кругами над луговыми травами; Стрекозы-Иголки Кимким — качающиеся на лету, как томные барышни, крылышки у них хрупкие и слабые, тело длинное и тонкое, точно игла или зубочистка, а глаза огромные, больше самой головы.
Обычно Стрекозы разлетаются в поисках пропитания Куда Глаза Глядят, но, едва начинает портиться погода, снова возвращаются в цветущие рощи Май, под сенью которых всегда можно укрыться от дождя. Мы шагали по рощам, а у дороги под пушистыми цветами суетились и галдели разодетые во все новое Стрекозы. Они явно собирались куда-то.
Я спросил, куда они направляются, и они ответили: «На Великий Турнир». А в небе порхало столько Стрекоз, что крылья их застилали солнце. Одни лишь Кимким пристроились пониже, но и у них вид был озабоченный и праздничный.
Я снова спросил: «Что, если и мы с братом пожелаем взглянуть на Великий Турнир?» И они отвечали любезно: «Пожалуйста».
Итак, мы следом за Стрекозами отправились на Турнир. Только они летели по небу, а мы шагали по земле. Время от времени и я расправлял крылья и тоже взлетал — просто для собственного удовольствия ну и, сами понимаете, на радость всем окружающим. По дороге нам встретилось несчетное множество народу, все торопились на Турнир. Всюду царило веселье. Даже водяные жуки Ние́нгииенг, которые круглый год невылазно торчат под листьями Лотосов, и те, почистив свои блестящие черные платья, выбрались на праздник.
История Великого Турнира такова:
В тех краях каждый год, едва раскроются белые и серебристые цветы Май, наступает Всеобщее Торжество. Но в прошлом году правивший этим краем старый мудрый Богомол отошел к праотцам. И потому решено было нынешнее Всеобщее Торжество сочетать с воинским ристалищем, дабы, определив сильнейшего и достойнейшего, вручить ему всенародно Бразды Правления. Таков древний обычай.
И вот меж багряными стволами Май, под сверкающими белизной соцветиями, была сооружена величественная Арена — высокая, вся из отборного Тростника цвета слоновой кости и старого золота. Она стояла на краю Большого Луга, и отовсюду ее было прекрасно видно: нарядный крепкий помост, кресло Судьи, тенистый навес из благоуханной Медовой травы, качавшиеся на ветру гирлянды желтых цветов Дурнишника.
В первые дни проходили Отборочные состязания. Не счесть, сколько совсем еще зеленых саранчуков Тяутяу взошло на Арену. Про таких говорят: «Жеребенок лягает ветер…» Они ведь и в силу еще не вошли: замахнутся разок-другой и уже еле дышат; ударят врага, а сами с ног долой. Конечно, юнцы эти мнили себя заправскими бойцами, но зрители, глядя на них, зевали, рискуя вывихнуть челюсти. Они предпочитали этой зеленой скуке праздничное гулянье.
Но прошло еще два-три дня, и Турнир привлек к себе всеобщее внимание: слабые бойцы сброшены с Арены, в Финал вышли двое Рыцарей — Жук Муом и Богомол, первейшие воины и храбрецы здешних мест.
Поутру, прежде чем отправиться на Турнир, я пошел прогуляться и поглядеть на народ, кишевший на Лугу, точно полова вокруг ступы.
Юные саранчихи Каокао, забывшие на время ради Турнира тишайшие сельские будни, в изящных красных и синих платьях смиренно и скромно выступали шажком, и были они очень хороши собой.
Малорослые саранчуки Тяутяума в коричневой одежде, изобразив на своих туповатых лицах любезность, останавливали хорошеньких Каокао и приглашали их зайти развлечься в заросли свежей травы, заменявшие здесь придорожные харчевни.
Почувствовав в желудке голодную истому, я тоже свернул в харчевню и позавтракал сочною травкой. Там было полно посетителей: Тяутяу, Каокао, Муомы, Богомолы то и дело входили и выходили, пили чай и закусывали.
Вдруг несколько саранчуков Тяутяума, которые увивались вокруг хорошеньких Каокао, пуская им пыль в глаза, торопливо отошли в сторонку. В заведении смолкли разговоры и шум. И я увидал вошедшего с превеликой важность молодого Богомола. В общем-то, не было в нем ничего особенного — обычный болван и дубина. Но манерами своими и повадками смахивал он на тупого служаку и солдафона. Ходил он, высоко задирая ноги, не сгибая колен и вытягивая носок — сущий фашист. Шею вытягивал так, будто намеревался головой прошибить небо. Лоб у него был узкий, подбородок квадратный. А глазами он вращал с таким видом, словно у окружающих только и было дела, что на него любоваться. Оба меча с зубчатыми, как у пилы, лезвиями он держал наизготовку — выставив вперед у самой груди, как бывалый воин, всегда готовый к нападению и защите.
Все это, может, и производило сильное впечатление, но только не на меня. Я-то знаю таких хвастунов: на вид — герой хоть куда, а как дойдет до дела — не знает, куда бы поскорее спрятаться. Небось этот самовлюбленный Богомол вызубрил с грехом пополам азы Воинского Искусства и теперь раздулся от важности. Да стоит ли он вообще моего внимания? К чему мне это сбежавшее с шеста огородное пугало! Я остался стоять у дверей харчевни, словно не замечая входившего Богомола. Разумеется, ему и в голову не пришло посторониться, и он бесцеремонно стукнул меня мечом по темени. Боль, признаюсь, была довольно сильна.
Я ловко отскочил влево и произвел свой знаменитый сдвоенный пинок — обеими ногами. Но негодяй успел уклониться от удара и снова занес свои мечи.
При виде начавшейся драки посетители харчевни разбежались кто куда. Молоденькие Каокао так торопились, что иные порвали даже свои яркие платья. Но хуже всех пришлось почтенному пожилому Жуку Ка́нька́тю: большой и дородный, он зацепился за что-то полою своего мешковатого длинного одеянья и рухнул наземь, неловко подвернув ноги и смяв крылья, громко взывая о помощи к небесам и земле.