Страница 8 из 68
Первым начальником Центра был Евгений Анатольевич Карпов — врач по специальности, человек требовательный, но в то же время и внимательный к людям. «Трудности неизбежны, — предупредил он отряд, — без них нельзя подготовиться к полету в космос. Возможно, для других поколений космонавтов будет иная, облегченная, программа, но вы должны пройти эту…»
15 марта в Центре появилось расписание занятий. Лекции по астрономии, геофизике, космической медицине, деловые визиты на заводы, в КБ, различные НИИ… и, конечно, изучение той техники, которая еще только проектировалась, создавалась и проходила наземные испытания.
По поручению С. П. Королева занятия по технической подготовке проводили ряд сотрудников опытного конструкторского бюро, где разрабатывалась космическая техника. В их числе были ставшие впоследствии тоже летчиками-космонавтами К. П. Феоктистов, А. С. Елисеев, О. Г. Макаров В. И. Севастьянов.
Значительное время отводилось физической подготовке, парашютному спорту, полетам на реактивных самолетах, вертолетах.
Первую лекцию курса «Механика космического полета» прочел Михаил Клавдиевич Тихонравов. Это он вместе с Королевым в один из мартовских дней 1934 года после серии успешных советских жидкостных ракет мечтал о полете человека в космос. И вот конструктор первой советской жидкостной ракеты рассказывает молодым летчиками и в их числе будущему первому космонавту о космическом корабле «Восток», на котором многие из них побывают в космосе.
В те дни в блокноте Юрия Гагарина появились записи:
«Больше всего я сейчас ощущаю нехватку знаний, свою слабую начитанность, недостаточную информированность. Нужны знания. Необходимо учиться! И опять читать! Кажется, композитор Танеев говорил: «Ни одно занятие не представляет такой бесполезной траты времени, как чтение без системы».
Далее: «Железо ржавеет, не находя себе применения, стоячая вода гниет, — писал гениальный старец Леонардо да Винчи, — а ум человеческий, не находя себя применения, чахнет!» Запомни: чахнет!»
«Нужна работа ума: ежеминутная, каждодневная, всевозрастающая, нужно оттачивать и шлифовать свой ум об умы других, как учил великий француз Монтень».
Напряженной была парашютная подготовка: за двадцать дней в апреле и мае каждому предстояло совершить сорок прыжков. Прыгали каждый день, в любую погоду, с разных высот, с различным временем задержки и высотой раскрытия. С самолетов и вертолетов, с разнообразными куполами и целыми парашютными системами.
Разное случалось. У Германа Титова во время одного из тренировочных прыжков захлестнулись стропы. Купол парашюта обвис, не наполнившись воздухом. Герману пришлось воспользоваться запасным парашютом. Павел Беляев прыгал затяжным с высоты 1600 метров и при приземлении сломал ногу. Внезапно налетевший сильный порыв ветра ударил его о землю, и в результате — двойной перелом ноги…
В программу обучения включались новые предметы — радиотехника, электроника, автоматика и телемеханика… Увеличилось время на изучение теоретических дисциплин. Усложнилась система тренировок. Рабочие дни уплотнялись, выходные дни становились рабочими. Космонавтов готовили ко всему неожиданному, необычному, вероятному и маловероятному — готовили к встрече с космосом.
«Сурдокамера, центрифуга, барокамера, прыжки с парашютом, тренировочные стенды — все было обязательным и одинаково важным для нас, — вспоминает Алексей Леонов. — Мы не знали, кто полетит первым, кто вторым, кто третьим, и все работали дружно, настойчиво, серьезно.
Надо сказать, что ребята в отряде подобрались замечательные. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь нагрубил товарищу, чтобы кто-то кого-то обидел. А ведь нам приходилось решать и спорные вопросы, требующие нелицеприятного обсуждения. Однако наши споры были не из числа тех, что кончаются разладами и склоками. В наших рождалась истина.
Следуя поговорке «дружно не грузно, а врозь — хоть брось», мы равнялись друг на друга и все полезные идеи складывали, как говорится, в коллективную копилку. Как-то раз Юра принес из библиотеки томик Циолковского. И вот уже все с увлечением читают словно бы адресованные непосредственно нам произведения провидца из Калуги. В другой раз зашла речь о том, что Владимиру Комарову и Павлу Беляеву легче дается теория, кроме всего прочего, еще и потому, что за плечами у них высшее образование, без которого, если прямо смотреть правде в глаза, в космонавтике делать нечего…»
Даже в эти дни напряженных тренировок, неопределенности — кто же полетит первым? — Гагарин и его товарищи всерьез задумывались о своем дальнейшем образовании. Интересный штрих к портрету Гагарина подметил К. П. Феоктистов, читавший в то время лекции будущим покорителям космоса:
«Очень часто о Гагарине говорят как о каком-то рубахе-парне. На самом деле он был не таким простым, как это могло показаться с первого взгляда. Юрий был умным человеком, обладавшим врожденным даром мгновенно оценить ситуацию, выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником. Короче говоря, он умел ладить с людьми. И не потому, что он хотел извлечь для себя какую-то выгоду из этого своего редкостного умения. Просто Гагарину было не по душе, когда он чувствовал, что кто-то обойден вниманием.
Вот пример, подтверждающий мою мысль. Он относится к тому времени, когда еще никому не было известно, кто из кандидатов в космонавты полетит первым.
Однажды я распространялся на лекции, что… если они всерьез думают стать настоящими специалистами, то им, мол, по крайней мере надо получить инженерное образование.
Через несколько дней в перерыве между лекциями подходит ко мне Гагарин:
— Правильно вы говорили… Посоветуйте, в какой вуз мне поступить: в МАИ, в МВТУ или в академию имени Жуковского?
Я… начал его агитировать за свое родное МВТУ. Гагарин поддакивал. А потом задним числом я узнал, что в то самое время, когда он со мною советовался, в отряде было уже решено, где им получать высшее образование. Гагарин, как и остальные ребята, потом поступил в «Жуковку».
Спросите, зачем же ему нужно было морочить мне голову? Я думаю, он просто хотел дать мне понять, что мои призывы не канули в безвоздушное пространство, что я имею дело с людьми, которые с вниманием отнеслись к моему совету».
В середине мая 1960 года состоялись первые полеты будущих космонавтов на невесомость. Летали на двухместном реактивном истребителе УТИ-МИГ-15. Летчик в передней кабине управлял самолетом, космонавт во второй исследовался на восприятие невесомости. Перед лицом испытуемого — кинокамера, чтобы запечатлеть мимику, медицинская аппаратура для изучения координации движений и регистрации физических параметров. Начало и конец невесомости фиксировались по всплытию плексового шарика, закрепленного на ниточке.
После полетов — разбор, заполнение бортовых журналов. Вот записи Гагарина: «Первый полет. При входе в «горку» прижало к сиденью. Затем… ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. На второй «горке» взял карандаш и попробовал вставить в гнездо координографа. Попал хорошо, даже свободнее, чем на Земле. На третьей «горке» во время невесомости, ослабив привязные ремни, попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. В пространстве ориентировался нормально. Все время видел небо, Землю, красивые кучевые облака…»
В жизни Юрия Гагарина 16 июня 1960 года день особенный. В этот день он был принят в ряды КПСС. Рекомендации прислали однополчане Юрия из Заполярья: секретарь партийной организации его эскадрильи Анатолий Росляков, командир эскадрильи Владимир Решетов, летчик Анатолий Ильященко.
«На протяжении всей службы Ю. А. Гагарин являлся передовым офицером части», — писал Решетов. «Летает грамотно, уверенно», — отмечал Росляков. «Гагарин Ю.А. идеологически выдержан, морально устойчив… Активно участвовал в работе партийных собраний, хорошо выполнял партийные поручения», — выделял Ильященко.