Страница 12 из 15
Эрлун с осторожностью вдвинулся в полумрак башни. Здесь, внизу, горела единственная свеча. Пламя ее, дрожа, освещало каменные ступени, которые, обвивая края башни, вели вверх. Эрлуна туда не приглашали, и он благоразумно остался внизу. Впрочем, и сам Арей, похоже, поднимался наверх лишь затем, чтобы пострелять по гостям из лука. Все его мечи, копья, топоры, щиты — а их имелось немало — были в тщательном порядке развешаны на стенах.
Здесь же помещались небольшой деревянный стол и рядом с ним лежанка. На столе валялись несколько растрепанных книг и стояла деревянная чаша. Снаружи чаши золотой вязью было написано: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрыз не я!» — а внутри той же вязью, только наполовину стершейся: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрызть ея!» Разница небольшая, но существенная.
На краю стола лежал предмет, который не часто встретишь у темного стража, — флейта. Сломанная, но заботливо склеенная. Это была совсем простенькая флейта, пастушеская, без всяких новомодных штучек. Эрлун решил, что эта флейта — одна из трофейных, но после пригляделся к ней повнимательнее. Приглядевшись же, потянулся к ней рукой, но, что-то сообразив, обернулся. Арей, сделавший уже полшага вперед, смотрел на него страшными глазами. Рука его лежала на рукояти меча Эрлун понял, что, прикоснись он к флейте, Арей отрубил бы ему кисть.
— Это же… твоя? — тихо спросил Эрлун.
— Узнал?
— Как же не узнать! Наши флейты — твоя и моя — были очень похожи. Помнишь, мы даже менялись ими, когда…
— Не надо! — прервал Арей. — Я никогда не был хорошим флейтистом… Летал я гораздо лучше.
— А сейчас ты играешь?
— Играю. В кости и в карты, — глухо ответил Арей.
— А на флейте?
— Ни разу с тех пор, как.... Вот даже сломал.
— Сломал, но склеил?
— Склеил, — подтвердил Арей, точно сам этому удивившись — Хотел поместить ее внутрь рукояти меча. Говорят, так он лучше рубит светлых. Даже сделал это, но потом почему-то передумал.
Эрлун что-то промычал. Это было сложносоставное такое мычание. Вроде как и поощряющее и осуждающее одновременно.
Медвежья лапа Арея сгребла флейту со стола. Занесла над головой, собираясь разбить, но передумала заботливо убрала в ларец. Когда Арей открывал его, внутри что-то блеснуло. Эрлун готов был поклясться, что это крылья светлых стражей. Вот только почему Арей не сдал их в канцелярию? Ведь существовал же строгий приказ Лигула, что все трофеи, захваченные у света, должны храниться в Тартаре, чтобы свет не смог вернуть их вновь.
— А мне как-то безразлично, — сказал Арей, считав его мысль. — Пока я жив, я сам их свету не отдам. Я если кому-то из них повезет, то не все ли мне равно, вернут ли они себе свои куриные крылышки или нет?!
Эрлун торопливо забормотал, что да-да, очень правильно. У него самого, конечно, не очень много трофейных крыльев, можно сказать вообще нет, но если бы были, то…
— Хватит, — поморщился Арей. — Перестань поддакивать!.. Лигулу ты ведь тоже поддакиваешь? Знаешь, есть такие собачки, которые бегут за всяким, кто бы их ни позвал…
Эрлун вспыхнул, но вспыхнул так-то неровно, пятнами, вроде бы покрылся диатезом.
— Я просто говорю о собачках! — невинно продолжал Арей. — Я, знаешь ли, люблю наблюдать. Обычно они обитают возле трактиров, эти собачки. Великие знатоки душ! Всегда знают, когда заглянуть в глаза, а когда отвернуться и разыграть эдакую благородную грусть. Бывает, в трактир приедет богатый купец. Выпьет, расположится к собачке, накормит ее вырезкой. Не костью, заметь! А наутро, если голова с перепою болеть не будет, свистнет ее с собой! Казалось бы, вот счастье! Живи себе с купцом!. Но нет, и дня не пройдет, как эту собачку свистнет какой-нибудь нищий, показав ей высохшую птичью лапку. И что же? Она бежит за ним получать свои пинки!
— Не такая уж она плохая, эта собачка, если бросила купца ради нищего! — дрожащим голосом произнес Эрлун.
— Это да. Но я не искал бы туг благородства, потому что и нищего она скоро бросит. Просто бедной псине недоступно стратегическое планирование, — подытожил Арей, растягиваясь на лежанке и взглядом показывая Эрлуну на солому.
Эрлун осторожно прилег. В соломе шуршали мыши.
— Я все думаю о нашем изгнании из Эдема, — сказал Арей. — Почему нас выкинули, как котят? Летали мы на крылышках, дудели в свиристелки, а потом — раз… Извольте выйти вон! Все произошло мгновенно.. Наше недовольство тлело, тлело и… однажды вспыхнуло. Мы пошли за Кводноном. Не потому пошли, что так уж увлеклись им, а потому... потому что пошли. Он был нам ближе. Мы многое считали несправедливым. Верь, верь, верь — это нам твердили каждый миг! Верь, будь проще, не завидуй! А как поверить, что это жалкое создание — человек, с искрой вечности в груди, это вам не обезьяна! Все упирается в эту веру, будь она неладна!
Арей перевернулся на другой бок. Подсунул под щеку какую-то жуткую, мятую, с тремя рядами зубов морду, служившую ему подушкой.
— Напрасно, конечно, я тебе все это говорю. Ты же потом разболтаешь. Но знаешь тут в лесу так одиноко, что иногда начинаешь говорить с деревьями. А ты все же мой бывший друг… Что там показали той собачке? Высохшую лапку?
— Не надо, — умоляюще попросил Эрлун.
Мечник ухмыльнулся:
— Ну хорошо: нас изгнали. Но давай разберемся в причинах. Кто-то из наших говорит — из-за человека. Другие утверждают: власть. Ты уже вырос, имеешь какие-то свои мнения, а тебе говорят, а ну-ка не рассуждай!.. Делай так-то и так-то!
Эрлун слушал жадно. Даже сел на соломе, хотя до этого лежал. Глаза у него мерцали, как две искры. Когда-то в Эдеме считалось что у Эрлуна самые красивые глаза. Что они светятся, как две дальние звезды перед рассветом: то вспыхивают, то вдруг гаснут и опять вспыхивают.
— А я думаю, нет, — продолжал Арей. — Первенство — это так, вторично. Мы его отблеск и как раз этого-то и не можем ему простить. Мы творение. Мы горшки, сделанные Его рукой. И нам ужасно досадно, что горшок должен быть послушен. А он должен… потому что он горшок!
— При чем тут горшок? Просто ревность старшего ребенка при появлении младшего. Кто-то из старших детей справился с ней, а мы откололись! — ляпнул Эрлун и вздрогнул, втянув голову в плечи.
Вдруг Лигул услышит? Лигул, конечно, не Кводнон, но не все, что позволено Арею, позволено Эрлуну. Арей — мечник, солдат. Солдатам же многое прощается. Не все ли равно, что думает тот, кто сложит голову в бою, — лишь бы сложил ее на правильной стороне. Вот и сейчас Арей позволяет себе свободомыслие, а завтра преспокойно пойдет на Запретные земли. А вернется ли?..
Но Арей уже храпел, точно прекрасную девушку, обнимая рукой свой меч.
Глава третья
ПРОГУЛКИ ПО ЛЕСУ КАК ОСНОВА ЗДОРОВЬЯ
Жизнь так устроена, что погибает в первую очередь тот, кто мечтает выжитъ любой ценой.
Дион. Из карандашных записей
на обложке нот.
Арей остановился. В десяти шагах от него лес пересекала цепочка красных грибов. Грибы росли через равные интервалы. И все. Никакой следовой полосы, никаких титанов с узловатыми дубинками.
— Граница, — сказал мечник. — Дальше Запретные земли.
— А на вид обычный лес, — отозвался Эрлун.
— Ну так пошли со мной! — предложил Арей.
Эрлун оглянулся на проводника. Тот пятился, не сводя полного ужаса взгляда с грибных шляпок. Последние версты проводник тащился как на казнь, держась строго за Ареем и ступая только в те места, куда до него ступал барон мрака. Коней они по настоянию мечника оставили у башни и весь дневной переход прошли пешком.
— Э-э... Я бы с удовольствием, но мне нужно в Тартар, — сказал Эрлун. — Лигул ждет.
— А ты купидона пошли! Телепортироваться нельзя, а это можно! — невинно посоветовал Арей.
— Купидона к Лигулу? — ошалело спросил Эрлун.
— К Лигулу. Записку спрячь в букет черных роз, обвитых красной лентой. Для конспирации, а? — Арей произнес это хладнокровно, но, увидев лицо Эрлуна, не выдержал и расхохотался.