Кровь фюрера

— А что он еще собирается предпринять?

Баргель загадочно улыбнулся.

— Даже если бы я знал, я не мог бы тебе рассказать об этом, Джо. Но мой человек в министерстве внутренних дел говорил, что Вебер настроен на весьма жесткие меры и намерен наконец разделаться с этим отребьем.

— Когда же это произойдет?

Баргель снова улыбнулся.

— Люди Вебера намекают на то, что он хочет собрать специальное заседание кабинета министров. Это будет скоро, а большего я тебе сказать не могу.

Они дошли до гостиницы, и Баргель вручил Фолькманну большой пакет с копиями дел и отчетов.

— Уничтожь копии дел после того, как поработаешь с ними, хорошо?

— Да, конечно.

Он пожал Фолькманну руку.

— Если что-нибудь еще понадобится — звони.

— Спасибо, Вернер.

Перед тем как уйти, Баргель тронул Фолькманна за рукав и заглянул ему в глаза.

— И не забудь, Джо. Если тебе подвернется что-либо, имеющее отношение к моему ведомству, поставь меня в известность.

С комфортом расположившись в номере «Швайцерхофа», Фолькманн начал просматривать отчеты и дела.

Из личного дела Винтера он узнал мало нового. Но его заинтересовал тот факт, что Винтер воспитывался в католическом сиротском приюте неподалеку от Баден-Бадена, однако информации о прошлом его родителей не было. Судя по такому воспитанию, Винтер представлял собой классический вариант экстремиста — одинокий человек, которому нужно было как-то себя идентифицировать. В его личном деле содержалась выписка из отчета трехлетней давности, где говорилось о том, что Винтер принимал участие в праворадикальных выступлениях в Лейпциге, во время которых были серьезно ранены двое полицейских. Других доказательств его связи с подобными группировками не было.

Дело Кессера содержало мало информации: портретная фотография молодого красавца с тонкими светлыми волосами и высокими скулами. Выпускник Мюнхенского университета того же года, что и Винтер. По контракту год работал программистом в государственном исследовательском институте, название которого не приводилось в отчете, а потом перевелся в коммерческий банк в Нюрнберге. Фолькманн понял, что неназванный исследовательский институт, скорее всего, занимался военными разработками.

В деле не упоминалось о том, что Кессер когда-либо состоял в праворадикальной партии. Место проживания было указано: улица Леопольдштрассе в Мюнхенском районе Шваббинг. Теперешнее место работы указано не было. Фолькманн решил, что из-за работы Кессера в военном научно-исследовательском институте, дело, должно быть, подвергли цензуре, отсюда ограниченность информации.

В отчете ведомства Бергеля за предыдущий месяц отмечалось повышение количества экстремистских праворадикальных выступлений и террористических актов на 18 %, а в предварительном отчете за текущий месяц указывалось на дальнейшее повышение такой активности на 3 %. Также был дан комментарий, поясняющий, что причиной этого подъема является сезонная безработица, которую всегда следует принимать во внимание. В отчете описывались и некоторые инциденты, включая нападение праворадикальных экстремистов на жилой дом в Гамбурге четыре дня назад, когда были серьезно ранены двое турков. В Лейпциге неонацисты зарезали двух иммигрантов из Азии. Описывались также два инцидента с участием иммигрантских организаций — они совершили акты, направленные против сторонников праворадикальной идеологии: в Роштоке иммигрант из Греции подложил бомбу в бар, в котором часто собирались неонацисты, а в Гамбурге, в районе красных фонарей, группа азиатов атаковала праворадикальную группировку во время беспорядков в Сан-Паули. В отчете делался вывод о том, что в ближайшие месяцы можно ожидать подобных инцидентов. Там говорилось также о появлении двух новых неонацистских организаций — в Регенсбурге и в Коттбюсе, недалеко от польской границы.

Изучив дела и отчеты, Фолькманн положил их в пакет и налил себе скотча, взяв бутылку из мини-бара. Открыв балконную дверь, он вышел на холодный балкон и стал думать о том, что сейчас делает Эрика.

Над Тиргартеном сгустились сумерки, были видны подсвеченные медно-желтым светом Бранденбургские ворота и крылатая статуя на позолоченной Колонне победы.

Он вспомнил фотографии в новостях, обошедшие весь мир в ту ночь, когда пала Стена: толпы счастливых людей, размахивающих флагами цветов ФРГ; юношей и девушек, забиравшихся на Бранденбургские ворота в порыве ярого национализма, их счастливые лица. В ту ночь он сидел в своей квартире в Шарлоттенбурге, слушая, как толпа воодушевленно распевает «Deutschland über alles»[46], и думал, изменился ли действительно этот народ за пятьдесят лет.

Рычание льва в зоопарке отвлекло его, и, закрывая окно, Фолькманн еще раз взглянул на Бранденбургские ворота и здание Рейхстага с колоннами и гранитными фасадами, освещенными желтыми светильниками. Закрыв балконную дверь на защелку, он лег спать.

В Мюнхене было очень холодно. Сотрудник Ландесамта, встретивший Фолькманна в аэропорту, подвез его к дому Винтера в Хайдхаузене в десять утра.

Дом был скромным, квартира Винтера располагалась на третьем этаже.

Открыв дверь и войдя внутрь, ландесамтовец передал Фолькманну ключ и сказал, что подождет снаружи, в машине, пока Фолькманн все тут осмотрит.

Воздух в квартире был затхлым, она явно давно не использовалась. Семейство пауков расположилось в серебристой паутине под потолком. Квартира состояла из трех помещений — служб, жилой комнаты и кухни. На полу возле кровати были аккуратно сложены стопки дисков, а на письменном столе стояла система «хай-фай». В основном на дисках были немецкие баллады и записи духового оркестра.

В крошечной кухне было грязно, в шкафчике под умывальником стояли три пустые бутылки из-под виски «Бушмиллс» и несколько полных банок голландского пива. Плита была электрической, а на сушке лежала пара грязных ножей. В кухонном шкафу стояло несколько консервных банок тушенки, и хоть мусорное ведро в углу было пустым, в кухне все равно пахло испорченной едой. Все поверхности покрывала пленка жира. Было очевидно, что Винтер особо не увлекался приготовлением всяких блюд.

Над кроватью висели две книжные полки. На кровати все было разворочено, и Фолькманн догадался, что полиция тщательно обыскивала квартиру. Среди книжек Фолькманн заметил несколько томов Шпенглера и зачитанный экземпляр «Майн кампф», зентнеровское издание, — стандартное чтиво студентов, изучающих историю Германии. Все остальные книги были триллерами в мягких обложках. На полках не было фотографий, и ни одна книга не была подписана.

Пока они ехали из аэропорта, водитель рассказал Фолькманну, что после смерти Винтера они получили разрешение на обыск квартиры, но в квартире все выглядело так, словно ее обыскали еще до них. Большинство личных вещей Винтера пропали, как и содержимое нескольких ящиков стола. Полиция не нашла ничего интересного, даже не удосужились снять отпечатки пальцев.

Фолькманн полчаса осматривал квартиру, а потом закрыл дверь на ключ и, выйдя на холодную улицу, сел в машину.

Он забронировал комнату в «Пенте», расположенном на Хохштрассе, и, зарегистрировавшись, поднялся в свой номер и позвонил Ивану Мольке.

Трубку взяла сестра Мольке, она сообщила Фолькманну, что брат уехал в Вену в командировку и не вернется до вечера. Извинившись за беспокойство, Фолькманн сказал, что перезвонит.

Через пятнадцать минут, приняв душ и распаковав вещи, он позвонил в компанию «Гертц» на Хохштрассе — он решил взять напрокат машину.

Около полудня он припарковал арендованный «опель» недалеко от дома Лотара Кессера и направился к входу.

В этом доме, стоявшем на Леопольдштрассе в Шваббинге, вероятно, жили богатые люди. Фолькманн обнаружил имя Кессера в списке жильцов на домофоне.

Пошел дождь, Фолькманн зашел в отдел канцтоваров в торговом центре за углом и купил там пластиковую папку и большой блокнот. Вернувшись к дому, он переписал имена всех жильцов, указанные на домофоне, а затем нажал одновременно все кнопки домофона, кроме кнопки Кессера. Из динамика хлынул град вопросов, и дверь, зажужжав, открылась — кто-то ждал гостей.