Кровь фюрера

Он покачал головой.

— Нет, Эрика. Ненависть — это слишком сильное чувство. Скорее, не доверял.

— Из-за того, что я дочь эсэсовца? Из-за того, что произошло с твоими родителями? А сейчас ты должен не доверять мне еще больше — ведь мой отец служил в той же дивизии СС, что и этот Раймер.

Он промолчал, и девушка посмотрела ему в глаза.

— Поэтому ты не захотел спать со мной, Джо? Потому, что у меня такой отец?

— Да.

Она покачала головой.

— Знаешь, это так страшно — то, что ненависть и недоверие могут передаваться от одного поколения другому, Джо. Что это может передаваться от отца к сыну. Ведь если это так, у нас нет никаких шансов. Абсолютно никаких. Понимаешь? Ты ведь винишь меня за грехи моего отца.

Замявшись, Фолькманн покачал головой.

— Я не виню тебя ни за что, Эрика.

— Неправда, Джо. Неправда. Но ты, возможно, с этим не согласишься. Знаешь, я хочу тебе кое-что сказать. Когда я была маленькой девочкой, отец был для меня всем. Но я не знала, что он натворил. Я не знала, что он хладнокровно убивал людей. Мужчин, женщин, детей. Я не знала, что руки, за которые я держалась, были виновны в стольких страданиях и смертях. Я ему доверяла. Когда он умер, мне казалось, что я потеряла самого дорогого человека, ведь он был для меня примером для подражания. Мне было шестнадцать, когда впервые до меня дошли эти ужасные слухи. Через год после этого мама наконец-то рассказала мне правду. И с этого момента он перестал быть для меня отцом, которого я любила, и превратился в зверя. Он позволял мне любить его и доверять ему, в то время как он не заслуживал моего доверия и любви. Но нет, в документах, с которыми ты ознакомился, это не написано. Там не написано о боли, страданиях и унижении членов семей людей, которые опозорили Германию. Ты думаешь, дети фашистов гордятся прошлым своих родителей? Так ведь, Джо? Может быть, кто-то и гордится, но это психи. Приличные люди, обычные люди, страдали и страдают из-за того, что сделали их родители. Эта боль живет во мне так же, как и в тебе.

— Расскажи мне об этом.

Смерив его долгим взглядом, она продолжила:

— Я могу только рассказать тебе о том, что чувствовала, узнав правду о моем отце. Я постоянно пыталась очиститься. Я мыла руки и тело по десять раз на день, пытаясь избавиться от грязи, пытаясь отмыть те места, к которым он прикасался, куда меня целовал. Я ведь не выбирала отца. Но после этого я никому никогда не доверяла. Кроме, разве что, Руди. — Она пристально на него посмотрела. — Мы оба жертвы. Ты — жертва прошлого твоего отца, а я — моего. Но ты этого не понимаешь, Джо. Ты считаешь, что все немцы — варвары, которым нельзя доверять.

— Я этого никогда не говорил.

— А тебе и не нужно это говорить. У тебя же все на лице написано. Ты же постоянно держишь дистанцию! Вот как, например, сейчас. Ты ведь все равно не доверяешь мне, правда, Джо?

Фолькманн ничего не сказал. Наконец он заглянул девушке в глаза.

— Сегодня в Цюрихе за мной следили.

— Что ты имеешь в виду?

— Я ездил в Цюрих к одному человеку. Двое мужчин на зеленом «ситроене» вели меня от его дома до аэропорта.

— И что из этого?

— Кроме моих сотрудников о том, что я еду в Цюрих, знала только ты.

Фолькманн увидел, что девушка покраснела.

— Да что ты такое говоришь?! — Ее глаза сверкнули. — Ты что, думаешь, я кому-то рассказала?

Фолькманн промолчал, но она не унималась.

— Кому бы я могла это рассказать, Джо?

— Я не знаю, Эрика.

Она долго молча смотрела на него, а потом покачала головой.

— Ты действительно не доверяешь мне, не так ли, Джо? Потому что ты вообще не можешь никому доверять. Я считаю ниже своего достоинства отвечать на подобные обвинения, так что не скажу, что думаю по этому поводу.

Он увидел, что девушка готова расплакаться. Она пыталась сдержать слезы, и Фолькманн задался вопросом, играет она или нет. Она все же не расплакалась, а просто сидела и смотрела на него, губы у нее дрожали. Потом, медленно встав, она сказала:

— Все, я устала. Спокойной тебе ночи, Джо.

Она вышла из комнаты, а Фолькманн остался сидеть, не зная, что сказать и верить ли ей.

Он позвонил в агентство авиаперевозок и попросил заказать билет из Амстердама в Берлин на следующий день. Он собирался поговорить с Якобом Фишером в Берлине о деле Раушера и сделал себе пометку в ежедневнике, чтобы не забыть позвонить детективу из берлинской криминальной полиции.

Он лег спать около одиннадцати, но спал плохо, и проснулся около двух часов ночи. Подойдя к окну, он прикурил сигарету, а потом отдернул занавески.

Дождь уже прекратился, вдалеке виднелись огни — уже на территории Германии. Дверь в спальню была открыта, и, погасив сигарету, он вышел в холл и заглянул в комнату, где спала девушка. Светильник у кровати был включен, но Эрика спала. Он залюбовался ее оголенными загорелыми плечами и светлыми волосами, разметавшимися по подушке. Он постоял так некоторое время, глядя на нее и думая о том, какая она все же красивая.

Девушка была права: он никому не доверял. Он подумал, не слишком ли был груб с ней и не слишком ли недоверчив. А то, что она сказала по поводу секса с ней, было правдой. Она казалась ему очень привлекательной — и физически, и эмоционально, хотя невозможность доверять ей его сдерживала. И он знал, что на самом деле его удерживала мысль о том, что такие люди, как ее отец, сделали с его отцом. Но разве могло быть иначе? Он любил отца, и если бы он мог как-то уменьшить его боль или отомстить людям, причинившим ему столько страданий, он бы уже давно это сделал.

Вдалеке просигналила машина, переведя его мысли в другое русло. Он в последний раз посмотрел на лицо спящей девушки, выключил бра и, подойдя к окну, отдернул занавески. Окно выходило на улочки Страсбурга, в темноте светились огни города. Фолькманн задумался об отчете, полученном из Бэконсфилда. Три голоса. Три мужчины. Еще немного информации, проливающей свет на тайну, которая раскрывалась все же слишком медленно.

Sie werden alle umgebracht. Их всех нужно убить.

Он снова вспомнил записанный на кассету разговор, пытаясь связать его с информацией, полученной за последние несколько дней; пытаясь вычленить моменты, связывавшие все события в единое целое; отыскать части головоломки, которая должна сложиться определенным образом. Существовало две, возможно, никак не связанных цепи событий: то, что происходило сейчас, и то, что произошло в прошлом. Люди из дома в Чако, то, чем они занимаются сейчас. Царкин и Шмельц, их прошлое и фотография девушки. Связь прошлого с настоящим.

Что же все это связывало и каким образом? «Интересно, не раскопал ли что-нибудь Санчес?» — подумал Фолькманн. Если вспомнить записанный на пленку разговор, двое говорили на диалекте, и это свидетельствует о том, что существует некая связь между Парагваем и Европой. Но что это за связь? То, что сказал Любш, беспокоило его больше, чем он мог себе признаться. И все же он запутался.

Он услышал шорох на кровати и обернулся. Эрика села, сонно глядя на него в свете уличных огней. Вздрогнув от удивления, она сказала:

— Джо?

— Это я. Спи.

Она выглядела очень юной и очень невинной, словно разбуженный ребенок. Из окна лился слабый свет, а она сидела на кровати и смотрела на него, и тут он осознал, насколько сильно ее хочет.

— То, что я сказала… Мне очень жаль, Джо. Прости меня.

Ее голос охрип после сна, а Фолькманн чувствовал запах ее тела. Подойдя к ней, он сел на край кровати.

— Наверное, я тоже виноват. Может быть, ты права.

— Тогда сделаешь кое-что для меня?

— Что?

— Поверь мне, Джо.

Протянув руку, он коснулся ее лица, а она прижалась щекой к его ладони, а потом поцеловала его пальцы.

Все происходило так естественно — она притянула его к себе, а он нашел губами ее губы и поцеловал их. Его рука сжала ее правую грудь, он склонился над ней, и она прижалась к нему, целуя шею, лицо и губы, а ее ногти чувствительно впивались в спину. Они стали срывать друг с друга одежду.