Кровь фюрера

На платформе спали индейцы и крестьяне. Старик, продававший воду и фисташки, спал в своем киоске, опустив голову на руки.

Женщины в цветных шалях прижимали младенцев к груди: вместе с детьми и мужьями они дожидались утренних поездов, следующих в глубинку. Но мужчин в деловых костюмах тут не было — дородных мужчин, таких, как в гостинице. До ячеек камеры хранения было недалеко — они находились за разрушенными арендованными лотками, в тридцати метрах от Эрнандеса.

Он снова оглядел спящих, но не заметил ничего необычного. Никто из них не напоминал людей, которых можно было встретить в гостинице. Все же ему следовало быть осторожным. Немного помедлив, чтобы снова осмотреться, Эрнандес увидел вокзального охранника, крепко спящего на соседней деревянной лавке. Скрестив руки на груди, тот громко храпел. Подойдя к нему, Эрнандес посмотрел по сторонам, взял его форменный пиджак и, накинув его на плечи, пошел к ячейкам.

Дойдя до своей ячейки, он вставил в нее ключ.

— Сеньор…

Услышав голос за своей спиной, Эрнандес замер. Страх сдавил ему горло. Он медленно обернулся и увидел пожилого мужчину.

— Por favor[12], сеньор.

Лицо мужчины было темно-красным, его покрывали глубокие морщины, образовавшиеся из-за постоянного пребывания на солнце и тяжкого труда, в руке у него был старый потрепанный чемодан. Незажженная сигарета прилипла к губе. Улыбнувшись Эрнандесу, старик указал на сигарету.

Эрнандесу потребовалось немного времени, чтобы осознать, чего от него хотят. Ощущая, как дрожат его руки, он порылся в карманах, протянул старику дешевую пластиковую зажигалку и сказал:

— Оставьте себе. У меня есть другая.

— Muchas gracias, сеньор.

Развернувшись, мужчина поплелся прочь. Эрнандес с облегчением выдохнул. Он был как на иголках, от страха дрожал всем телом, чувствуя, как капельки пота стекают по вискам. Быстро открыв металлическую дверцу, он положил кассету на конверт с фотографиями и быстро запер дверцу. Сунув ключи в карман, он подошел к спящему охраннику и, положив пиджак на место, направился к заднему выходу.

Он решил проехать вниз, к реке, а потом назад, намереваясь прочесать темные узкие улицы. Остановившись у самой воды, он сморщил нос — воняло серой и гнилой рыбой. Он раздумывал: свернуть ему налево или направо? «Направо», — решил он. Дверцу он не открывал, а пистолет лежал на сиденье рядом с ним. Он проехал почти триста метров, поглядывая то на воду, то на узкие проходы между обветшалыми домами, и вдруг увидел что-то красное. Он машинально притормозил. Старый красный «бьюик» — его задний бампер не спутаешь ни с каким другим. Машина была припаркована перед домом с белыми облезлыми стенами. У него сжалось сердце, а рука автоматически сомкнулась на рукоятке пистолета. Свернув на обочину, он улыбнулся и, взяв мобильный телефон, быстро набрал номер.

В трубке что-то щелкнуло, и чей-то голос произнес:

— Si?

— Это Дортмунд, — сказал он, — мне кажется, я нашел машину.

Эрнандес неторопливо шел вдоль реки.

В столь ранний час район Ла-Чакарита представлял собой безлюдное царство теней. Теперь кассета была в надежном месте. Он расскажет об этом Санчесу, расскажет ему все, что знает. Хочется надеяться, что Санчес сможет помочь. «Оставить кассету в камере хранения — это мудрое решение», — подумалось ему. Если его поймают, он сможет потянуть время или даже договориться, если до этого дойдет. Если кассета будет у него, когда его схватят, ему точно не жить. То, что записано на пленке, все эти загадочные фразы… должно быть, это очень важно. Присутствие мужчин на станции подтверждало эту мысль. Чтобы расшифровать разговор, потребуется время. Может быть, Санчес ему поможет.

Нервы у него были напряжены до предела, и спать совсем не хотелось. Остановившись у кромки воды, он прикурил сигарету, продолжая раздумывать над последними событиями. Он знал: что-то происходит, что-то действительно значимое, то, из-за чего могут убить. Он вспомнил лица людей, когда они вышли из лифта на втором этаже гостиницы. Он был уверен, что они хотели его убить. Он все расскажет Санчесу. Заниматься этим в одиночку слишком опасно. Эти люди обладали большой властью, иначе как бы они смогли отправить столько человек на его поиски? Если перекрыт железнодорожный вокзал, то перекрыт и аэропорт, и основные дороги. Эрнандес вздрогнул. Сейчас он мог надеяться только на Санчеса.

Толстяк захочет узнать, почему он сразу не пришел к нему, почему скрыл важную информацию в тот день в доме Царкина. Но Эрнандес подумает, как с этим быть, позже. Руди взглянул на часы при зыбком свете луны. Его не было почти полчаса. Пора возвращаться к Грациелле и попытаться уснуть. Он щелчком отбросил горящую сигарету, посмотрел, как она падает в серебристую воду, а потом развернулся и пошел к дому.

В пяти метрах от двери Эрнандес увидел, что она открыта.

Он замер на месте.

Эрнандес запер за собой дверь, в этом он был уверен. Или не запер? У него в голове все перемешалось. А вдруг не запер? «О Боже, любой же мог войти и…»

Эрнандес услышал щелчок и обернулся, чувствуя, как кровь отливает от головы. Он увидел, что к нему бегут двое мужчин с пистолетами, но не успел разглядеть их лица, потому что чья-то огромная рука зажала ему рот, душа крик, другая рука схватила его за волосы, запрокидывая голову, и его втолкнули в дом. Дверь распахнулась, и они оказались в кухне. Крошечная комната была ярко освещена, там толпилось много мужчин.

«Господи Иисусе…»

Эрнандес почувствовал резкий удар в бок, но рука, зажимавшая его рот, приглушила крик. Затем на него обрушился град ударов. Его молотили по лицу, по телу, пока у него не подкосились ноги. На губах чувствовался солоноватый вкус крови. Сильные руки прижали его к стене, он ощутил два резких удара по почкам.

Двое огромных мужчин держали Грациеллу. Ее хрупкое тело болталось между ними, как тряпичная кукла, рот был заткнут белой тряпкой, по прекрасному лицу текла кровь, а в невинных глазах застыл ужас. На кухонном столе лежало записывающее оборудование. Рядом с ним стояли двое мужчин, двое мужчин, которых он видел в гостинице: брюнет, открывший ему дверь, и седовласый красавец лет шестидесяти. Оба смотрели на Эрнандес с презрением.

Брюнет быстро подошел к нему и заглянул ему в глаза. Рука, зажимавшая Эрнандесу рот, сдвинулась, и брюнет ударил Эрнандеса кулаком в лицо. Послышался резкий хруст ломающихся костей, и Руди запрокинул голову от боли. Переносица была раздроблена, но он не смог закричать — чья-то рука опять зажала ему рот, и на него вновь посыпались удары. Кто-то схватил его за волосы и поднял его голову так, чтобы Эрнандес смотрел прямо в лицо молодому брюнету.

У того были стальные холодные глаза, а голос тихий, пугающий, но говорил он торопливо.

— Ты будешь отвечать на все мои вопросы. Солжешь — и девчонка умрет. Скажешь правду — и она будет жить. Понял?

Брюнет кивком указал на Грациеллу. Мужчины, державшие ее за руки, запрокинули ей голову, дернув за волосы, пока она не закатила глаза от боли. Эрнандес слышал ее приглушенные кляпом стоны. Один из мужчин содрал с нее платье, обнажив небольшие смуглые груди. Другой вытащил большой нож и приставил кончик лезвия к левому соску девушки.

— Ты понял? — повторил брюнет.

Эрнандеса тошнило. Он быстро закивал.

Брюнет смотрел ему прямо в глаза.

— Откуда ты знал, что мы будем в гостинице? Отвечай быстро.

Руку со рта Эрнандеса убрали.

— Я был в доме Царкина в тот день, когда он покончил жизнь самоубийством… Я готовил статью для газеты «Ла-Тард»… Зазвонил телефон… Звонили из гостиницы «Эксельсиор»… Я взял трубку… — сбивчиво говорил Эрнандес — у него перехватывало дыхание.

Лицо брюнета посветлело, и в глазах отразилось понимание. Он начал рыться в карманах Эрнандеса, вытащил бумажник и просмотрел содержимое. Достав журналистское удостоверение, он изучил фотографию, а потом передал документ седовласому, который стоял рядом, наблюдая, — он тут был главным. Седовласый молча кивнул, требуя, чтобы Эрнандес продолжал.