Шальная мельница

- А любовь - не счастье?

Немного помедлил; не без иронии:

- Кому как, а по мне, это - наказание.

- И каково от такого Вашим близким?

Резкий, колкий взгляд через плечо - и снова на дорогу.

- Переживут. А нет - то... выбор тут невелик.

Буквально минута, две - и снова стреляет нещадно Лилька своей бесцеремонностью.

- Ладно ничего и никого не жаль, но неужто ничто не интересно? - немного помолчав, добавила. - Да, я не говорю о сострадании, о переживании или о боязни. Интерес, элементарный интерес. Разве он Вас совсем не одолевает?

Коротко рассмеялся.

- Интерес? Было бы что... интересное. А так... одни грехи. А с меня - моих хватает. Порой кажется, и их не унести, а не то, чтобы задурманивать, ломать голову еще над чужими.

- Но... интерес же - в первую очередь, порождение инстинкта самосохранения, а уж потом... развлекательный процесс, попытка чужим несовершенством компенсировать свои недостатки, и, только потом, начальный путь к жалости и взаимовыручки.

Еще сильнее вдруг рассмеялся: но без веселья, печально так, горько. Взгляд на Лилю.

- Тебе сколько лет, что такие замудрённые речи ведешь?

Скривилась от недовольства Малая.

- А говорите, не страдаете интересом.

И снова смех мужчины. Уверенный, довольный взгляд на Лилю, но, опомнившись, тут же повернулся обратно, уставившись на дорогу.

- Он мне присущ, вот только порог у него слишком высокий. А ты, по ходу, сегодня оба моих Эвереста покорила. Хотя нет, даже три.

- Каких еще два?

Улыбается, щурясь. Взгляд в зеркало заднего вида.

- Жалости и бешенства. Не думал, что на это теперь кто-то способен, вообще. Причем, хотя бы по одному, по отдельности. Не говоря уже, что все три, за раз.

Взглянула мигом я на Лильку - не показалось: и хоть глаза ее еще блестели детской наивностью и добродушием, но на губах уже застыла ядовитая ухмылка - в голове явно плелся какой-то странный, непременно безрассудный, коварный план.

Пролегла раздражающая тишина. Причем раздражающая не меня, а, явно, этих двоих.

Оборона молодого человека пала - а, посему не удивительно, что продолжить сей странный разговор решился уже он сам.

- Вот ты мне тут про нравственность, добродушие... пытаешься втолковать. Воззвать к моей совести и человечности: причем, последнее, не только в плане добра и зла. А сама-то: под машину кидаешься, врёшь, и (если все же верить твоим словам) воруешь. Самой не стыдно? Не жаль тебе тех, кто оказывается на твоем пути?

- Жаль.

- И что? Нравятся тебе эти чувства? - короткий взгляд через плечо на Лилю. - Или ты намереваешься... в дальнейшем, измениться, не следовать этому греховному, наверняка, губительному, пути? А? - и снова взор ей в лицо. - Себе тоже лжешь, что станешь лучше?

- А надеяться - это лгать? - удивленно кинула ему в ответ.

Улыбнулся. Перевел взгляд на дорогу.

- Лгать. Если за этой надеждой ничего нет, и сил на пустое сопротивление тоже не наскрести, то - лгать... другим, себе. Только есть ли в этом толк?

- А Ваше равнодушие несет Вам покой? И Вы не боитесь ничего?

Хмыкнул. Обмер, в рассуждениях.

Еще немного - и осмелился:

- Боюсь. Вот только за маской безразличия всё потом легко скрыть, утаить, сблефовать, а потому - в итоге, и не проиграть.

- А Вам не кажется, что... с уходом интереса - уходит и жизнь из Вас. И дальнейшее существование - просто...

- Отбывание срока, - перебивает. - Так и есть. Но, а разве вы, утопая в горе, в гневе, отчаянии, не чувствуете себя так же? Словно согрешили в прошлой жизни - и теперь расплачиваетесь сполна.

- Нет.

От удивления даже подался головой назад. Взгляд в зеркало заднего вида.

- Нет? - переспросил.

- Нет, - закачала та головой. - Пока есть надежда - нет.

- Ну-ну...

И вновь тишина. И вновь молчание. Каждый нырнул в свой собственный колодец рассуждений, перебирая постулаты мировоззрения, взвешивая на весах рациональности и делая, наверняка, выводы, что, как и доныне, именно он (она), бесспорно, был (была), есть и будет прав (права).

- А еще..., - внезапно отозвалась Лиля, отчего мы оба вздрогнули (но не обернулся). - Я сбежала из детоприемника, а Аня - из психушки.

Обомлел, заледенел, Водитель.

(округлились и мои очи)

Отрешенный взгляд скатился на руки.

Не дышал.

- ... только она не опасна, - любезно добавила та. - По крайней мере, не для других.

***

(А н я)

Последующие минуты, может, полчаса, а может, больше, казались сродни пыткам. Ошарашено, в ужасе, я бессмысленно пялилась в пол, а Лиля - отчаянно метала взгляды то на Водителя, то на меня, то за окно.

Дура, ох и дура... она.

Казалось, нет предела этому нарастающему безумию. А если и произойдет апогей сего жуткого откровения - то только в момент взрыва, предательства и расцвета нравственного поступка сознательного гражданина.

Не знаю, о чем сейчас думала Лиля, и какой еще сумасбродный поступок решится совершить, но с каждым промелькнувшим мимо нас километром пути, все упорней хотелось броситься из машины прямо вот так - если не на обочину, то под колеса. Сердце мое чуяло жуткую беду, а страх заживо сдирал кожу, стегал по оголенной плоти и давно уже растоптанной душе.

И, когда уже вот-вот, я была на грани сих страшных перемен и своего слабоволия, как что-то странное, ужасающее раздалось где-то рядом. Более того, казалось, что это происходит за нашими спинами.

Нервно, испуганно обернулись мы с сестрой, а затем уставились друг другу в глаза. Еще миг - и, ошеломленные безумными предположениями и неоспоримыми ощущениями, прозрев от мысли, что не мог этот ужасающий звук показаться одновременно нам обеим, тотчас повернулись к Водителю.

Раздраженно морщился, кривился молодой человек, явно изо всех сил сдерживая в себе ругательства. Еще минуты - и, нервически сглотнув слюну, прорычал:

- А это, - резкий, на скорости поворот, отчего мы с Малой даже дернулись, повалились на сидение. - Мои грехи очнулись.

БА-БАХ: жуткое мычание из багажника... - отнюдь не безумная фантазия разгоряченных детских умов.

Сражаясь с дрожью и сумасшествием, неожиданно резво, громко, на грани злобного, молитвенного крика, рявкнула Лиля:

- МУЗЫКУ хоть врубите!

Удивленно вздернул тот бровями (видимо, от неожиданного добровольного участия девочки в сим мерзком деле); тяжелый, шумный выдох - подчиняется. Шипение нерадивых волн радио, нажатия по кнопкам - и, наконец-то, тихая, незнакомая мелодия заполнила весь салон, лишь (но хоть) на долю скрыв, разрывающее душу и сознание, звучание...

***

(А н я)

И что теперь? И как теперь? Он уберет нас как невольных свидетелей? Или... один - один, и все мы в одной лодке?

Бежать? Как? Куда? Одной - еще как, а вот с Лилей... Или все равно настигнет? А если и спасемся, то только чудом.

Что ж, выбор невелик. Убьет - так убьет, хоть мучиться не станем. Наверно...

Смотрю на Лильку - и поражаюсь. Судя по всему, ее не колышет, не особо и смущает нависшая над нами эта угроза. Странное, больное доверие у нее к сему жуткому "невольному знакомому". Но насколько эта самоуверенность оправдана? И стоит ли ему, вообще, доверять хоть в чем-то?

Тягучая тишина, пугающая; топорное молчание между нами. "Грехи", наконец-то, мычать устали - и жить стало проще. Осталось только вердикта дождаться сего ката. Вердикта и наказания.