Интриганы

– Вернусь, буду иметь в виду, – сказал Кэбу, обнимая куратора.

Но пока он отбывал срок, в стране изменился режим, страна вернулась к законам забытого девятнадцатого века, и все, кто мог, начали безудержно воровать.

Это поклеп, скажут читатели: такого воровства в славном прошлом державы не было. Было, господа. Было! При царе Александре Втором, Освободителе. После указа о раскрепощении крестьян воровство даже царскую фамилию не обошло: один из юных великих князей спер у родной тетушки серебряный сервиз на шестьдесят четыре персоны. На двух подводах увез, недоросль, пока тетушка лечилась на водах в Баден-Бадене.

Вернувшись из мест не столь отдаленных, Кэбу вернуться к бывшей деятельности остерегся, пяти лет хватило, решил сперва осмотреться. Но деньги, как и всякого смертного, его зазывно манили. Присмотревшись к происходящему, Кэбу заметил, что культурно-просветительская ниша еще свободна, ибо от лозунга «хлеба и зрелищ» люди не отказались. И Кэбу создал вполне легальный продюсерский центр, зашифровав в его названии «Х+3» инициалы родителей – Хирико и Зеев.

Раскрутив несколько групп и успешно прокатав их по стране, он приступил к массовому производству дисков с национальной поп и рок музыкой. И деньги к Кэбу потекли рекой, только успевай считать.

Чтобы окончательно покорить прокатчиков, падших на все экзотическое, Кэбу съездил на родину матери в Осако и привез оттуда трех гейш и два десятка мужских и женских национальных костюмов для гостей и сотрудников. Две комнаты центра были переоборудованы под раздевалку, и теперь сотрудники и гости, прежде чем войти в бюро, обязаны были переодеваться в традиционную японскую одежду. Сам хозяин на работе носил сложный костюм эпохи сегунов Токугава. С гейшами он подписал пятилетний контракт, вменив им в обязанность посменную круглосуточную работу.

Мостовой (уже в новенькой генеральской форме) подъехал к бюро «Х+3» во время дежурства самой юной из них – гейши Ясико. Увидев человека, чье лицо постоянно мелькало на экране телевизора рядом с губернатором, девушка смутилась, и улыбка растерянности проступила на ее забеленном личике. Поминутно кланяясь, она провела генерала в комнату для гостей и помчалась к хозяину докладывать о визите нежданного гостя. Зильберлейб велел переодеть генерала, вызвать внеурочно двух других гейш и подготовиться к чайной церемонии.

Антона Антоновича переодели, прицепили к поясу меч и отвели в гостевую комнату, устланную циновками. Навстречу, почтительно сложив ладони на груди, вышел Зильберлейб в сопровождении двух вызванных гейш. Волосы Кэбу были свернуты на макушке в тугой пучок. Хозяин уселся возле низенького столика на пятки и указал гостю место напротив. Генерал кое-как повторил позу хозяина, и ноги его тотчас начали затекать.

– У меня к тебе секретное поручение, – сказал, ерзая, Мостовой.

– Нет-нет, господин генерал, – вежливо ответил Кэбу, – так нельзя. Сначала чай, дела потом.

Ясико внесла в комнату поднос с чашечками сакэ и, опустившись на колени, поставила поднос на стол.

– Отведайте сакэ, – предложил Зильберлейб. – Оно подогрето в меру.

Пить теплую водку, пусть даже и рисовую, генералу было непривычно и неприятно, но пришлось. Он проглотил глоток сакэ и передернул плечами. Устроившиеся в углу гейши запели. В их пении слышался щебет просыпающихся птиц, шелест весенней листвы, шепот морского прибоя.

– Девочек к работе гейши готовят с семи лет, – пояснил Кэбу. – Они все умеют. Почетная профессия. Не бляди, как у нас считалось когда-то.

За время чайной церемонии генерал прослушал еще несколько песен, увидел танец и узнал тайны икебаны. Ноги его окончательно затекли, и он уже проклинал и Зильберлейба, и гейш с их птичьими голосами, и вообще всех японцев, выдумавших такие мучительные чайные развлечения и теплую водку.

Когда наконец чай был выпит и гейши, закончив пытку, удалились, генерал в нескольких словах, изложил свое поручение – приютить и раскрутить начинающего поэта и исполнителя Самсона Далилова.

– Учти, это дело находится под моим личным контролем, – предупредил генерал, но завершил свою речь приятными для собеседника словами: – Деньги на раскрутку получишь в кассе СБ. Налоговая инспекция, полиция и пресса окажут тебе посильную помощь.

Зильберлейб заказ принял беспрекословно, что такое СБ, знал не понаслышке. Да и сумма, названная генералом в качестве поощрения, была заманчивой.

– Будет сделано, господин генерал! – Затем, помолчав, добавил: – У меня есть к вам небольшая просьба, ваше превосходительство.

– Выкладывай.

– Нуждаюсь в спонсорской помощи для постройки синагоги, разрушенной в период бескомпромиссной борьбы с космополитизмом.

– Ты хотел сказать, на храм синтоизма? – удивился генерал. – В твоем уголовном деле указана национальность – японец.

– На три четверти я иудей.

– Хорошо, найду тебе спонсоров, – пообещал Мостовой. – Но зачем тебе синагога?

– По пятницам там будет молитвенный дом, а все остальные дни недели – концертный зал, – ответил Кэбу.

– Теперь верю, что ты на три четверти иудей, – сказал генерал, с трудом выползая из-за стола.

Зильберлейб был человеком слова.

Попрощавшись с генералом, он немедленно приступил к выполнению задания и отправился на квартиру к Самсону.

Самсон жил в старом доме с облупленной облицовкой и обвалившимися балконами. Какой-то мужчина сидел на скамейке возле дома и лепил из пластилина зверушек. На скамейке уже сохли розовый слон и две синих собачки.

– Документы, – потребовал он, когда Кэбу приблизился к дверям подъезда.

– У меня с собой только водительские права, – сказал Зильберлейб, мгновенно сообразив, что человек сидит здесь неспроста и имеет право лепить зверушек.

– Годится. – Мужчина взял пластиковые водительские права, зачитал в воротник фамилию и номер, и откуда-то из-под шарфа сквозь треск и свист, какие бывают при настройке радиоприемника, прорвалась команда «Пропустить!».

– Никак не найдут средств на новую технику, – удрученно пояснил Зильберлейбу скульптор. – Проходите.

Отдуваясь, Зильберлейб поднялся на шестой этаж по темной и грязной лестнице и уткнулся в обитую дерматином дверь. Из протертого местами дерматина виднелась вата. Сбоку двери висела гирлянда из четырех звонков. Отыскать на затертых табличках фамилию Далилов не удалось, и он нажал верхний звонок.

Дверь ему открыла продавщица Нюра в клубничной маске на лице и ахнула.

– Японец?!.. Вы к кому?.. Пардон, я же по-вашему ни бум-бум.

– Со мной можно по-русски.

– Чудны дела твои, господи!..

– Я к Далилову, – сказал Кэбу. – Он дома?

– Там. – Нюра успокоилась и указала на дверь Самсона. – Слышите, гитара вон. Вы идите без стука, он, когда на гитаре тренькает, ничего не слышит. А после можете ко мне заглянуть, – кокетливо добавила она. – Я сегодня выходная. Моя дверь напротив.

– Спасибо, – поблагодарил Зильберлейб и отправился знакомиться с Самсоном.

Обстановка в комнате была скромной – диван, шкаф, стол, стулья, полка с книжками, квадратное зеркало на стене и небольшой аквариум, в котором лениво шевелили плавниками пучеглазые вуалехвостки. Единственным ярким украшением комнаты был цветной постер с видом на гору Арарат.

Самсон сидел на диване и что-то напевал, меланхолически перебирая струны гитары. Увидев незнакомого человека в японской одежде, Самсон отложил гитару и встал. Его реакция на незнакомца ничем не отличалась от Нюриной:

– Вы… – растерянно бормотал Самсон. – Немен зи плац, битте… Нет, не так…

– Все так, – сказал Зильберлейб. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что за человек стоит перед ним. – Я знаю идиш, а это все равно что немецкий. Зильберлейб, – представился он. – Продюсер. – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Проклятая работа. Таскаешься по всем весям, мечешься из города в город, ищешь таланты, как петух зерно в мусоре. А все ради чего? Ради святого искусства, которому служишь преданно и честно. Понимаете? Нет-нет, не отвечайте, знаю, что понимаете. Ибо тоже служите этому чудовищу, пожирающему все наши душевные силы. Но не отвлекайтесь, играйте, пойте, прошу вас.