Подростки

Учительница искала по журналу, кого бы вызвать.

— Чур, не меня, чур, не меня! — прошептала Вера.

— Кочина! — Вера охнула. Каблук не помог.

Но вдруг все вздрогнули. По классу пронесся крик… еще и еще. Послышались всхлипывания. Все оглянулись на Соню. Она рыдала, уронив голову на крышку парты. Всхлипывания раздавались все чаще и чаще, и девочка забилась в истерике. Все перепугались. К Соне бросились учительница и классная дама. Гимназистки соскочили со своих мест. Растерявшаяся Крыса махала над плачущей девочкой журналом, точно веером. Классная дама суетилась около парты.

— Что вы, Соня, Сонечка? — растерянно спрашивала учительница.

— Валерия Алексеевна, — подбежала к ней Коробова. — Не ставьте ей двойку… она в следующий раз лучше ответит… у нее голова болела.

— Хорошо, хорошо — и учительница, быстро подойдя к кафедре, зачеркнула двойку. Сонечкина истерика мгновенно прекратилась.

И тут прозвучал звонок. На перемене Вера гуляла по коридору одна, задумавшись. Притворная истерика Горюновой, растерянность учительницы произвели на девочку тяжелое впечатление. Она негодовала на несправедливость. Разве на прошлой неделе маленькой болезненной Саше эта же самая «Крыса» не поставила двойку? Разве девочка не плакала целый день неутешными слезами, боясь огорчить больную мать? Кто обратил внимание на ее слезы? Крыса и ухом не повела, да и подруги не заметили. А тут подумаешь: переполошились.

В конце перемены, когда девочки стали возвращаться в класс и усаживались на места, Соня подошла к Вериной парте. Это было удивительно. Важничавшая девочка никогда не только не дружила с Верой и, тем более с Фатьмой, но и не разговаривала даже. Она их просто не замечала.

Следом за Соней потянулись ее подруги.

— Эй, ты! — Соня посмотрела на Фатьму сверху вниз, — почему не подсказала мне?

— Так, — ответила Фатьма, не поднимая головы от книги, которую она перед этим раскрыла.

— Не такай, когда к тебе обращаются! — крикнула Соня. — Другим подсказываешь, а мне не хочешь? — Она вырвала у девочки из рук книгу и швырнула ее на пол.

Фатьма вскочила.

— Я не обязана подсказывать тебе! — Фатьма старалась говорить спокойно. — И ты не бросай книгу. Дай ее сюда!

— Что!? — Соня даже побледнела от возмущения. — Уж не заставишь ли ты меня подать книгу в твои прелестные ручки? — она захохотала притворно, но очень искусно.

— Ты бросила книгу, ты и должна ее поднять, — еле сдерживая гнев, сказала Фатьма.

— Да как ты смеешь, татарка паршивая! — закричала Софочка. — Вы только подумайте, — повернулась она к своей свите: — каково нахальство у этой девчонки! Я ей должна поднять книгу! Я! Хотя, может быть, ей нельзя нагибаться — платье по швам расползется.

Девочки, окружавшие Горюнову, захихикали.

Веру до глубины души возмутило это издевательство, но она сдерживала себя. С Фатьмой теперь творилось что-то ужасное: губы ее стали бледными, глаза горели, руки дрожали.

Соня заметила это.

— Удивляюсь, — проговорила она, обведя глазами гимназисток. — Зачем таких принимают, одеться не во что, а лезут в гимназию. Разве это платье? У нас такой тряпкой полы бы мыть не стали. Нищая, за наш счет учится.

— Молчи, пожалуйста, молчи! — только и могла прошептать Фатьма.

Кто-то из девочек снова засмеялся. Фатьма не выдержала и, упав головой на парту, зарыдала.

— Замолчите немедленно! — Вера вскочила. — Как вам не стыдно! Подай ей книгу, Горюнова! Сейчас же, иначе… — вид у девочки был такой грозный, что Соня попятилась, а Зина Коробова быстро подняла книгу.

— Если еще раз обидишь Фатьму, смотри…

— Ты угрожаешь мне? — закричала Соня. — Я начальнице пожалуюсь!

— Ну и жалуйся, известная ябеда. Ябеда-беда!

— Не смей! — затопала ногами Соня.

— Гордячка!

— Не смей! — срываясь на визг закричала Горюнова.

— Да будет вам, — вмешалась Люба Петренко, одна из самых спокойных, уравновешенных девочек в классе. — Чего распетушились? Сейчас учительница придет. — Она взяла Веру за локоть.

— Сядь, остынь, Кочина. А ты, Горюнова, не задевай. Поняла?

Веру всю трясло от негодования.

«Проучить ее надо, вот что», — думала она. — Я Валю попрошу.

Каждую субботу девочкам выдавали на руки дневники, а в понедельник они сдавались классной даме с подписью родителей.

В этот понедельник на большой перемене Вера, как и все девочки, сдала свой дневник. Она получила на прошлой неделе тройку по математике. Маму это, правда, огорчило, но девочка обещала исправить отметку и теперь старательно учила уроки, внимательно слушала объяснения.

На четвертом уроке классная дама почему-то не присутствовала. Появилась она в конце урока. Девочки, приветствуя ее, как полагалось, встали.

— Садитесь! Извините, Анна Александровна, я вынуждена вас перебить, — обратилась она к учительнице русского языка. — Кочина, пожалуйте к начальнице.

Вера посмотрела на классную даму в недоумении. Что такое? Зачем? К начальнице обычно вызывали за провинность или по важному срочному делу. Девочки тоже удивились. Только Соня и Зина переглянулись незаметно и многозначительно.

Хотя Вера не знала за собой никакой вины, сердце у нее сжалось, когда она подошла к высоким дверям кабинета начальницы гимназии.

Кабинет был просторный и совсем не заставленный мебелью. Пушистый ковер, большой письменный стол в дальнем от двери углу, несколько стульев вдоль стен, три больших картины и огромный до потолка портрет царя — вот и вся обстановка. Эта строгость почти ничем не заполненной комнаты вызывала у гимназисток особый, чуть ли не суеверный страх.

В учительскую, где было столько народа, девочки не боялись заходить. Но сюда… даже мимо дверей кабинета старались быстрее пройти.

Вера оробела, едва зайдя в кабинет. Она почувствовала, как от волнения начала мелко-мелко дрожать жилка под левой коленкой, и остановить эту дрожь девочка не могла, как ни старалась. Опустив голову, Вера медленно пошла по пушистому ковру. Комната казалась бесконечной. Там, далеко в самом углу, за большим письменным столом сидела женщина с бесстрастными холодными серыми глазами.

Девочка сделала реверанс. Он вышел неуклюжим, и Вере показалось, что начальница поморщилась.

— Ученица третьего нормального класса Кочина Вера, — сказала классная дама.

— Я слышала о вас неплохие отзывы, — сказала начальница глуховатым голосом, которого боялась вся гимназия.

Вера подняла глаза. Лицо начальницы было суровым и слегка брезгливым. Казалось, что серые глаза ее пронзают насквозь. Девочка почувствовала, что сейчас бьется не только жилка под коленкой, но начинает дрожать нижняя челюсть и стучат зубы.

Начальница выдержала паузу. Она знала, как это действует.

— Однако вы занялись такими вещами, которые никак не вяжутся с понятием о честности и благородстве, чему учат вас наставники и родители.

Она опять сделала паузу. Вера замерла, не понимая, в чем ее обвиняют. И что она тянет? Говорила бы скорей! А противная коленка дрожит и дрожит. И как тут холодно! Зубы выбивают дробь. Господи, скорее бы отпустили в класс!

— Госпожа начальница, — прерывающимся голосом проговорила Вера.

— Вы хотите просить извинения? Это хорошо, но сознание вины не может избавить от заслуженного наказания.

«Вины? Наказания? О чем она говорит?» — Вера вдруг почувствовала, как у нее перестали стучать зубы, прекратилась дрожь под коленкой и появилось чувство досады и раздражения. Что она тянет, эта скрипучая старуха? Говорила бы! Вера знает — она ни в чем не виновата. А если это насчет Соньки, то пусть и ту приведут сюда.

— Но я же ничего не знаю! О какой вине вы говорите, госпожа начальница? — уже смелее, полным голосом спросила Вера.

— Как?! — возмутилась начальница. — Вы отрицаете свою вину?

— Какую вину?

— Какую? Это ваш дневник?

— Да. Это мой дневник.

— Так! Вы начинаете признаваться! Отлично. А это что? — она раскрыла дневник и показала его девочке.