Страница 54 из 90
Услышав шум приближающегося автомобиля, Кристина присела, прячась за дерево. Шуршание шин по гравию смолкло, хлопнула дверца. Она замерла, напряженно прислушиваясь. Хруст веток и шепот: «Кристи!» А затем тихое посвистывание — «Сердце красавиц склонно к измене…» Она рванулась навстречу и попала прямо в распахнутые объятия. Санта тяжело дышал, прижимая её к себе:
— Фу! Чертовщина какая! Дай мне прийти в себя… Я же потерял тебя, детка! Битый час рыщу вдоль дороги… Неужели спутал деревья? Я ведь специально запомнил кривую сосну!
— Все в порядке. Я даже не успела испугаться, — соврала Кристина. Теперь-то, на его теплой груди, она чувствовала себя отважной и сильной.
— Следуйте за мной, синьорина Ларина. Экипаж ждет вас.
Но Кристина не послушалась. Преградив путь Санте, она подняла к нему счастливое лицо. Ресницы опущены, на приоткрытых губах застыло предвкушение чуда.
… Сбылось! Майский вечер на подмосковном шоссе, выбежавший из «мерседеса» мужчина обнимает застывшую на обочине Тинку… Он касается бережными, врачующими поцелуями припухших губ с темнеющей корочкой ссадины, он хочет зализать ранку. Но через секунду поцелуй превращается в яростное слияние, и солоноватый привкус крови кружит голову животным, жадным безрассудством…
У дороги их ждала пустая легковушка с погашенными фарами, с фургончиком вместо салона. Санта открыл переднюю дверцу, Кристина бросилась на жесткое, пропахшее рыбой сиденье. Мотор завелся не сразу, но автомобиль тронулся, послушно набирая скорость.
— Твой дружок — хитрющий малый, — подмигнул Санта. — Номер замазал грязью. Фары зажгу, когда выедем из деревьев. А то как бы хозяин не привязался.
— Ты украл этот несчастный автомобиль у бедняги-рыбака… — догадалась Кристи.
— Украл, угнал, умыкнул. Сегодня у несчастного протухнет улов — ему не на чем будет везти его на рынок… Давай, взгрустнем, Кристи. Подумаем о его голодных детишках.
— Не будем. Все так отлично устроилось! Ведь этот мужик был бы счастлив, если бы мог знать, каким замечательным людям он помог спасти свою шкуру.
— Чудесная теория экспроприации! Примерно так думали в семнадцатом году российские революционеры: поганые, загнившие в своей роскоши буржуи будут рады поделиться награбленным добром со своим прекрасным народом… Но ты права, наш страдалец будет благодарен и рад, ведь я оставил в его почтовом ящике очень приличную сумму. Правда, без благодарственной записки.
— Откуда у тебя взялись деньги? — удивилась Кристина, все время помимо своей воли старавшаяся подметить в рассказах Санты противоречия. Кошелька в его рубахе и брюках она не заметила.
— Хочешь, скажу правду? — Он дерзко посмотрел на нее. — В самом деле, хочешь? Ну, так лови свой мяч, моя недоверчивая крошка: я снял кассу. То есть ограбил банк. Я экспроприировал доходы «Лиловой свиньи». Можешь рыдать от жалости к толстяку.
— Ну, нет. Парфюмо задолжал мне за неделю И виновен в том, что навел на меня бандитов. — Кристина довольно хмыкнула. — Кажется, я вхожу во вкус. Жаль, что меня не было рядом, — с удовольствием плюнула бы в его мерзкую физиономию!
— Еще пару банков и, внимание: «На дорогах Италии новые Бонни и Клайд!» — захлебываясь от восхищения и ужаса, объявляют газеты. Я не прочь, — искоса глянул Санта.
— Кристина и Романо! — поправила его развеселившаяся спутница. — Нет, слишком романтично. С такими именами только монастыри основывать.
— Или подавать брачные объявления, — подхватил Санта. — Красиво будет и на афише: дуэт Кристи-Рома. Что предпочитаете спеть, дорогая?
— Из фильма «Мужчина и женщина» Лелюша, знаешь?
— Извольте. Ведь уже сняли продолжение «Мужчина и женщина через двадцать лет».
— Они оказались счастливы? Что там случилось, расскажи!
— Я не смотрел. Но, кажется, да… Та-ра-ра шаба да бада… Та-ра-ра шаба да ба да… Ну, что притихла? Подхватывай! Я ведь теперь только подпевать могу.
— Никогда не могла предположить, что от горя до счастья всего один шаг.
— Как от ненависти до любви, — подметил Санта, глядя в зеркальце на посерьезневшую Кристину.
— А в обратную сторону ещё короче. Уж я-то знаю, — пробормотала она, научившаяся в несколько секунд расставаться с самыми радужными иллюзиями.
— Ничего ты не знаешь, детка. У тебя вообще ещё ничего настоящего в жизни не было. Одни игрушки. Поверь умудренному жизнью пройдохе. — Санта наклонился и быстро прошептал ей в самое ухо. — Если не затруднит, называй меня Рома, дорогая. Я страшно тщеславен.
Когда они въехали во двор большого старинного дома, окруженного парком, Санта с облегчением откинулся на спинку продавленного сидения:
— Мы на месте, синьорина. Извольте выходить… Да, рановато для визитов.
Похоже, что дом спал. Ничего не нарушало тишину, часть окон второго этажа, не закрытая ставнями, отражала утреннее солнце, над клумбой с ранними весенними цветами вспархивали струйки вращающейся поливалки. Пара каменных грифонов на площадке, венчающей полукруглую колоннаду центрального подъезда, держала в когтистых лапах тяжелый герб.
Едва лишь посетители — грязные, оборванные, пропахшие рыбой, пересекли выложенную камнем площадку, из дверей появился пожилой привратник в ливрее и белых гольфах, склоняясь в почтительном поклоне. Вслед за ним на ступени выбежала почтенная женщина, протягивая к приехавшим распахнутые руки.
— Мама Паола! — воскликнул Санта, бросаясь в её объятия, в черный шелк дорогого, расшитого стеклярусом платья.
— Сынок! — Женщина гладила его спину, а по бледному полному лицу, едва достающему до плеча Санты, текли слезы.
— Успокойся, я жив. А это — Кристина Ларина. — Санта жестом подозвал девушку и ободряюще посмотрел на нее. — Та самая.
— Пресвятая Дева Мария! — Хозяйка перекрестилась и отступила на шаг, с ужасом оглядывая гостью.
— Кристи, это Паола Гватичелли дель Форте. Моя крестная, да, в общем, — единственная мать.
Санта удержал за руку рванувшуюся прочь девушку:
— Поверь, Паола никогда не подозревала тебя в преступлении. Как и я. Не бойся, здесь друзья.
— Синьорина Ларина… Мне не в чем винить вас… И вы столько страдали! — Паола царственным жестом протянула Кристине руку и с мольбой посмотрела на Санту. — Романо, мне кажется, вам необходима с дороги хорошая ванна…
— Кристи, мама не отваживается сказать, что от нас дурно пахнет. Что просто невыносимо несет тухлой рыбой.
— Ты все такой же, мой мальчик. Быстрее в дом, — я так о многом хочу расспросить тебя… Но только после ванны. Прислуга даст вам все необходимое на первых порах, а я позабочусь о хорошем завтраке.
Кристина не стала залеживаться в ароматной пене. Тщательно помывшись, она заклеила крупные царапины пластырем, а ссадины намазала йодом. Горничная принесла целую аптечку, и было ясно, что это распоряжение хозяйки, которым не стоило пренебрегать. Темно-вишневое крепдешиновое платье, доставленное гостье вместе с бельем, пришлось почти в пору, благо, свободный покрой мог сойти для любой фигуры, а вот трусики, пожалуй, были слишком старомодны.
Облачившись во все чистое и собрав в хвост влажные волосы, Кристина почувствовала себя другим человеком. Может быть, этому способствовала атмосфера большой ванной комнаты, выдержанная в дорогом стиле «ретро». А, возможно, изменившееся лицо, смотревшее на Кристину из зеркала. Оно было почти уродливо. Бледное, осунувшееся, с коричневой коркой на скуле — память о побеге из тюрьмы, с опухшими, растрескавшимися губами — отметиной неизвестных бандитов. А глаза — победные, торжествующие. Даже если этот эпизод с Сантой останется единственным в её жизни, она никогда не сможет стать прежней, сомневающейся в своей женской власти.
В гостиной, куда проводила Кристину горничная, вымытый, побрившийся и переодетый Санта склонил к Паоле лохматую голову, терпеливо выжидал, пока та с помощью стоящей наготове служанки, заклеит ему пластырем ушиб.
— Я все же думаю, что надо вызвать доктора Буриано. — Паола вопросительно посмотрела на вошедшую Кристи и улыбнулась. — Вы прекрасно выглядите, синьорина.