Страница 38 из 90
— Ты помешал мне. Я ещё не завершил разминку, — ухмыльнулся Рино. Дай-ка ей воды.
Волосатый плеснул на Кристи из стакана, а затем, присев, приподнял её голову. Она прильнула горячими губами к прохладному стеклу.
— Порядок, шеф. Можете продолжить тренировку. — Криво улыбнувшись, он поспешно удалился.
— Я вижу, у малышки не было настоящего мужчины. Так что твой Вествуд, Санта? Чему они научили тебя? Ну-ка, покажи… — Рино снова обнажился, приближаясь к сжавшейся в комок Кристине. — Твой ход, бэби. С чего начнем: «французская любовь», «грязная любовь»? Чему удивляетесь, синьорина иностранка? Объяснить понятней? Я готов — Он возвышался над ней, как башня, готовая рухнуть и раздавить.
И в этот момент что-то тревожно загудела. Кристина не сразу поняла, что слышит телефонный звонок — протяжные позывные аппарата были похожи на завывание сирены. Бронзато взял трубку и отвернулся спиной к свой жертве, чтобы она не заметила, как изменилось выражение его лица.
Последовал короткий разговор на диалекте и Рино куда-то исчез. Через минуту он появился снова, — в запахнутом халате, держа в руках бокал с вином. Постоял над Кристи, ухмыляясь:
— До следующего свидания, киска. Разучивай пока сегодняшний урок. Только поищи мужичка покрепче, а то в следующий раз придется туго. Семь с половиной дюймов. И работает как отбойный молоток. Такую «пушку», как моя, тебе, конечно, не достать. Заходи как-нибудь вечерком, может, я выкрою для тебя полчаса. — Он швырнул Кристи плед. — Квази доставит тебя в апартаменты.
«Жива! Неужели я спасена?» — думала Кристина, и хотя каждый шаг давался с трудом, неожиданное освобождение переполняло её радостью. Наверно, так чувствует себя на эшафоте смертник, услышав приказ о помиловании. Она даже не удивилась, увидав свой «фиат». Квази, толкнув её на заднее сидение, сел за руль.
— Там твои туфли и шуба. Завернись-ка получше, нам ни к чему лишний шум… А теперь — пей! — Не оборачиваясь, он протянул ей откупоренную бутылку виски.
— Не надо… — взмолилась Кристина.
Квази притормозил и, подсев к девушке, влил ей в горло обжигающую разбитые губы жидкость. Очень скоро в голове Кристины зашумело, мысли разлетелись и боль отступила. Сквозь дремоту она слышала, как Квази шутливо объяснил портье:
— Маленько перегрузилась куколка. В какой номер доставить эту синьорину? — И получив ключи от комнаты Кристины, чуть ли не волоком поднял её на второй этаж.
Бросив девушку на диван, довольно расправил плечи:
— Запомнила? Все запомнила? А теперь забудь. Одно слово кому-нибудь, и останешься без языка. Это в прямом смысле.
Он вышел, щелкнув замком. Кристина погрузилась в сон. Самый тяжелый и страшный, какой только можно было вообразить. Ей снилось, что она распростерта на каменном полу страшной комнаты, под стопудовой глыбой Бронзато-Потрошителя, а чьи-то глумливые голоса шепчут со всех сторон: «Ты никогда не выйдешь отсюда, никогда…» — «Никогда, никогда…» вторит эхо, заблудившееся в дебрях искореженного металла.
Все последующие дни Кристина не переставала думать о случившемся. От мрачных мыслей, одолевающих и днем и ночью, ломилась голова, мучая неразрешимыми вопросами. Кто и когда втянул в свою игру наивную Кристину Ларину — слабенькую, ничем не защищенную пташку? Возможно, эта история брала свое начало от Эдика-Бороды, а, может, и от Надин-Белоснежки, устроившей своей приятельнице стремительный взлет в «высшее общество». Очевидно, что «мисс Карат» понадобилась только для того, чтобы вывезти из России вместе с подаренными ей стекляшками этот чертов камень. В то время, как Руффо Строцци демонстрировал чиновникам аэропорта кучу бумаг, сопровождавших визит в Италию русской девушки, она смущенно топталась рядом со своим чемоданчиком. А в нем среди косметики и побрякушек, разноцветных стразов и сусального золота притаился «голубой принц».
Затем следовала цепь странных совпадений: внезапная кончина Строцци, приглашение Элмера поработать в массовке, дружба с Антонелли, встреча с Сантой. Но самое удивительное то, что женой Вествуда стала Рита — законная владелица переправленного из России бриллианта!
Закутавшись до глаз теплым шарфом, Кристина в раздумье бродила по праздничному Риму. В этот день, предшествующий светлой рождественской ночи, город охватила невероятная горячка: одни торопились заработать деньги, другие — их потратить. Мириады разноцветных огней освещали площади, скверы, здания. Потоки сверкающей, грохочущей, бегущей, поющей рекламы обрушивались со всех сторон, от больших универмагов и крошечных магазинчиков, от многочисленных базарчиков, ресторанов, кафе и просто уличных торговцев, наряженных в карнавальные костюмы, вооруженных хлопушками, бенгальскими огнями. Целая орава Санта-Клаусов, собравших толпу, распродавала подешевке залежавшийся шампунь, а подростки предлагали все, что угодно — от музыкальных дисков до сигарет «с травкой». Кристи казалось, что в этой шумной, возбужденной толчее кружат, ухмыляясь под масками, все действующие лица этого загадочного спектакля, включая бесшабашную Бэ-Бэ и гиганта Рино. Вот громогласно захохотала вслед Кристине огромная сеньора, одетая цыганкой, а полуобнаженный мулат, глотающий шпаги на перекрестке, заглянул через головы зевак прямо на неё страшными выпученными глазами.
Сжавшись от ужаса, Кристина поспешно свернула на тихую улицу, в конце которой возвышалась церковь с распахнутыми дверьми. Католический собор из белого камня с уходящим в небо, позеленевшим от влаги, остроконечным шпилем, казался совсем небольшим, но по мере того, как приближалась к нему Кристина, не отрывая взгляда от теплого света, исходящего из узких, украшенных цветными витражами окон, церковь росла, все выше поднимая над крышами домов свой золотой крест.
Девушка вошла внутрь, ступив под высокий свод в особый воздух, розоватый от горящих свечей, напоенный запахом воска, ладана и белых лилий, стоящих в больших золоченых вазах. Здесь все уже было готово к праздничной службе. Два монаха поправляли белые крахмальные кружева, опрыскивали водой цветы, только что расставленные возле алтаря.
Кристина никогда всерьез не задумывалась о вере. В школе во времена атеизма ей нравилось носить нательный крестик, виднеющийся под форменной блузкой — бабушка призналась, что в детстве крестила внучку, якобы без ведения родителей. А потом, уже после перестройки, поднявшей волну моды на церковные ритуалы и атрибуты, Кристина пару раз побывала в церкви на бракосочетании своих подружек. Церемония венчания вначале глубоко тронула её, но потом измучила затянутостью и непонятностью. Празднично облаченный священник что-то упорно бубнил по-старославянски, нисколько не заботясь о том, чтобы его слова запали в душу брачующихся. Они и не запали — все, кто переженился после школы, на памяти Кристины, вскоре развелись. Так и осталось в её душе чувство неопределенности в отношении к вере и церкви, да смутная обида на несостоявшуюся, возможно, очень важную встречу.
Сейчас, в пустом католическом соборе она с волнением перекрестилась на икону Божьей Матери, увитую гирляндами белых хризантем. Толстый малыш на руках мадонны смотрел перед сбой строгими, взрослыми глазами.
«А у меня сегодня именины! День рождения моего Небесного покровителя, самого главного среди святых», — с гордостью подумала вдруг Кристина и присела на скамью у входа. Служка, раскладывавший на ряды длинных парт пухлые томики церковных гимнов, что-то пробормотал, проходя мимо посетительницы. Кристина вздрогнула от неожиданности, услышав свое имя, но тут же сообразила и ответила тем же «Ave Cristo». В этот момент ей показалось, что она отнюдь не одинока — кто-то, самый Высший и Главный, любит и прощает её. Тот, кто обронил на её ладонь пятипалый листок, кто спас от озверевшего громилы и теперь, посылая теплые, сладкие слезы, ждал от неё какого-то ответа. «Я непременно буду венчаться в соборе. Я больше не сделаю ничего дурного. Я стану сильной и доброй и обязательно, не смотря ни на что, буду счастливой», — решила она, почувствовав с облегчением, что именно ради этого просветления души теплятся огоньки свечей, благоухают лилии и взирает на неё мудрый мальчик на руках Марии.