Страница 13 из 90
Кристина и в самом деле была вполне довольна своим углом, ведь за окном, за каменным двориком под ним, постоянно увешанным гирляндами сохнущего белья, был самый настоящий Рим. Вначале она никак не могла поверить в это, обхаживая близлежащие улицы и переулки с кружащейся от счастья головой, а потом научилась пользоваться метро и наземным транспортом, выискивая на карте самые выдающиеся культурно-исторические объекты. Компании для этого занятия ей не требовалось, напротив, куда приятней бродить одной, не стесняясь своей изумленно отвисшей челюсти. Ни подруг, ни «патронов» Кристина не завела. А Руффо Строцци близости не домогался. Бедняга скончался через пять дней после возвращения из Москвы.
В «Карате» Все шушукались, обсуждая жуткую новость — бодренький и веселый помощник главного менеджера покинул сей мир внезапно, в результате разрыва сосуда, обходя с газонокосилкой лужайку своего загородного дома. Подозревали, как бывает в таких случаях, всякое, но зря — врачи установили факт естественной кончины, а священник, служивший панихиду, настаивал на традиционной версии — причастности Господа к определению земных сроков каждого смертного.
О Строцци быстро забыли. Кристина, погрустив и повздыхав над фактом безвозвратного ухода своего благодетеля, в глубине души вздохнула с облегчением: теперь она могла всецело посвятить себя Риму. Городу, который полюбила с почти физической пылкостью. Рим отвечал ей взаимностью, суля неминуемое счастье. В этом Кристина не позволяла себе сомневаться — как никогда она нравилась себе, отраженная в сверкающих стеклах дорогих витрин, в зеркальцах чудесных автомобилей, в восхищенных темных глазах черноволосых мужчин. Кристине не приходило в голову нарушать пункт контракта, в котором она обязалась соблюдать нормы законности в частной жизни, то есть не подрабатывать на панели. Господи, какая «панель» — она чувствовала себя принцессой! Несмотря на скромный номер в отеле, толкучку в неуютном метро, отстраненность от клана фотомоделей, более опытных, снисходительно наблюдавших за первыми шагами замкнутой иностранки. И не взирая на то, что полученной пачки лир с множеством нулей хватало лишь на скромное студенческое житье.
Кристина, живущая в «вечном городе», чувствовала себя преображенной. Бродя, как зачарованная, по его улицам, девушка ощущала себя иным человеком — прекрасным и сильным. Не какое-нибудь «дитя хрущоб», содрогающееся от омерзения к себе и окружающему в переполненной электричке, а царственный отпрыск великой истории человечества! Здесь она поняла, вернее, почувствовала всем своим будто заново родившимся телом, что самое большое преступление и самая страшная жертва — попрание собственной гордости, потеря уважения к себе, к новому образу «я», открытому Римом.
Римлянка Кристина училась жить заново — широко и радостно, ощущая в себе неведомую ранее жажду прекрасной, романтической любви.
…Оставалось всего пять минут до конца перерыва, и эти пять минут под осенним ярким солнцем, среди иноязычной болтовни и щегольской суеты царственного города казались ей драгоценными мгновениями.
В поле зрения Кристи сиял подъезд «Карата». И прямо у него мягко затормозила шикарная открытая машина. За рулем черноволосая красотка в темных очках, рядом — элегантный спутник, придерживающий рукой разметанные ветром прямые русые волосы. Они перебросились короткими фразами, красотка, улыбаясь, подняла большие очки и потянулась к спутнику яркими губами, а тот, приняв, как печать, этот мимолетный поцелуй, быстро обнял девушку и выскочил из машины. «Чао, бамбина!» — «Чао, кара!». Автомобиль умчался, а мужчина, оказавшийся высоким, стройным и очаровательно-небрежным, проверил содержимое кейса и направился к подъезду. Нескольких секунд Кристине оказалось достаточно, чтобы оценить то, что уже десятилетие с удовольствием смаковали миллионы итальянок — Элмер Вествуд излучал покоряющее обаяние. Она не имела представления ни о профессии, ни об имени незнакомца. Но его романтический образ сработал как детонатор, провоцирующий взрыв — жажда любви, настоящей, пылкой, огромной любви вспыхнула в душе Кристины с неведомой силой.
«Любить и быть любимой» — это теоретическое положение, относящееся ранее к области красивых вымыслов, обрело реальный, непосредственно её касающийся смысл. Кристина поняла, почему манили её, как наивного дикаря, «игрушки» цивилизации — красота богатой жизни — они были лишь условием, декорациями к самому блаженному состоянию на свете — опьянению взаимной любви. Элмер, с его игривой беспечностью, бронзовым загаром, с русоволосой, живописной красотой казался воплощением Рима, его покоряющей солнечной праздничности.
Когда Кристина вновь увидела Элмера на показе коллекции бижутерии, то уже знала, кто именно задавал ей вопросы. Рядом маячил с камерой оператор. Огни софитов превращали разноцветные стразы фантастического украшения Кристины в каскады струящихся искр. Она ловила на себе завистливые взгляды коллег и заинтересованный Элмера, и чувствовала, что может взлететь от переполнявшего счастья. Но вместо этого растеряла итальянские слова и мямлила что-то несуразное о России и своей любви к Риму. Вряд ли он вообще запомнил её, этот самоуверенный телегерой.
Но особое ощущение везения несло Кристину на своей легкой волне, наделяя смелостью и уверенностью. Заметив Вествуда в кафе, она собралась с духом и попросила занять её в каких-нибудь съемках, дать хоть крошечный шанс получить другую работу, после того, как срок контракта с «Каратом» истечет. Впереди почти два месяца — огромное время! Только Кристина уже знала, чем дороже ценишь минуты, тем быстрее они проскальзывают мимо — как песчинки между пальцами.
Вествуд взял её координаты и приветливо улыбался, обещая вспомнить о ней! Кристи буквально летала на крыльях целую неделю, пока не сообразила, то права была Бэ-Бэ — Вествуд никогда не позвонит.
Бербера Пьюзо, новенькая, попавшая в «Карат» чуть позже Кристины, сразу же стала её подружкой. Девушек сблизила инородность среди компании фотомоделей фирмы. Правда, Бэ-Бэ была итальянкой, но что-то в её внешности вызывало враждебное отношение окружающих. Возможно, она держалась слишком высокомерно и не пыталась скрыть гипертрофированную самовлюбленность. Высокая, яркая брюнетка с избытком макияжа и несколько утрированной сексапильностью движений сразу обращала на себя внимание низким громким голосом, экзотичностью дорогих туалетов и украшений. Заметив обособленность Кристины, Бэ-Бэ подошла к ней сама:
— Новенькая?
— Да, я получила контракт в Москве.
— Русская? — Бербера смотрела прямо и жестко, как полицейский комиссар на допросе.
— Да, — пролепетала Кристина.
— И эти чертовки не упускают возможности подчеркнуть твою неполноценность: третий сорт, чужачка, дикарка, — развернувшись в сторону девушек, она сделала весьма вульгарный жест.
— Нет… Они меня не трогают. Только я, наверно, плохо говорю по-итальянски. И у меня тут совсем нет друзей, связей… — Кристину смущал взгляд смоляных, густо подведенных глаз.
— Связи появятся. Если не будешь прятаться в норку. Ты ведь, как я уже понимаю, не торопишься домой к мамочке? И жених не ждет в Москве?
— У меня нет жениха. У мамы своя жизнь. А я… Я просто влюбилась в Рим, — выпалила вдруг Кристина, не понимая, почему сразу разоткровенничалась с этой странноватой красоткой.
— Хороший вкус, лапушка. Рим не чета твоей деревне с Кремлем. Язык у тебя приличный. Вполне достаточно, чтобы устраивать свою жизнь… Одеваешься скучно. Да, ведь с твоими доходами, и в самом деле, лучше изображать студентку, чем дешевую шлюху. — Бэ-Бэ эффектно, как-то подчеркнуто грациозно закурила. — Я не из Армии спасения, но кое-чему могла бы тебя научить. Просто так, по доброте душевной. Запомни, — Бербера Пьюзо — очень добрая девушка.
Она значительно посмотрела в глаза Кристины, заронив подозрение в лесбийских наклонностях. Кристина решила ограничить контакты с активной итальянкой. Но та предложила повозить москвичку по магазинам и «кладбищам старины». И вскоре стало очевидно. что опасения Кристины напрасны.