Страница 38 из 44
Переговариваясь на ходу, ребята передвигались по площади из конца в конец. То один, то другой совали листовки разным людям: и молодым, и старым, и мужчинам, и женщинам, — а сунув, издали смотрели на этих людей.
Одни тут же начинали про себя читать слова, напечатанные на серой бумажке шириной с ладонь. Другие читали вслух, и тогда вокруг них сразу же собирались внимательные слушатели. Третьи, заглянув в листок, тут же злобно рвали его в клочки; четвертые, сложив вчетверо, прятали листовки в шапки и в карманы…
А ребята тем временем делали свое дело. Скоро листовок у них почти не осталось, а зато во всех концах площади можно было увидеть людей с серыми бумажками в руках. Поручение дяди Исхака они выполнили быстро и благополучно.
К этому времени на середину площади прикатили здоровенную пивную бочку. На нее вскочил сын бая Гильметдина — Юсуф и, размахивая руками, стал громко говорить что-то.
Когда ветер распахивал полы его шинели, видно было, как сверкают его начищенные сапоги. Стройный, перетянутый ремнями, с наганом на поясе, с зеленой повязкой на рукаве, он красавцем казался среди этой серой толпы. Но ребятам больше нравились Саляхетдин в своем грязном пальто и его товарищ тоже в грязной поношенной шубе. Они уже понимали, что не одежда, а дела украшают человека.
А Юсуф все говорил. От напряжения его лицо покраснело, из-под фуражки выбились волосы, голос иногда срывался. Но он продолжал говорить, и ребята невольно прислушались к его словам.
— Братья мусульмане! — кричал он. — Перед лицом аллаха мы все равны. Мы, мусульмане, всегда жили дружно, всегда приходили на помощь друг другу. Теперь пришло время объединиться под нашим зеленым знаменем и встать на защиту наших общих интересов…
— Равны… — крикнул кто-то, — только на тебе сапоги блестят, а в моих дырки светятся!
— Братья! — перекрикивая поднявшийся шум продолжал Юсуф. — Среди нас, мусульман, нет таких богачей, как Афанасьевы, Морозовы. Мы, мусульмане, всегда жили дружно. Крупные баи — это неверные. Это они грабят вас! Прогоним неверных со своей земли, и вы увидите, какая будет жизнь…
— Верно ты говоришь, — раздалось из толпы. — Морозовы да Афанасьевы грабят, а Юнусовы с Апанаевыми вовсе кровь пьют.
— Ты лучше скажи, сколько денег вам дали неверные на «железные дружины»?
— Вон Шабановы и с русских шкуру драли и нас не забыли — голышом оставили.
Теперь уже со всех сторон неслись сердитые возгласы и не слышно стало, что говорит Юсуф. Он еще открывал рот, еще взмахивал руками, но, наконец, поняв, что его не хотят слушать, замолчал и спрыгнул с бочки.
Тут два краснолицых здоровяка подхватили на руки толстого низенького человека в длинной шубе и в чалме и поставили его на бочку.
Ребята сразу узнали этого человека. Мулла Голубой мечети, отец Саиджана, тоже решил сказать свое слово.
На секунду тишина наступила над площадью. Все ждали, что скажет мулла.
— Правоверные! Перед лицом аллаха мы все равны, — сказал мулла, но тут же из толпы раздался возглас:
— Слышали!
— Правоверные! — еще раз крикнул мулла, но площадь уже гудела от выкриков, и мулла, махнув рукой, неуклюже сполз на землю.
И в ту же секунду на бочке оказался Исхак. Сдвинув шапку на затылок, он оглянулся по сторонам и звонким голосом крикнул:
— Товарищи! Нас призывают объединиться под священным зеленым знаменем Мусульманского государства. А давайте посмотрим, в чьих руках это знамя? Бай Гильметдин держит это знамя. Нас призывают вступать в «железные, дружины». А давайте посмотрим, на чьи деньги вооружаются эти «дружины»? Богачи Шабановы, Крестовниковы дают миллионы на эти «дружины». Ворон ворону глаз не выклюет. Посмотрите: все баи, и мусульмане, и неверные, встали вместе против народной власти. Баям с баями по дороге, а беднякам с бедняками? Кто вам дал свободу и землю? Советы. А вас зовут поднять оружие против Советов. Не ошибитесь, товарищи, сами выбирайте, под какое знамя вам встать: под зеленое или под красное? Сами решайте, с кем вам идти: с грабителями лавочниками и фабрикантами или с рабочими, с Лениным?
…Мать Гапсаттара всю жизнь провела в работе. Она и теперь не сидела сложа руки.
Дружинники с зелеными повязками отрезали Забулакскую республику от советской Казани и уже начинали наводить тут свои порядки. Белья из казарм больше не привозили, не привозили ни дров, ни хлеба.
«Хорошо еще, что из квартиры пока не гонят, — думала мать Гапсаттара, с утра до вечера сидя за прялкой. — Хорошо, что руки есть: досыта не наедимся, а с голоду тоже не помрем. Прялка накормит».
Младшие ребята возились прямо перед окном. И пусть возятся. Хуже, если придут домой и начнут хныкать: «Мама, мы есть хотим!»
Сегодня-то, слава аллаху, есть, чем набить животы. В печке стоит чугунок с пшенной кашей. Да вот Гапсаттар что-то задержался, а без него как начинать ужин?
Гапсаттар — помощник. Гапсаттар — вся надежда семьи. Вот еще немножко подрастет и поможет матери поставить братишек на ноги. Только где же он задержался так долго? Ну да ничего, подождут братишки. Только бы ничего худого не случилось с мальчиком. Только был бы жив и здоров…
Тут дверь открылась, и вошел Гапсаттар, сияющий, как солнце, окруженный со всех сторон братишками.
— Где же ты так долго пропадал, сынок? — сказала мать с укором.
Гапсаттар хотел рассказать, где он был, что он видел, что делал, но братья не дали ему и рта раскрыть. Один схватил его шапку и надел на себя, другой повис на шее, третий стал помогать снимать бешмет.
— Сколько раз тебе говорила, — сказала мать, — не бросай одежду, повесь на гвоздик, — и, взяв брошенный на нары бешмет, сама повесила его на место.
Потом она достала из печки чугун и стала накладывать в миску жидкую пшенную кашу. И такой вкусный запах разнесся по комнате, что ребята сразу вскочили, расселись за столом и, вооружившись облупленными деревянными ложками, сразу замолчали.
Мать поставила миску на стол и прошептала молитву.
— Кушайте, дети, — сказала она.
Повторять приглашение не пришлось. Ложки ребят замелькали над столом, и каша в миске стала быстро убывать.
Один Гапсаттар ел лениво. Перед его глазами все еще стояла площадь, полная народу, Юсуф в своих начищенных сапогах, Исхак, смело бросавший слова в шумящее море толпы… У Гапсаттара чесался язык рассказать матери обо всем этом, но мать с малых лет приучила их есть молча.
И все-таки Гапсаттар не выдержал.
— Мама, а я сегодня видел дядю Исхака, — сказал он.
— Дай бог ему здоровья, — сказала мать, но расспрашивать ни о чем не стала.
Вот уже неделя, как Галия поссорилась с Газизой. Она не разговаривает с подругой, и в школу ходит одна, и место поменяла — села по другую сторону от Гапсаттара.
Сначала Газиза держалась, делала вид, будто и не замечает этого, но сегодня не выдержала.
— Ты что, обиделась, что ли? — спросила она.
— Конечно, обиделась. Ты же меня посреди улицы бросила, помнишь, когда за керосином ходили?
— Бросила? Да ты знаешь… — сказала Газиза и осеклась.
Она хотела рассказать, почему в тот раз, забыв обо всем на свете, она побежала к тете Тагире. Хотела напомнить, что как раз в ту самую минуту, когда Галия прибежала с бутылкой из-под керосина, дружинники забрали дядю Исхака. Но тут она вспомнила, что тетя Тагира строго-настрого наказала никому не рассказывать о том, что они с Гапсаттаром были тогда у нее и о том, какое важное дали им поручение и обо всем, что было после того дня…
А с того дня много чего было! Газиза и Гапсаттар вот уже две недели чуть не каждый вечер уходят за Булак распространять листовки. У них уже и знакомые завелись среди дружинников, и попривыкли они к этому делу. Они уже не сунут листовку кому не надо. Они уже знают, как надо ходить по улицам, чтобы за ними не увязались, не поймали их во время этих опасных прогулок. Тетя Тагира всему их научила.
И рада бы Газиза рассказать обо всем этом подружке, да разве расскажешь? Это же тайна! Расскажешь, а Галия сболтнет по простоте. Сегодня одной Галие расскажешь, а завтра вся школа будет знать. И Саиджан узнает, и его мамочка. А тогда Тагиру тут же вызовут в приходский совет. Да хорошо еще, если просто прогонят из школы, а то и посадить могут… Так что, пожалуй, и лучше, что Галия не разговаривает с ней.