Страница 4 из 48
Русский был еще совсем молодым, и Курт Винер опять подумал, что примерно столько же лет было и его брату. Они даже чем-то похожи друг на друга… Только у русского не белесые, как у брата, а черные волнистые волосы. Вдруг русский открыл глаза. Курт Винер отшатнулся.
— Пить, — тихо попросил Тропинин, не понимая, где он находится.
Курт невольно потянулся к фляге, но в это время сверху закричали:
— Эй, Курт! Выходи! Ты что, думаешь после нас еще что-нибудь найти?! — И несколько человек громко захохотали, кто-то из них заглянул вниз.
Держа в руках записную книжку русского, Курт Винер торопливо побежал наверх.
Глава вторая
Отгремела война… Курт Винер вернулся из плена в Западный Берлин. Дом, в котором он жил до войны, был разрушен, семья ютилась в подвале.
На вопросы жены, как ему жилось в плену, Курт отвечал так, будто многого, что было с ним в России, не понимал.
— Нам выдавали продукты такие же, как и советским рабочим… и по той же норме.
— Не может быть?! — удивлялась жена.
— Да, да! Все зависело от того, выполнишь ты норму работы или нет. Сделаешь больше — продуктов больше получишь…
…На третий день после возвращения домой Курт отправился искать работу. Город лежал в развалинах. Дома, сотни лет служившие добрыми убежищами людям, грудились огромными кучами щебня. Искореженные бомбами и пламенем железные балки крыш и междуэтажных перекрытий переплетались в воздухе, словно щупальцы чудовищ, сцепившихся в смертельной схватке. Задымленные проемы окон казались провалившимися глазницами мертвецов. Иссеченные осколками стены, вспоротые бомбами шоссе и тротуары, изрешеченные пулями зеркальные витрины магазинов — все кричало о войне. По улицам двигались бронемашины, будто приглядываясь черными зрачками пулеметов к редким прохожим. С бешеной скоростью мчались воющие полицейские машины. В них с белыми галунами на мундирах, в фуражках с высокими белыми тульями, в белых перчатках восседали чины военной полиции западных стран.
…Курт поздно вернулся домой. Работы он не нашел.
Через несколько дней Курт, захватив кое-что из носильных вещей, отправился к рейхстагу. Вскоре Курт затерялся в многолюдной толпе.
Здесь, у гранитных колонн и ступеней сгоревшего рейхстага, международные спекулянты торговали всем: пудрой, перчатками и картинами Лувра. Жители западного сектора Берлина тут же за продукты отдавали носильные вещи солдатам западных армий. Добротное пальто шло за килограмм хлеба, костюм — за фунт чикагской конской колбасы. Жителей Восточного сектора было меньше: там всем, кто работал, выдавали продукты по карточкам.
Курт, перекинув через руку пальто, остановился около рослого американца. У того на оголенной по локоть руке стучало около десятка разнокалиберных часов. Он громко зазывал покупателей, и резкий голос его выделялся в шуме толкучки. Курт засмотрелся на него. Вдруг кто-то тронул Курта за руку, он обернулся. Рядом стоял чуть ниже его ростом плохо одетый мужчина. Щупая пальцами материал пальто, он спросил:
— Продаете? — глаза его быстро обежали серо-синий мундир бывшей германской армии, в который был одет Курт.
— Меняю, — ответил Курт и тихо добавил: — На продукты.
— Жаль. Я, пожалуй, мог бы его купить, мне нужно пальто, — он оглянулся по сторонам, понизил голос до шепота: — Скоро зима, а вернулся я в шинелишке…
— У меня это тоже не лишнее, а что сделаешь? — спросил Курт.
— Я-то, понимаете, в плену был… Вам не довелось? — быстро взглянул в лицо Курту. — Похоже был.
— Пришлось… в России.
— Вот как? А я у англичан. В Египте попал, — потом, будто еще колеблясь, он снял с руки Курта пальто. Примерил. Осмотрев себя в пальто, сказал: — Возьму, пожалуй. Что просите?
Курт назвал, что бы он хотел получить. Покупатель, шевеля губами, вполголоса занялся подсчетами, потом быстро сказал:
— Пожалуй, хватит. Обождите здесь, я принесу.
Курт остался один. Вокруг сновали люди, показывая вещи или продукты, называли цены, уходили. Потом появлялись новые, и все повторялось сначала. Курт уже потерял надежду дождаться своего покупателя, когда тот вынырнул из толпы с большим свертком под мышкой.
— Еле удалось достать, — шумно вздохнул он, передавая сверток. — Здесь все, что вы просили. — Накинув на плечи пальто, он посмотрел на Курта, который с голодным блеском в глазах осматривал масло и хлеб, и спросил: — Нам случайно домой не по пути?
Курт назвал свою улицу.
— О, так это мне по дороге. Пошли.
Они быстро выбрались из толпы.
— А что, пришлось в России поработать? — спросил новый знакомый. — В лагерях?
— Нет, не держали в лагерях, — ответил Курт. И от радости, что удачно обменял пальто, разговорился. — Еще до войны я начал изучать русский язык. Потом в России продолжал заниматься этим. Трудно было… мало кто из русских охотно разговаривал с нами. А в Донбассе мне посчастливилось достать хороший словарь. Тогда дело пошло быстрее. Попал в плен, работал переводчиком.
Продолжая рассказывать о своей жизни в Советском Союзе, Курт остановился против огромной груды щебня.
— Вот так и жил… А это мой дом, — указал он на дверь, ведшую в подземелье. — Зайдемте?
— Нет, нет! — отказался спутник. — Я и так уже задержался, жена, пожалуй, волнуется. Время-то беспокойное… А как у вас с работой?
— Не нашел… Придется идти в Восточный Берлин, там можно поступить.
— Разбирать завалы?
— Зато будешь получать хлеб, масло, деньги.
— А вы не были на улице Бисмарка, 8? Там набирают рабочих.
— Был. Отказали… Везде был.
— На Бисмарка, 8 надо наведываться каждый день. Я когда-то тоже так ходил, а вот сейчас работаю.
Попрощавшись, спутник перешел через улицу, остановился и начал закуривать, повернувшись спиной к сходившему в подвал Курту. Когда тот скрылся, он быстро достал «вечную» ручку и записал адрес Курта Винера. Потом еще раз осмотрел улицу и довольно улыбнулся.
— Пожалуй, за Курта я хорошо получу, — промолвил он и направился к зданию рейхстага.
На другой день Курт Винер зашел в дом на улице Бисмарка. В приемной посетителей не было. Потоптавшись около порога, Курт несмело подошел к одному из столов, за которым сидел немолодой уже немец. В первый свой приход сюда Курт обращался тоже к нему. Сейчас служащий что-то писал на бланке толстой бумаги.
— Я насчет работы, — тихо сказал Курт. — Можно?
— Вы записаны у нас на очереди?
— Три дня назад я справлялся у вас, вы ничего не говорили об очереди.
— Как фамилия? — спросили откуда-то со стороны.
Курт обернулся и, не зная кому отвечать, так как столов в приемной стояло много и все служащие, ожидая ответа, смотрели на него, всем сразу сказал;
— Винер… Курт Винер.
— Это, кажется, у меня, — протянул пожилой немец, у стола которого стоял Курт. Он быстро достал карточку и, не поднимая головы, вполголоса, недовольно сказал: — Вы тот раз так быстро ушли, что мы ничего не могли вам объяснить. Хорошо, хоть я успел записать вашу фамилию. Садитесь.
Когда Винер ответил на немногочисленные вопросы о местожительстве и семейном положении и когда все это служащий бюро внес в карточку, Винеру предложили пройти к шефу.
В просторном кабинете, обставленном дорогой мебелью, с богатыми шторами на окнах и старинными картинами на стенах, сидели два человека. Один за большим, массивным столом что-то писал, другой — в кресле, привалившись к спинке, курил сигару. Служащий пропустил вперед Курта, склонив голову, сказал:
— Курт Винер, — помолчав, добавил: — Ищет работу, — и вышел.
Сидевший за столом кинул взгляд на Курта, молча указал на стул, стоящий около стола, и, не дожидаясь, когда Винер подойдет, спросил:
— Ваша специальность?
— До войны я работал слесарем, — присаживаясь на краешек стула, ответил Курт.
— Кем были на фронте? Шофер? Механик?