Страница 63 из 123
Из окна Кирк мог видеть хаос и зарево пожара. Мартин Лютер Кинг был убит, Гарлем пылал. Кирк являлся главой университета, расположенного на холме прямо над Гарлемом, и для него это было страшнее всего.
Марк Радд мог видеть то же самое пламя, но им владели совсем другие чувства. Теперь движение за ненасилие — или, как Стоукли Кармайкл назвал его, «г...ное ненасилие» — пришло к концу, и Радд, стоя на аллее парка Морнингсайт и ощущая запах дыма, вглядывался в наступающую новую эпоху «Власти черных». Вместе с ним находился его друг Дабл-Джей, веривший в мировую революцию, в ходе которой народы, прозябающие в нищете, одолеют империи; то будут великие перемены на всем земном шаре, будет свергнута власть белых и в Америке, захвачены все центры власти; тогда все — и белые, и черные — обретут чувство свободы, никому и никогда прежде неведомое. Дабл-Джей и Радд, оба с длинными растрепанными светлыми волосами, провели ночь, бродя по Гарлему, глядя на пожары и грабежи, на атаки полицейских, на баррикады, спешно сооруженные, чтобы остановить пожарные машины. Наблюдатель, подобно призраку, мог идти сквозь самую гущу вспыхнувших на национальной почве волнений, оставаясь невидимым — просто потому, что не был вовлечен в происходящее. «Я видел, какой гнев несли в себе черные», — впоследствии рассказывал Радд. Он и Дабл-Джей были убеждены, что стали свидетелями начала революции.
Через пять дней после убийства Кинга в Колумбийском университете должна была состояться заупокойная служба. За время своей короткой жизни доктор Кинг был объектом слежки; его оскорбляли, позорили и принижали, но после смерти он стал святым, причем среди тех, кто превозносил Кинга, многие препятствовали его делу.
Колумбийский университет бездумно вторгся в Гарлем, захватив парки и недорогие участки под строительство для создания более благоприятных условий обитателям своего кампуса, где жизнь была недешева. В 1968 году исследования, проведенные в Гарлеме, показали, что за последние семь лет Колумбийский университет выселил семь с половиной обитателей Гарлема из их домов, причем планировалось выселение еще десяти тысяч. Связь университета с правительством города стала очевидной в 1959 году, когда, вопреки возражениям нескольких лидеров Гарлема, университет получил в аренду более двух акров территории парка Морнингсайтдля строительства спортивного зала. Передача общественной земли в частное пользование являлась беспрецедентным случаем в городской политике; при этом арендная плата составляла всего три тысячи долларов в год. Когда в 1968 году началось строительство и земля была разрыта, шесть студентов и шесть жителей Гарлема устроили сидячую забастовку, пытаясь остановить первые бульдозеры. То, что для сооружения нового гимнастического зала должны были быть снесены жилые здания, порождало особое возмущение. Протест студентов в конце концов успешно завершился тем, что со стороны Гарлема в новом спортзале была сделана маленькая дверь и его жители смогли пользоваться им, пусть и с ограничениями. Но таково было требование студентов. Что касается жителей Гарлема, им спортивный зал не нужен был вовсе. Они нуждались в жилье. Университет также пытался помешать организации профсоюза пуэрто-риканских и чернокожих рабочих. Теперь, когда Мартин Л ютер Кинг был убит в Мемфисе, куда он отправился, чтобы оказать поддержку точно такому же профсоюзу, создания которого Колумбийский университет пытался не допустить, тот же университет собирался петь славу покойному.
Студенты — сотрудники Эс-ди-эс организовали митинг. Что-то надо было делать в этой кафкианской ситуации. Некоторые доказывали, что наступил переломный момент: пришло время вмешаться и объявить о смерти идеи ненасилия и приходе эпохи «Власти черных», то есть о начале настоящей революции. Но другие возражали: ведь это означало бы уступить фигуру Мартина Лютера Кинга белому истеблишменту. «Не делайте этого, — требовали некоторые студенты. — Он был одним из нас».
В результате, как рассказывал Том Хейден, случилось вот что. «Марк Радд, молодой лидер Эс-ди-эс, просто взобрался на сцену, взял микрофон и обвинил руководство университета в лицемерии: оказывая почет Кингу, они в то же время отказывают в уважении Гарлему». Что касается Радда, то он вовсе не был настолько спокоен, как казалось Хейдену и другим. На самом деле у него дрожали ноги, когда ему удалось встать перед вице-президентом Дэвидом Трумэном. Он произнес в микрофон: «Доктор Трумэн и президент Кирк совершают надругательство над памятью доктора Кинга». Микрофон отключился, но Радд продолжал. Он говорил о том, как университет «крадет землю у Гарлема», восхваляет ненасильственное гражданское неповиновение, которое проповедовал Кинг, но жестоко подавляет подобные действия в собственном кампусе.
То было начало самой памятной весны Колумбийского университета.
Невозможно не заметить, сколько движений 1968 года приобрели важное значение только потому, что правительства или администрация университетов прибегали к репрессиям, чтобы их остановить. Если бы они, напротив, не отреагировали — скажем, правительство Польши не закрыло бы спектакль и не отдало приказ атаковать протестующих, а немцы не обратили бы внимания на демонстрантов, выступавши* по большей части против американской, а не немецкой политики, — то многое к сегодняшнему дню было бы забыто. Что же до движения за гражданские права, то в 1968 году нужно было лишь найти «плохого шерифа», чтобы акция протеста состоялась.
В этом отношении Эс-ди-эс могло рассчитывать на Грейсона Кирка и администрацию Колумбийского университета. В апреле в университете по непонятным причинам были запрещены демонстрации в помещениях, что натолкнуло Радда на мысль привести сто пятьдесят студентов в Юридическую библиотеку с петицией против Ай-ди-эй (Института анализа мер обороны). Студенты требовали ответить им, является ли Колумбийский университет частью этой организации, разрабатывавшей военные стратегии. В свою очередь, университет отказался подтвердить или опровергнуть причастность к Ай-ди-эй. Тогда Эс-ди-эс не только начало во всеуслышание утверждать о существовании этой связи, но и заявило, что Грейсон Кирк и другие попечители университета являются членами правления Ай-ди-эй. Университет поддался в два счета: на шестерых студентов было наложено дисциплинарное взыскание (в том числе и на Радда). Вместо того чтобы сосредоточиться только на вопросах, связанных с гимнастическим залом, участники демонстрации 23 апреля также обратились к проблеме, получившей название «Шестеро ай-ди-эй». Словно для того, чтобы подлить масла в огонь, за день до демонстрации университетское начальство отдало распоряжение о заключении этих шестерых студентов в карцер. Теперь демонстранты не только выражали протест против гимнастического зала и Ай-ди-эй, но и требовали «освободить шестерых ай-ди-эй».
По еще одному совпадению случилось так, что именно в этот день Радд опубликовал свое открытое письмо — ответ на речь Кирка о «нигилизме», присущем «все большему числу» молодых, а также о разрыве между поколениями. В этой речи он назвал вьетнамскую войну «предпринятой из лучших побуждений, но, по существу, вылившейся в бесплодные усилия». Это звучало особенно оскорбительно для участников антивоенного движения, рассматривавших «усилия» США как аморальное стремление запугать и подчинить себе нищую и слабую нацию.
Уже из заглавия, которое Радд дал своему ответу, можно было сделать вывод о тоне всего письма: оно называлось «Ответ дядюшке Грейсону». Начиналось письмо словами «Дорогой Грейсон». Радд определял по-своему то, что Кирк называл «разрывом между поколениями». «Я понимаю это как реальный конфликт между теми, кто сейчас заправляет делами — я имею в виду и вас, Грейсон Кирк, — и теми, кто испытывает чувство подавленности и омерзения от того общества, которым вы управляете, — то есть нами, молодыми... Вспомним наши бессмысленные занятия, наш разлад с собой, наше нежелание, доходящее до отвращения, быть шестеренками в вашей корпоративной машине: все это — порождение общества, в самой основе своей пораженного болезнью, и реакция на него...