Страница 40 из 67
Первая моя попытка была провальной: я сожгла все поле засеяно пшеницей, к счастью, мама умело управляла природой, отчего возобновить урожай она смогла хоть и потеряла на это немало сил.
- Если ты будешь тренироваться, - говорила она сердито, - то уходи как можно дальше от дома и от поля.
С того момента я пряталась в лесу, где с опасением спалить все деревья все же продолжала усердную тренировку.
Воспламенить пламя для меня представлялось самой легкой задачей, а вот контролировать его - гораздо сложнее. Я то и дело увлекалась яркими искрами отлетающие от костра или хрустом горящего дерева, тем самым забывая зачем, собственно говоря, устроила костер.
Каким-то таинственным чудом деревья не воспламенялись. То ли на них наложена магия, толи мама постаралась в этом деле или возможно кто-то из потусторонних сил учувствовал в моих нелепых уроках. В любом случае костер обходил их стороной.
Иногда мне казалось, что за мной кто-то следит, какая-то темная, скрытая под черным плащом фигура, но еще ни одного раза мне не доводилось встретиться с неизвестностью лицом к лицу. Лишь непонятное трепетное и в тоже время волнительное чувство тревожило мое сердце.
Бабушка на мои рассказы ничего не отвечала, но что-то подсказывало мне, что она все знает, неизвестно только почему не желает отвечать.
- Я не могу сказать, - лишь говорила она, смотря как-то сочувственно на меня, будто я лишилась руки или ноги. – Мне нельзя.
В конечном итоге я перестала добиваться от нее хоть какой-то правды и только после этого ответы сами собой приходили ко мне, как ни странно, именно во снах.
Однажды мне приснились небеса или что-то похожее на них. Я гуляла в теплом летнем саду, который отчего-то был белым-белым словно снег. Не было не зеленой травы, не яркого желтого солнца, лишь одно белое полотно, да и только. В каждом сне со мной был юноша, тот самый ангел, но почему-то не называющий своего имени. Где-то в глубине души я знала, что это не Джеймс, но его лицо доказывало обратное.
- Что тебя тревожит? – спросила я его как-то раз. – Чего ты хочешь?
- Равноправия, - ответил он, будто в пустоту он был вроде со мной, но в тоже время где-то в дали и это чувство пустоты и одиночества впервые сильно напугало меня.
- С тобой что-то не так, - говорила я вслух. – Ты какой-то другой.
- Я все тот же, Хелен, - возражал он спокойно, заглядывая в мои глаза, будто ища в них какую-то тайну.
- Нет, - уверенно произнесла я. – Ты изменился.
Ангел не соглашался со мной, но в глубине души на сто процентов знал, что я права.
- Твое сердце, - продолжила я, - оно изменилось: стало холодным и черствым.
- Откуда тебе знать? – спросил он с ноткой раздражения.
- Я просто знаю и все, - ответила я, не зная как объяснить, что когда любишь, ощущаешь всю боль человека кому ты отдал свое сердце.
- Знаний не достаточно, чтобы понять каждого, - произнес он, вставая на ноги и уходя прочь. – Знаний не достаточно, чтобы жить.
Я хотела крикнуть его имя вслед, но слова так и остались непроизнесенными, будто кто-то наложил на их произношения запрет.
Тренировки дали нужный результат: я забыла о Джеймсе, по крайней мере, не надеялась на его возвращения.
Совсем скоро наступала зима. В холодное время матушка любила праздновать один замечательный день – Рождество. Именно в эту ночь мы устраивали праздничный бал, где, к сожалению, встречалось совсем немного мужчин в основном возрастом от тридцати лет и больше. Разуется, гости были ведьмами или колдунами, хотя последние больше предпочитают, чтобы их звали магами. Людей мы никогда не приглашали, и, разумеется, своих соседей-индейцев тоже. Бабушка говорила, что они не понимают значимость этого дня, утверждала, что для индейцев это просто холодный день зимы, не более того. Спорить было бесполезно.
Единственное, что огорчало маму так это то, что мой отец не сможет насладиться торжеством. Истинной причины его смерти я не знала, единственное, что я помню, так это как он умер на маминых руках, непрерывно глядя на меня своими карими добрыми глазами.
Я не сожалела о его утрате так сильно, как мама, возможно, по той причине, что мне было пять лет, когда он умер и, по правде говоря, я мало что помнила о нем и с каждым годом я забывала, как он выглядит все чаще и чаще. Я не знала его привычки и любимую книгу, не знал, как он любит проводить время, не знала, какой он стихией обладал, признаюсь, я совершенно о нем ничего не знала, и это чувство терзало меня все больше и больше.
К счастью мысли о наступающем празднике давали возможность забыть о проблемах терзающие мою душу.
- Хелен, поторапливайся, - звала меня мама с прихожей, уже давным-давно приготовившись к празднику. – Гости уже собрались.
- Уже иду, - крикнула я ей в ответ, в последний раз взглянув на свое отражение в зеркале.
Опережая моду, я принарядилась в красное пышное платье в пол с оголенными плечами и узкой талией, которую с легкостью можно было охватить ладонью. Дышать мне было довольно таки трудно и даже резкие взмахи веера не помогали, но оно того стоило. Огненная ткань прямо таки символизировала мою магию огня. Именно этот наряд снился мне каждую ночь, а черная узорчатая маска придавала образу таинственность и загадочность.
Мама же принарядилась в синее шелковое платье облегающее ее стройную фигуру. Какой век она выбрала, я не знал, но он определенно был далек от нынешнего периода.
Свою темную копну волос она подняла вверх закалов неизвестной для меня заколкой, в то время как я смело демонстрировала свои длинные темно-каштановые волосы кудрями спадающие на голые плечи.
Мама одобрено кивнула на мой наряд, но в следующую секунду состроила гримасу недовольства по поводу моей задержки и неумения собираться во время.
Я, молча, зашагала следом за ней, то и дело нервно набирая воздух в легкие.
На улице была очень холодно, мороз различными узорами приукрасил стеклянные окна, а иней покрыл ветки деревьев и засохшую траву дивной снежной накидкой. Такую красоту портить не хотелось, отчего я, потирая ладони, пыталась согреться, не воспламеняя пламя. Подомной всюду был лед, если бы я наколдовала тепло, то все бы растаяло в один миг, и я бы пришла во дворец мокрая, как морж.
- Поторапливайся, - проговорила мама, быстрым шагом идя по тропинке, несмотря на жуткую гололедицу.
«Как она только не упала?» - удивлялась я, смотря ей в спине.
Сама же мама была предусмотрительной: надела песцовую шубу. Где только она ее взяла? Я же замерла как суслик и в придачу ко всему постоянно падала, больно ударяясь о толстую льдину.
Наконец-то мы подошли к огромному дому, который обычно используется как концертный зал или место для провидения важных мероприятий. С виду дом не представлял ничего особенного кучка деревянный дощечек, да и только, но внутри все обстояло совершенно по-другому.
Я облечено выдохнула, отчего изо рта появился пар, как у закипевшего чайника.
- Держи себя достойно, - напоследок произнесла мама, прежде чем войти внутрь.
Я разражено закатила глаза, стоило маме отвернуться, но в следующую секунду с улыбкой проследовало за ней.
В этом году зал украсили особым образом. Где-то, возможно с других стран, были привезены огромные люстры, висевшие над головой присутствующих гостей. Всего их насчитывалось две, а посреди зала красовалась зеленая, будто только что вырубленная Рождественская ёлка.
- Ёлка как «рождественское дерево» появится в девятнадцатом веке в домах петербургских немцев, - рассказывал кому-то поблизости маг, одевшись в костюм, состоявший из дублета, штанов с буфами и короткого плаща на меху.
Его же собеседник предпочел вамс, штаны подбитые фатой и плащ-боэмио. Такие наряды вызывали у меня несмолкаемый смех, но соблюдая приличия, я не поспешно скрылась в толпе гостей, время от времени здороваясь со знакомыми ведьмами или приятелями мамы.
- Хелен, - позвала меня женщина с другого конца зала. – Дорогуша, подойди ко мне.