Победа для Александры

— Ты не разденешься?

Обнаженный до пояса Габриэль оставался в брюках.

— Ты этого хочешь? — вместо ответа, спросил он. В его тоне сквозило сомнение.

Саша задумалась.

— А почему ты спрашиваешь?

Разговор все больше напоминал общение двух осторожных евреев.

Габриэль ласково обнял Сашу и доверительно сообщил ей на ухо:

— Когда придет время.

Саша вывернулась из объятий и заглянула в темные глаза:

— Что это значит? Ты… не хочешь меня?

Габриэль протянул руку и провел пальцем по ее нижней губе. Получился смешной булькающий звук. Саша втянула губы. Он внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочитать мысли:

— Я не просто хочу, я люблю тебя. Я хочу не просто быть с тобой в постели, но сейчас ты еще не готова.

«Откуда он знает?» — подумала Саша.

— Ты еще не веришь мне, — продолжал Габриэль, — а иначе ты сказала бы, что ты замужем.

— Что? — Она не поверила своим ушам. — Ты знал?

Он покачал головой и так взглянул на нее, что она почувствовала себя нашалившей маленькой девочкой.

— Это так просто. Твоя фамилия больше не Ветрова. Иванова Александра, не так ли?

Саша почувствовала себя невероятно голой и замерзшей. Серенькой растрепанной мышкой она прошмыгнула к своим вещам и принялась быстро натягивать их на себя.

— Подожди. — Габриэль удержал ее за руку. — Я тебя ни в чем не виню. Не уходи.

— Правда? Ты — мой благородный рыцарь? — Саша вдруг рассердилась. — Ну и чего тебе надо от меня?

Наступила тишина. Такая долгая и тяжелая, что хотелось плакать.

Габриэль поднял голову и тихо произнес:

— Я не знаю, слышала ли ты меня… Я люблю тебя.

— Ну и?.. — Накатило злое чувство. Саша чувствовала себя стервозой, но не могла остановиться.

Неизвестно откуда черпал силы этот молодой паренек.

— Я не хочу делать тебе больно. Да, я хочу спать с тобой. Это правда. Тебе кажется, что ты тоже этого хочешь… Но твое тело говорит другое… Я обнимаю тебя, но я обнимаю только твое тело. Ты находишься где-то далеко. Не здесь. Не со мной. Прости.

Разжались руки, сжатые в злые кулаки. Его слова наотмашь били замерзшую душу. Рушился хрупкий лед, сковавший сердце. Ниоткуда полились горячие слезы.

— Мне одиноко. Мне так одиноко…

Саша плакала, не стыдясь, не заботясь о том, какая она сейчас некрасивая, не пытаясь быть сильной, не думая ни о чем, кроме того, что рядом находится человек, угадавший ее душу. Никого никогда прежде не интересовало, что творится у нее внутри. Что она чувствует, чего боится и о чем мечтает!

Бережные, невероятно нежные руки прикасались к ее телу, послушному, как растопленный воск. Они лепили из него что-то новое. Гладкое, доверчивое, восхитительно горячее и дрожащее от возбуждения. Саша обнимала Габриэля изо всех сил, держась за него, как утопающий за последнюю опору, стремясь сплестись с ним в единый комок, стать его частью. Обнаженное тело его с ровной, бархатистой на ощупь кожей казалось прохладным, скользило под руками. Она чувствовала его всем существом, губами к губам, сосками к соскам, животом к животу, ногами, бедрами, коленями.

А потом внутри вспыхнул свет. Она откинулась и застонала. В этом стоне растворилось все: невыплаканные слезы, сомнения, былые огорчения, холодная супружеская постель и даже маленькие недоношенные сгустки утраченной жизни. Сашу пронзило сладким упругим теплом, ее лоно благодарно принимало жезл, словно специально выточенный для него.

Она вновь и вновь двигала бедрами, стремясь, чтобы живительный жар проник как можно дальше, согрел ее изнутри. Заполнил томительным ликованием. Всю. Насквозь. Движения усиливались, нарастая оглушительным потоком, прорвать который можно было только криком освобождения. И она закричала. Криком освобожденной птицы, расправившей крылья и взметнувшейся в безумном порыве навстречу огромному, ослепительно прекрасному солнцу.

Темнота, наступившая следом, была влажной и горячей. Простыни пропитались телесным соком, не хватало воздуха. Габриэль, стройный, поджарый, как молодой гончий пес, с еще дрожащим от пережитого оргазма перпендикуляром пениса скользнул к окну и рванул его на себя. Саша с неожиданной нежностью увидела его силуэт на фоне матово серой поверхности Финского залива под темным, непривычно звездным небом.

— Я боялся, что ты будешь жалеть…

Темное лицо со сверкающими белками глаз, Саша поцеловала его в напряженную переносицу. Вставая, она оперлась рукой о его плечо, и в этот момент в ушах прозвучал незнакомый высокий женский голос:

— Ты беременна.

— Что? — Саша охнула и села обратно на диван.

— Что-то не так?

— Н-не знаю. Мне показалось… Ты ничего не натворил?

Габриэль показал глазами на пустую упаковку презерватива.

— Хорошо. Нам надо быть осторожнее. — Саша произнесла это и тут же пожалела. На лицо Габриэля набежала тучка, даже не тучка, мимолетное облако.

— Я постараюсь, — произнес он одними губами.

Глава 28

Крылья, спрятанные в рюкзачок, сапоги-скороходы, замаскированные под обычные кроссовки. Время неслось, ускоряя свой бег.

Саша съездила на каникулы. Провела неделю под бдительным прицелом внимательных глаз свекрови. Евгения Мартыновна накрывала на стол и разглядывала Сашу. С невесткой что-то явно происходило. Сияющие глаза, быстрые движения. Ни следа прежней меланхолии и бледной немощи. Саша просто кипела жизнью и энергией.

Александр не испытывал никаких опасений. Он был доволен Сашиным возвращением и тоже находил, что жена выглядит посвежевшей. В первый же вечер Саша порывисто поцеловала мужа в губы и потянула к себе. Иванов последовал настойчивому зову с некоторой неохотой. Прежняя отстраненная Саша нравилась ему больше. В этой было чересчур много живости. Она отдавалась ему с непонятным ожесточением, даже лихорадкой, словно была не совсем здорова. После нескольких вялых движений маленький дичок поэта вконец увял, и уже никакие, чрезмерные на взгляд Александра, усилия жены не помогли ему хоть чуть-чуть поднять головку. Секса не получилось. Саша странно взглянула на мужа разными глазами и, отвернувшись, спросила:

— Ты меня еще любишь?

— Ты — моя жена, — назидательным тоном ответил поэт, повернулся на другой бок и уснул сном праведника.

Ему снились консервированные томаты в большой пятилитровой банке. Яркие спелые плоды выглядели весьма аппетитно, но горлышко банки оказалось слишком узким. Половину сна брезгливый Иванов озирался в поисках вилки, а другую — пытался подцепить скользкую помидорку растопыренными пальцами. Наконец ему это удалось, но, к великому сожалению, вытянуть руку с зажатым в ней помидором наружу так и не получилось.

Проснувшись, инженер с удовольствием посмеялся над собой, наяву задачка выглядела до легкости несложной, и ему даже стало немного неловко, что во сне он вел себя как примитивный примат. Он разбудил спящую Сашу и принялся в подробностях живописать свой странный сон и свое же к нему отношение. Жена одарила странным, как и вчера, неуютным выражением, поэт жестоко обиделся и ушел спать в зал. Там его и обнаружила утром мама, накрыла пледом и принесла из прихожей запасные тапочки. Скрюченный Иванов согрелся, разогнулся под колючим шерстяным пледом и сквозь дрему подумал, что, в сущности, две женщины в доме — это излишняя, совершенно ненужная в хозяйстве роскошь.

Остаток каникул Саша и Александр передвигались в независимом друг от друга режиме, встречаясь лишь за ужином. Саша ела мало и неохотно, больше рассматривала. На желтоватом фаянсе возвышалась горка голубоватого картофельного пюре и оплывший кривой палец свиной сардельки. Свекровь мерно двигала челюстями, гоняя по лицу недобрые желваки. Иванов добродушно щурился в сторону матери, отвесив нижнюю губу. Порция на его тарелке исчезала с ужасающей скоростью. Саша прихватила вилкой сардельку, намереваясь перетащить ее к мужу. Острые металлические зубья с треском прорвали оболочку и впились в плотный сарделькин бок. Та беззащитно протекла соком. Ощущение живой плоти под вилкой было настолько явным и… отвратительным, что перехватило дыхание. Глубоко в желудке возникла резь, взметнулся соляной столб и выплеснулся в горло острым привкусом взбунтовавшейся желчи. Саша торопливо прикрыла рот рукой и бросилась в ванную.