Эликсир вечной любви

Инесса опустилась на тяжелый резной стул с высокой островерхой спинкой и, тяжело вздохнув, стала наблюдать за отцом, нетерпеливо теребящим рукав кафтана. Было видно, как в нем мучительно борются несколько трудно уживающихся друг с другом страстей. Родительский долг, накладывающий на него обязательства устроить ее судьбу, странная, суровая любовь, как обжигающий огонь свечи, вытапливающая изнутри его сердца многовековой груз традиций. И еще... Воспоминания? Да, кажется... Воспоминания о собственных чувствах, и эта тихая тоска, вошедшая в их дом год назад, когда он сидел у холодного тела своей жены, оплакивая ее кончину.

- Я говорил тебе вчера, что нынче в полдень, после того, как мне удастся окончательно уладить все дела, я расскажу тебе наконец, за кого именно намерен выдать тебя замуж, - после недолгой паузы, как будто с трудом превозмогая какую-то внутреннюю боль, проговорил отец, садясь за стол и беря в руки один из свитков. - Мое решение, разумеется, не может быть оспорено. И ты, как я надеюсь, примешь его спокойно и с пониманием. Так вот, из нескольких кандидатов, которые... Ах, впрочем, ладно...

Он снова встал и, шурша тяжелыми полами одежды, прошелся по комнате.

- Инесса! - заставил он вздрогнуть ее резким окриком. - Ты слишком много мечтаешь. Твоя мать не была такой. Я не понимаю тебя, и не желаю с этим мириться. Это что-то совсем чуждое для меня. Скажи мне, может быть, ты влюблена? Я готов допустить даже эту невероятную мысль... Итак?

- Нет, нет, отец, - помотала головой Инесса и улыбнулась, - я не знаю любви. Но... Мне хотелось бы поделиться с тобой своими размышлениями... Мне кажется порой, что этот дом, балкон, сад... Они слишком малы для меня... Нет, не для меня - для моей жизни... Должно быть что-то еще...

- Довольно! - нахмурившись, отец остановился возле зарешеченного окна. - Это совсем не то, что я надеялся услышать. Оставим этот ненужный разговор. Перейдем к делу.

Положив руку на поверхность оконной ниши, отец несколько мгновений молча разглядывал парящую высоко в облаках птицу, а после, резко обернувшись, проговорил:

- Итак, я принял предложение, и с этого момента ты невеста Бертрана Гюрра, графа Орского.

Он внимательно посмотрел на лицо Инессы и, будто удивляясь ее странному безразличию, покачал головой и продолжил:

- Ты несколько раз видела его в соборе. Помнишь, мы здоровались перед началом службы? Так вот. Он очень богат. Всего на восемь лет старше тебя. Много видел... Хотя, если прислушиваться к сплетням, то это последнее качество скорее можно отнести к его недостаткам, нежели к достоинствам. Однако... Я думаю, что семейная жизнь, дети, дом и все такое прочее очень скоро успокоят неуемный нрав графа, и вы будете жить душа в душу... Инесса! - прервав сам себя, недовольно воскликнул отец, подходя к ней и кладя руку на ее плечо. - Ты не слушаешь меня? Или тебе совсем безразлично, кого я прочу тебе в мужья?

- Да... То есть конечно нет... - будто проснувшись от глубокого сна, промолвила Инесса и, едва дотронувшись в ответ до отцовской руки, снова взглянула на ворох желтых бумаг. - Я полностью доверяю этому выбору и молчу потому, что мне просто нечего добавить к сказанному.

- Ну и чудно, - облегченно вздохнув, сказал отец и поспешно вернулся к столу. - Можешь идти к себе, я тебя более не задерживаю.

*4*

Когда Инесса вернулась в свою комнату, она первым делом присела на невысокую деревянную скамью и, поигрывая жгутом разноцветных лент для рукоделия, задумалась. "Значит это он... Он... Бертран Гюрр, граф Орский. Ведь именно о нем совсем недавно ей говорила Бригитта, пораженная рассказом служанки. О чем она шептала тогда? - Инесса коснулась рукой лба. - Ах, да! Кажется, это была какая-то история с соблазнением... Но кого и как? Она невнимательно слушала этот рассказ, да, впрочем, и остальные рассказы тоже. "У прислуги в доме Гонье слишком длинный язык", - зло сказал однажды отец, в ответ на какую-то жалобу Инессы. Возможно, ??он был прав? Или нет... Все же слухи, сплетни... Они рождаются не на пустом месте. И, кроме того, что-то говорил еще Гийом - старший брат Бригитты. Кажется о нечестном поединке, который произошел однажды в порту"...

Инесса отбросила в сторону шелестящие ленты. Значит отец уже все решил. Ей остается только смириться и молча ждать, как на нее наденут свадебный венец. Венец... Венец...

- Колокольчик в моем сердце прозвонит тебе любовью... - запела она и, поднявшись со скамьи, стала кружиться по комнате, - прозвонит тебе любовью и подарит свет луны.

Расплетая и снова запутывая длинные кисти кожаного пояса, Инесса танцевала и полуприкрыв глаза напевала песню, подслушанную где-то Бригиттой.

"Я видела его, Бертрана Гюрра, графа Орского. А он видел меня. И что же? Нет, нет... - она остановилась и бессильно опустилась на кровать. - Как ни мечтай, как ни придумывай... Любовь здесь ждать бессмысленно... Развратный и богатый, знатный и жестокий... Вот кто такой этот граф. А что же я? Его лицо, его душа, весь он волнует меня меньше, чем скучный рассказ заезжего пилигрима. Так на что же надеяться?"

И чуть-чуть покачавшись из стороны в сторону, она снова вскочила, подбежала к окну, уцепилась руками за холодную, покрытую тонким слоем ржавчины решетку, и с тоской посмотрела в небо. "Не вырваться, не убежать, не затаиться где-нибудь в высокой башне, - думала Инесса, пытаясь вдохнуть в себя поющую синеву небосвода. - Я хочу жить по-иному. Как те... Кого избрали для величия и тайны. Как те, что прячут глаза от людей, потому что боятся ослепить их огнем любви, подаренной им свыше. Как те, над кем Аньер расправляет свои белые крылья, пытаясь сохранить их союз от разрушительного тлена дней".

- А я их перехитрю! - она неожиданно рассмеялась и, закрыв лицо руками, остановилась посреди комнаты. - Перехитрю, перехитрю!

Она подошла к кованному сундуку и, вынув из него небольшой деревянный ларец, испещренный мудреными резными узорами, снова присела на край кровати.

- Здесь, здесь... - взволнованно зашептала она, поворачивая в замке серебристый ключ.

Откинув со скрипом крышку и выпустив на свободу неизвестные ароматы старинных вещей, Инесса стала перебирать всевозможные бусины, заколки, ленты и прочие безделушки.

- Это хранится здесь, завязанное в арабскую ткань. Вот... - продолжала говорить она вслух, рассматривая тугой кашемировый узел. - Моя мать перед смертью дала мне это и сказала...

Инесса развязала пестрый лоскут, расшитый мелкими узорами, и положила на раскрытую ладонь старинный перстень с неровным красным камнем. Итак, это кольцо с камнем цвета крови... Ей дала его мать, в тот день, когда... Да, да, именно в тот день, когда ее мать, всегда такая скрытная и молчаливая, с лицом, как будто превозмогающим всплеск каких-то невысказанных чувств, вдруг стала иной. И это было... Да, всего за несколько часов до смерти. Она тогда позвала ее, Инессу, к себе, пригласила сесть у изголовья, и сухими от жара губами прошептала: "Ты проживешь свою жизнь иначе...". А потом она много, много говорила. Рассказывала о том, как тяготила ее эта суета светских ритуалов, как тяжело ей было жить со своим старым мужем - отцом Инессы, как он опутывал ее своей снисходительной заботой, подобно стражнику в темнице для провинившихся королев. Она рассказывала и то, что только однажды - со стороны и тайком - видела она, что же это оказывается такое "любовь, большая, чем сердце". Она не сказала тогда, где и когда ей посчастливилось это узнать, и путая сама себя от волнения, вдруг, протянула Инессе этот перстень, надетый на лоскут из помятого, пахнущего незнакомыми специями кашемира, и сказала, что только один человек сможет помочь ей обрести свободу, равную свободе парящих в вышине птиц. "Да, да, - шептала она, слабея с каждой минутой, - Только он один. Старик, отыскавший истину в клубящемся дыме своих латунных котлов". Когда будет уже почти что поздно, когда в церкви уже будут звонить колокола, объявляя начало обряда венчания, тогда... Тогда-то он и совершит чудо... Только отдай ему это кольцо, и он не сможет... Не посмеет отказать. "Как его имя? И где мне найти этого старика?" - еле слышно спросила ее Инесса, затаившись и боясь, что раньше, чем мать ответит на вопрос, смерть выпьет из нее остатки жизни. Но со всей страстью, которую ей так никогда и не пришлось выплеснуть из сердца, мать вдруг сжала ее пальцы, и произнесла: "Амброзиус Брох. Его дом притаился на южной окраине Аньера. Возле старой сыплющейся острыми осколками лестницы, где растет древний платан... Ты не перепутаешь - над его дверью прибит корень аниса, загнутый в форме кулака, а из-за закрытых окон всегда тонко пахнет дымом". Это были последние слова, которые Инесса смогла разобрать, и сжимая еще горячие пальцы матери, поклялась себе, что в тот день, когда станет уже совсем отчетливо просматриваться ее дальнейшая судьба, она разыщет этого старика и отдаст ему странный кровавый перстень...