Страница 12 из 26
Часть вторая. Славный город
Глава 13
Егорка весь вечер смотрел то на Фросю, баюкавшую динозаврика, то на небо, подмигивавшее ему искорками звёзд. Звёзды рассказывали Егорке свои истории, и он всё-всё понимал. А что же тут непонятного, даже и язык такой специальный есть, чтобы со звёздами разговаривать. Астрономический. Кто знает этот язык, тому все рассказы и песни звёзд понятны. Егорка астрономический язык знал. Не полностью ещё выучил, но азбуку астрономическую запомнил и старался поскорее звёздную грамоту освоить. Иногда Егорке удавалось даже подпевать мелодиям далёких созвездий, и в эти моменты он был особенно счастлив. Так уж устроен человек, его во все времена тянет небо звёздное рассматривать и пытаться понять, что там, в тех космических краях происходит. И когда удаётся человеку это понять и свою сопричастность к огромному бескрайнему небу почувствовать, наполняет его какая-то непонятная, необъяснимая и необъятная радость. Огромная и бескрайняя, как само небо. Потому-то и стремятся люди к небу, кто как может и как умеет. И Егорка тоже тянулся к небу как мог и умел. А умел он пока немного. Зато очень старался. Книги изучал, мысли размышлял, звёзды наблюдал, карты рисовал. Звёздного неба карты. Астрономические. И на этих звёздных небесных картах Егорка видел не просто скопление точек, он эти карты как увлекательные истории читал. Астрономия - наука особенная, астрономы все немножко немножко фантазёры, немножко поэты, немножко переводчики, они со звёздного языка на человеческий целые галактики переводят. И Егорка, когда вырастет, тоже свою звёздную поэму прочитает и переведёт, чтобы все-все люди узнали, о чём Егорке звёзды рассказали.
Налюбовавшись бриллиантовыми россыпями звёзд на чёрном шёлке неба, вдоволь наговорившись с ними и намечтавшись, Егорка уснул. Он спал крепко и радостно, как можно спать только тёплой летней ночью на берегу солёного* озера, в котором плюхается динозаврик, а неподалёку сонно сопят все три головы твоего друга-дракончика. И где-то здесь рядом большой и сильный брат, с которым ничего не страшно. И Фрося, непостижимая девочка Фрося, которой на всех хватало доброты и желания помочь. Проваливаясь в сон, Егорка радовался, как он счастлив, и уснул с улыбкой, да так улыбаясь всю ночь и проспал. А утром...
А утром Егорку разбудила трель телефонного звонка. Спросонья он долго шарил по карманам, пытаясь найти телефон, потом вспомнил, что он никогда телефон в кармане не носит и тем более спать с телефоном не ложится, мама это строго-настрого запрещает. Телефон звонил и звонил, и вдруг Михаил забасил что-то сам с собой, и Егорка не сразу догадался, что Михаил по телефону разговаривает. Каждый звук разносился над озером как в громкоговоритель сказанный, и Егорка невольно подслушал разговор брата. И понял, что звонила Маруся, и что Маруся очень волновалась, и что вчера Маруся долго звонила Фросе, но та не отвечала, а когда Маруся дозвонилась до Инессы Валентиновны, то услышала очень странное объяснение - что вчера в лагерь приехал Михаил и забрал Егорку и Фросю, но скоро они должны вернуться. В утренней тишине Егорка даже мог разобрать раздававшиеся слова, которые Маруся произносила взволнованным встревоженным голосом: "Инесса Валентиновна сказала, что вы улетели. Это значит уехали срочно?"
- Нет, - честно ответил Михаил, - это значит, что мы улетели.
- На вертолёте?
- На драконе.
- А это что за марка? Это самолёт или вертолёт?
- Дракон - это дракон. Я тебя с ними познакомлю, и ты сама всё увидишь.
Но Марусю почему-то объяснения Михаила совсем не успокоили, она продолжала допытываться: - Мишенька, вы же не по санавиации улетели? У вас всё в порядке? Дети здоровы? Ты здоров?
- Всё в порядке, - заверил её Михаил. - Все здоровы.
Он помолчал немного, прислушиваясь к Марусиному голосу, а потом спросил: - А почему у тебя там лошади? Ты где сейчас?
И почти не удивился, когда услышал ответ.
- На конезаводе. В Редкой Дубраве.*
- Как в Дубраве? А мы на Кулундинском. Со стороны Знаменки.
- Я сейчас подъеду.
И действительно приехала! Михаил опомниться не успел, как жёлто-одуванчиковая "Нива" показалась вдали, съехала с дороги и уверенно попылила по солончаку, напрямик к озеру. Фрося проснулась и уже бежала навстречу: "Маммаруся, маммаруся!". Михаил и Егорка тоже обрадовались. А вот Змей Добрыныч восторга не испытывал.
- Маммаруся, Маммаруся! - скривился он. - Тьфу! Псину свою блохастую привезла небось. Вечно её с собой всюду таскает.
- Не таскает, а возит по работе. Найда - боец спасотряда. И ничего она не блохастая, - защищал Егорка.
- Зато зубастая и клыкастая, - сердито произнёс дракончик. - Щас как кинется на меня, и полетят клочки по закоулочкам.
- Точно! - испугался Егорка. - А что же делать?
- Чаво делать, чаво делать? - проворчал Змей Добрыныч. - Первым делом Жемчужинку успокоить. Она ж малёхонькая ишо, испужается и занырнёт в это озерище громадное, ищи её потом.
И он поковылял к озеру.
Егорка хотел пойти с ним, но решил не мешать Добрынычу разговаривать с Жемчужинкой. Всё равно Егорка их языка не понимает. И ещё мальчику подумалось, что дракончик очень соскучился по своим драконьим ровесникам, пусть даже динозавровым. Какими бы они ни были друзьями, но люди - это люди, а драконы - это драконы. И, наверное, Добрынычу давно хотелось с кем-то поболтать на своём драконьем языке, поиграть в драконьи игры и пожить обычной драконьей жизнью. Горный Змей, конечно, тоже дракон. Но он уже немолод, с ним сильно не поиграешь, он степенный, всегда делом занят. А с Жемчужинкой Добрыныч вчера светился от счастья, Егорка никогда его таким не видел, даже когда они Горного Змея нашли. "Мал ты ишо", - сказал вчера старый дракон. И правда, мал. Егорка смотрел, как Змей Добрыныч стоит у кромки воды и щебечет с динозавриком. Показалось Егорке или нет, что синяя мордочка расплылась в улыбке? Смешит её там дракончик, что ли? Егорка не стал за ними подглядывать, а развернулся и пошёл к подъезжающей "Ниве".
Михаил помог Марусе выйти из машины и начал рассказывать историю с динозавриком. "Лучше сразу признаться, - подумал он. - Надо было давно рассказать про Добрыныча и Горного Змея. Всё тянул, хвастаться не хотел, боялся, что Маруся меня хвастуном посчитает, ну какой из меня богатырь. Вот и дотянул." Михаил вздохнул и виновато начал: - Марусь, я давно хотел тебе сказать...
Слова застревали у Михаила в горле и никак не хотели скатываться с языка. Он откашлялся и замолчал. Маруся испуганно огляделась - вот Фрося, вот Егорка, все целы, выглядят вполне здоровыми и невредимыми. Что же он такого сказать ей хочет, да никак произнести не может? Случилось что? Но тогда почему "давно"? Насколько давно? Да что же он сказать-то хотел? Мысли Маруси метались в панике, но на лице её было написано полнейшее безмятежное спокойствие. Такая уж у спасателей привычка - не показывать свой страх и сомнения. Спасателям бояться некогда, и признаваться в своей слабости нельзя, надо всегда выглядеть уверенным, даже если самому страшно гораздо сильнее, чем людям, которых спасаешь. Люди видят, что спасатель спокоен и сами перестают паниковать. А тогда человека спасти легче. Маруся привыкла просчитывать опасные ситуации, ставить диагнозы на бегу, оперировать в машине или в чистом поле, справляться с действительно трудными случаями, и ей редко когда бывало страшно. А сейчас ей было страшно. Очень. Потому что стоит перед ней высокий широкоплечий Михаил и слова вымолвить не может, и расчёсывает пятерней свои льняные вихры, смущённо отводит серые глаза. Будто он боится ей сказать. Сказать - что? Чего он может бояться? И Марусе стало страшно. А вдруг... Нет, этого, конечно, не может быть, но вдруг произошло невероятное, вдруг... Тут у бесстрашного спасателя и опытного врача Маруси от ужаса похолодело внутри. А вдруг он её... разлюбил? Этого, конечно, не может быть, но... Но ведь боится же он в чём-то ей признаться?