Великие рогоносцы

Не успело одно следствие кончиться, назначай король другое! Улики относительно заговора абсолютно неопровержимые. Уже перехвачены письма в Испанию и обратно, из которых явно следует, что подготавливается почва, чтобы Гастона, сына Генриэтты, сделать французским королем. Ну против таких улик, как говорится, не попрешь! Пришлось Генриху IV скрепя сердце всю честную компанию заточить в Бастилию. Ну и что же вы думаете, дорогой читатель, делает Генриэтта в темнице? Плачет, страдает, раскаивается? Ничуть. Она иронически смеется, как Анна Болейн при восхождении на эшафот каким-то полусатанинским, полудемонским смехом. О, она-то знает силу своей власти над королем! Он просто бессилен против этой страсти и напрасно старается через разных там парламентариев уговорить Генриэтту ну хоть немножечко раскаяться, хоть немножечко покориться. Ну признаться в своей ошибке, обещать исправиться. Король имел бы тогда повод с радостью ее простить и опять в свое ложе взять, ибо без нее он уже жить не может. А она, негодная, этих явных намеков не понимает, а если и понимает, то все равно покоряться не желает, гордыня съедает Генриэтту.

Как же король страдал из-за ее гордыни и бесцеремонного с ним обращения! Мы вам, дорогой читатель, в подтверждение нашего тезиса приведем такой вот разговор Генриха IV со своим министром Сюлли: «Вчера я расстался с госпожой де Вернейль крайне рассерженный по трем причинам. Во-первых, теперь она вздумала хитрить, лукавить, жеманиться со мной, будто бы по чувству набожности, но я думаю, вследствие новых интрижек с людьми, которые мне совсем не нравятся. Второе: в ответ на мое замечание о ее сношениях с братом и другими злоумышленниками на меня и безопасность государства, она очень надменно отвечала, что все неправда, что я старею, оттого и становлюсь подозрителен и недоверчив. Что жить далее со мной нет никакой возможности, что я сделал бы ей величайшую милость, если бы перестал посещать ее наедине, так как пользы от этого мало, а одни только неприятности, особенно от королевы. При этом она королеву, жену мою, обозвала таким именем, что я едва удержался, чтобы не дать ей пощечину».

Унижаться перед королем, который вечно в ее ногах валялся? Вот уж нет, лучше она свою голову на плахе сложит. О боже! Ну как Генрих IV может срубить такую прелестную головку? Это вам не кровожадный Генрих VIII, который без пардону срубил головки двум своим женам; И потом без головки Генриэтта никакой ценности для Генриха не представляет. Мучится, страдает Генрих IV, словно он не великий король, а простой мещанин, не могущий заставить свою жену подчиниться воле мужа. Ну с какой бы он радостью простил Генриэтту! Но ведь толчок к этому должна дать она сама, а она унижаться не желает. Тогда подговорили Марию Туше, мать Генриэтты, ну, ту самую любовницу Карла IX, про которую при дворе говорили: «Репка — не баба». Она бросается королю в ноги и умоляет его простить свою дочь, мужа и сына — непутевых! Господин д'Антраг из-за опасения за свою жизнь решает выдать наконец злосчастный документ королю. Тот, брачный. И рассказал про тайник, где он был спрятан.

Ни за что ни Шерлок Холмс, ни Эркюль Пуарро документ бы не нашли: он был заключен в бутылку, которая была замурована в одной из стен замка господина д’Антраг. Вообразим себе, дорогой читатель, с какой неописуемой радостью сжигал Генрих IV этот документ, но копию его Сюлли сохранил для потомков. О ней и мы узнали и вам поведали. Помилование себе купить таким манером д’Антрагу не удалось. Парламент вынужден был его судить и суд в 1604 году приговорил и его и его сына за измену к смертной казни. Сообщницу Генриэтту д’Антраг суд рекомендовал заключить в темницу, или в монастырь со строгим режимом, что на одно выходит, на всю ее оставшуюся жизнь. Но разве покорится Генрих IV, съедаемый какой-то прямо необъяснимой, патологической страстью к Генриэтте, решению суда? И, пользуясь своим правом королевского помилования, он заменил казнь отца Генриэтты и ее брата пожизненным заключением, а Генриэтту приказал полностью освободить. Через некоторое время Господина д’Антрага вообще выпускают из тюрьмы, позволяют жить в своем поместье, на юге Франции, а вот его пасынка Карла, как более для государства опасного, оставили в Бастилии, правда, создали ему там довольно комфортные условия. И пребывал он там ровно двенадцать лет, и был освобожден только после смерти Генриха IV Марией Медичи.

Больше мы ничего не знаем об этом внебрачном сыне Карла IX. Правда, в воспоминаниях Сен-Симона, жившего в эпоху Людовика XIV, нам попалась малая заметка, что граф Оверенский присутствовал почетным гостем при бракосочетании дофина. И еще Сен-Симон упоминает, что умер Карл Оверенский в возрасте 78 лет и своей смертью.

А Генриэтта? Оставила свои козни? Ничуть не бывало, не в натуре этой мадам жить без интриг. Она вновь начинает нормировать свою партию, всех недовольных правлением абсолютизма привлекает на свою сторону. Образ гордой красавицы не дает покоя королю, и, хотя у него в это время были многочисленные романы, он возвращался к Генриэтте. Правда, детей он у нее отобрал. Они воспитывались вместе с его законными детьми.

Но на почве разных там волнений у Генриэтты развивается бешеный аппетит, и она устрашающе толстеет.

О, эта извечная болячка королев и фавориток! — если вы, дорогой читатель, обратили внимание в этой и предыдущей наших книжках, то почти все они после родов безбожно толстели, отпугивая королей от желания посещать их ложе. Диеты, что ли, не соблюдали? Сегодняшняя женщина не позволяет себе так растягивать свой желудок и поддаваться увеличению веса своего тела. Тут вам и массажи, и купание в джакузи, и диета — салатики с половинкой яблочка. Понимают наши дамы, что в эпоху усиливающейся деградации мужчин, их, женщин, неаппетитный вид только импотенцию мужчин усиливает. И наша современная пятидесятилетняя красавица, несмотря на все превратности судьбы и неизменную толкотню по утрам в городском транспорте, где ей едва почки не отшибут, умудряется элементарно — не толстеть и вечно молодеть. Наши старушки стали молодыми, не говоря уже о том, что очень даже образованными. Вы обратили на это внимание, дорогой читатель? А посмотрите на королевских жен и фавориток! Родит так с пяток детей королю и становится, мягко говоря, «бочечкой». Тут вам и маркиза Монтеспан, и Луиза Керуаль, и Мария Лещинская, жена Людовика XV, и Мария Тереза, жена Людовика XIV, и другая Мария Тереза, австрийская императрица. Даже не рожая ни одного ребенка, королевы умудрялись толстеть. И в этом отношении примечательна королева Марго, первая жена Генриха IV. Ни разу не рожала, а толстой лысой и неповоротливой стала очень быстро, правда, у нее к полноте была генетическая склонность, от матери Екатерины Медичи.

Много, очень много в истории королев и фавориток толстых и неуклюжих. Нам не резон их тут всех перечислять. Стройных, остающихся такими до глубокой старости — раз два и обчелся. К ним Диана Пуатье относится, старая любовница Генриха II французского. Она к своим шестидесяти четырем годам выглядела на тридцатилетнюю стройную красавицу. Так ведь у нее всю жизнь железная диета и дисциплина. Это она вставала в пять часов утра и скакала тридцать километров на коне, умывалась только ключевой водой, не признавая белил и румян, и глотала растворенные в уксусе жемчужины. Эротический писатель шестнадцатого века Брантом, близко знавший Диану, навосторгаться ею не может. Впрочем, это довольно снисходительный к старости и полноте писатель. У него чем старее женщина, тем лучше. То-то на страницах его книги семидесятилетние красавицы остаются «юными девочками». Мы в такую вечную молодость не очень верим, известный писатель, наверное попросту к старости немного ослеп, если все видит в розовой оболочке. Но отнять себе пару десятков годков, конечно, любой женщине под силу и наши дамы это на практике доказали. Словом, возвращаясь к нашему рассказу, Генриэтта, охваченная неимоверным аппетитом и не расстающаяся с ним даже ночью, начинает как на хороших дрожжах толстеть и влечение к ней Генриха IV значительно уменьшается. А то, стыд сказать дорогой читатель! Изничтожила, парализовала волю великого короля и сделала его посмешищем на всю Европу! Сколько бессонных ночей провел великий король, разгрызая извечный и далеко не русский вопрос: «Что делать?»