Страница 8 из 61
Уже в лесу, куда овражками вывел людей Седых, повезло. Наткнулись на застрявшую в раскисшей низине полуторку. В кузове несколько цинков с патронами и рассыпавшаяся по кузову картошка. Собрали почти мешок. Все поделили поровну: и патроны, и картошку. Весь день с небольшими привалами шли, то продираясь через густые ельники, то с трудом выдирая ноги из болотной грязи. В небе на большой высоте гудели моторами немецкие самолеты. Шли тяжело, поэшелонно, и некому было нарушить их строгий порядок. Волохов вспомнил, как их бомбили на станции под Витебском, как пикировали с воем и визгом, разрезая воздух, бомбардировщики, как лупили они из пулеметов, вспарывая землю и тела людей. Его тогда зацепило, раскаленный осколок, разорвав гимнастерку, сорвал кожу с плеча. Хорошо хоть, не пуля крупнокалиберная, что, легко прошивая вагонные доски, убивала людей. Не было где укрыться от летящей смерти, страшно было, от своей беспомощности страшно. От чужой боли, от ужаса в глазах и безголосого крика людского… Сейчас Волохову страшно было оттого, что не знал он, как вести доверенных ему комбатом, а главное, доверившихся ему людей. Дурной смерти не хотелось, бестолковой, ни себе, ни людям. Боевого опыта с Гражданской у него было не занимать. Но земля эта не была приспособлена к войне.
К землеробству — может быть, но не к войне. Не знал он этих мест, очень они людные, деревня на деревне. Где схорониться? Дороги кругом, а это ж разве лес? Три сосны да осинник, и ровно кругом, хорошо хоть, болотина. Да по ней тоже много не напрыгаешься, за день километров десять прошли — и язык на плечо.
— Слышь, Седых, надо место посуше для ночлега.
— Да не знаю я толком тута, зашли далеко.
— Тогда здесь на ночь и станем, устали люди. Костры надо запалить, обсушиться да кипяточком согреться. Располагаемся, мужики. Ночевка.
Вскоре к месту их привала не мог подлететь ни один комар. Умело расположенные костры накрыли дымом сырую лощину, выдавив из нее летучую нечисть; затрепетали на легком ветру портянки, снятые с натруженных ног.
— Товарищ командир, с той стороны пост ставить не будем.
— Это почему? — поднял взгляд Вол охов.
— Там мертвая зона, энтого аромата ничто живое не выдержит, — под общий хохот ответил Махоньков.
Волохов улыбнулся, наверное, впервые за последние несколько дней.
Подводная лодка без опознавательных знаков на рубке, оставив на поверхности буруны от рвущегося из цистерн легкого корпуса воздуха, медленно погрузилась в студеные воды. Темная вода с ледяным крошевом сомкнулась и успокоилась, как будто и не было ничего на ее поверхности. Темнота полярной ночи поглотила десант, и только луна в оранжевом ореоле и нестерпимо ярко блистающие звезды, которые зажглись, лишь только погасли прожекторы подлодки, рассеивали этот мрак…
— Потрясающе! Просто потрясающе, какое глубокое небо! О боже, бесконечное… Просто нереально! Мы на Земле или это другая планета?
— Вероятно, по этой земле еще не ступала нога человека!
— Не знаю, не знаю, но немецкий ботинок наверняка впервые оставил на этой земле свой отпечаток.
— Это не земля, это вечная мерзлота, это то, чего не касается время.
— Вы романтик, Гюнтер.
— Я ученый.
— Вы ученый-романтик. — Высокий, одетый в меховую куртку и ушанку немец улыбнулся. — А я не романтик, я практик и, как практик, скажу, что сейчас уже минус девятнадцать градусов, и это плохо, поскольку по ночам холод усиливается.
— Господин Вернер, наши палатки и спальники испытаны на минус тридцать, так что все в порядке, вперед, господа.
Глухо заурчали моторы, и, повинуясь команде командира группы, снегоходы медленно тронулись, пробивая путь в заснеженной тундре. Пока снег был неглубок и достаточно плотен, ехали быстро, за трое суток преодолели почти триста километров, но чем дальше они углублялись в материк, тем сложнее становилась местность.
— Здесь нет земли, здесь сплошные озера и реки, разделенные небольшими перешейками суши. Все это сейчас в замерзшем виде скрыто под снегом, через месяц-полтора начнет таять, и тогда здесь не то что ехать, пройти будет невозможно.
— Неужели здесь ничего не растет?
— Лишайники и кустарник, но зимой его срезает по уровню снега ветром как бритвой.
— Гюнтер, вы что, бывали в этих краях?
— Нет, Ганс, я просто много читал об этой древней земле. Еще в середине прошлого века здесь побывал известный путешественник и исследователь Сибири Ричард Маак.
— Англичанин — в этой глуши в прошлом веке? Не может быть, Гюнтер.
— Нет, он не англичанин, он русский. Его записки и отчеты свидетельствуют о существовании в этих местах огромных металлических сфер, излучающих энергию невиданной силы.
— Гюнтер, в прошлом веке — это когда?
— В шестидесятых годах.
— Это невероятно.
— Невероятно, но факт, Ганс. Причем эти сферы из неизвестного и очень прочного металла, несколько русских экспедиций в разные годы пытались взять образцы, но не смогли ни кусочка ни отколоть, ни отрезать. Не зря же мы тащим с собой столько оборудования? Надеюсь, нам удастся решить эту задачу.
Они лежали в пуховых спальниках в палатке и тихо беседовали между собой, два немца, два интеллигента, два хорошо образованных человека — один из них ученый, физик Гюнтер Миттель, другой — офицер СС Ганс Вернер. За восемнадцать дней пути они сблизились, стали друзьями. Они уже были примерно в ста километрах от притока реки Вилюй, Алгый-Тимирнить. От местности Елюю-Черкечех, что в переводе с тунгусского означало Долина смерти, их отделяло чуть более ста двадцати километров. Они несколько ошиблись в расчетах по времени, потеряли рацию и один снегоход, но в целом успешно приближались к цели. Четверо их коллег в соседней палатке спали, это были технари, обеспечивавшие движение снегоходов, работу аппаратуры и механизмов экспедиции. Через два дня неимоверно трудного пути — местность была истерзана древними катаклизмами — пришлось оставить и второй снегоход: сломалась последняя из запасных лыж. Навалы крупных камней, небольшие, но отвесные обрывы речных и озерных берегов, крутые холмы — все это было труднопроходимо для техники. Сменилась и погода: слепящее солнце затянуло белым маревом, поднялся ветер, который уже несколько дней не стихал. Движение стало медленным, шли пешком, проваливаясь в снегу; единственный оставшийся снегоход вез оборудование и еду, потерять его было нельзя. Карты, по которым ориентировался Гюнтер, лишь отдаленно соответствовали действительности, но в конечном итоге экспедиция вышла к притоку Вилюя. После полудня люди увидели крутой берег реки с парящей на морозе большой, в два роста человека, дырой. Она была отчетливо видна зияющей чернотой в сплошной снежной белизне берега.
— Стоп, мы на месте! — воскликнул Гюнтер и почти побежал к входу.
Все, остановившись, смотрели, как Миттель, скользя, карабкался по берегу, стараясь подобраться к краю этого неестественно ровного проема в земле. Наконец он встал в проеме, повернулся к ним и поднял руки.
— Невероятно, мы нашли! Мы сразу нашли, это просто фантастический успех, Вернер! — кричал Миттель, приплясывая от возбуждения.
Вернер, улыбаясь обветренными, потрескавшимися до крови губами, махал ему рукой.
Действительно, фантастическое везение! — думал он.
Через некоторое время рядом с проемом на берегу был разбит лагерь. Установив палатки и обогревшись, устроили праздничный ужин. Исследование проема решили начинать на следующий день, нужно было отдохнуть с дороги, подготовить необходимую аппаратуру.
К утру запуржило; и весь день непрерывно валил снег, разгоняемый необычно сильными порывами ветра, — пришлось дополнительно крепить грозившие сорваться со снежного покрова и улететь палатки. Выйти на воздух без веревок было опасно, просто сносило с ног. К ночи наконец снежная буря стихла; угольно-черное, бездонное небо вызвездило весь свой мерцающий арсенал, и колючий мороз напомнил немцам, что они на Русском Севере. Гюнтер и Ганс выползли из полузасыпанной снегом палатки и, лежа на снегу, любовались звездной панорамой.