Страница 55 из 61
— Буду краток, под руководством полковника Краскова, которого вы знаете, создан спецотдел внешней военной разведки. Мне предложено сформировать и подготовить к работе в любых условиях сложности разведывательно-диверсионную группу. Пока я не могу рассказать вам ничего о том, с какой именно целью создается это подразделение, но общая цель едина и ясна — победа над врагом. Я решил предложить вам эту в высшей степени опасную работу, потому что знаю вас и уверен в вас. Я пойму, если вы откажетесь, это никак не отразится на наших взаимоотношениях, на нашей дружбе. Ваше решение должно быть добровольным и обдуманным, потому что обратного пути у вас не будет. Это все. Утром мы едем в управление к полковнику. Вместе или нет, вам решать. Время до утра еще есть, прошу очень хорошо подумать.
Вангол смотрел на лица друзей. Они оба, ни секунды не сомневаясь в правильности своего решения, уже приняли предложение Вангола. Оба были счастливы и рады такому повороту в их судьбах, только внешне не проявили этих чувств. Даже Владимир, глаза которого просто сияли, сдержанно молчал. Макушев молча протянул Ванголу свою руку:
— Я согласен, Вангол. Пойду высплюсь спокойно, а завтра с тобой к полковнику твоему.
Вангол пожал огромную ладонь Степана:
— Я рад.
— Я тоже принял решение, — не выдержал Владимир.
Он положил свою руку на их руки:
— Я с вами.
— Ну вот и хорошо, теперь отбой, друзья. Завтра для нас начинается другая жизнь. Работы предстоит много, скучать не придется. С родными попрощайтесь надолго, из Москвы мы скоро уедем, это решение уже принято. Да, наша группа названа спецподразделение «Северный ветер».
— Почему такое название, Вангол? — спросил Владимир.
— Потому что северный ветер всегда свеж и чист, потому что он холоден и требует от человека постоянного движения, развития, совершенствования, в отличие от южного, теплого и расслабляющего.
— Ничего себе обоснование, прямо философия целая, и мне она нравится, — улыбнулся Владимир.
Макушев тоже улыбнулся. Они посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись. В комнатах спали их родные люди, самое дорогое, что есть у человека. То, ради чего он живет и, если надо, умирает… Они разошлись по комнатам и легли спать.
Группа под кодовым названием «Северный ветер» была специальной и особой. Только два человека в стране знали об истинных целях и задачах этих людей. Все остальные должностные властные лица или воинские начальники только выполняли приказы и распоряжения свыше и иногда удивленно вскидывали брови, когда малейшая задержка решения какого-либо вопроса относительно их запросов вызывала мгновенную и мощную реакцию с самых верхов. Это вызывало только одно желание у начальства всех рангов и мастей — поскорее избавиться от такой обузы. Поэтому все вопросы решались максимально оперативно. Это была заслуга полковника Краскова, сумевшего в условиях абсолютной секретности обеспечить группу всем необходимым в кратчайшие сроки.
Времени было очень мало, уголовное дело, возбужденное в отношении Вангола, по указанию свыше было приостановлено в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, но, к удивлению Краскова, не прекращено. Он хотел задать по этому поводу вопрос «самому», но, поразмыслив, не стал этого делать. В принципе решение было принято верно, пройдет время, все встанет на свои места, главное, Вангол на свободе и в его группе. По его запросу в Москву были этапированы арестованные в Иркутске Пучинский и Мыскова. И это было сделано очень своевременно, поскольку для Пучинского тюремная камера в любой день могла стать местом гибели, уж очень не понравился его большой нос одному из зэков. Может, по заданию оперчасти, а может, по своей дури доскрёбывался он каждый день до профессора, проходу ему не давал.
Пучинский был просто раздавлен произошедшими событиями. Он терзал себя за то, что по собственной глупости попал в НКВД, но это не самое страшное, он знал, что арестована и Нина и что в розыске все, о ком он рассказал на допросе. Он чувствовал себя предателем, это убивало его и лишало сил к сопротивлению. А там, где он находился, главное было иметь силы выжить, иметь силы постоять за себя. Иначе просто смерть, может, не физическая, но смерть личности точно. Для таких людей, как Пучинский, это практически равнозначно. Потеряв лицо, такие люди уже не держатся за жизнь, просто катятся вниз по наклонной, даже не пытаясь сопротивляться. Семен Моисеевич был на грани, еще немного и… Но дверь камеры открылась, и то единственное, что могло его спасти, произошло.
— Пучинский, на выход, с вещами!
— У-у-у-у, сука жидовская, я тя все одно достану… — прозвучало в спину Пучинскому на выходе из камеры.
«И чего я ему плохого сделал?» — задавал он себе этот глупый вопрос, уже, наверное, тысячный раз, не понимая простой тюремной истины. Он боялся, а это всегда видно. А бояться нельзя, если хочешь выжить.
Вот такое, шиворот-навыворот, правило. И верить никому нельзя, а он простодушно верил всем. Одного этого было вполне достаточно, чтобы стать объектом посягательств.
Уже в эшелоне Семен Моисеевич узнал: Мыскова тоже едет в Москву, в одном с ним вагонзаке, но за всю дорогу ее так и не увидел. Ему тогда было невдомек: Нина сильно заболела, еще в тюрьме, и где-то под Сталинградом ее сняли с поезда, с высокой температурой и в беспамятстве. Только через две недели, пролежавшую в какой-то лагерной больничке, под конвоем ее доставили в Москву. В кабинете, в который Нину привели, она попала в объятия Пучинского. Она была настолько слаба, что просто потеряла сознание от неожиданной встречи… По инициативе Вангола Пучинский и Мыскова были включены в аналитическую группу по работе с архивами спецподразделений ВЧК и ОГПУ, занимавшихся изучением аномальных явлений. Естественно, после разговора с Ванголом и полковником Красковым они дали согласие на режим полной секретности, в котором будут с этого времени жить и работать. Для всех родных и близких они арестованы и сгинули безвестно, как сотни тысяч других…
Родители Владимира Осокина тоже получили нерадостную весточку — без вести пропал. В артиллерийском училище, куда он благополучно прибыл, его вдруг вызвали в особый отдел, и на следующий день он уже ехал в Москву. Там его встретил Вангол, и он получил новое предписание — разведшкола. Разведывательно-диверсионное отделение. Ускоренные трехмесячные курсы.
— Оценки должны быть только отличные, Владимир. Справишься — заберу в свое подразделение, не справишься — поедешь по разнарядке на фронт, — сказал ему Вангол, вручая документы.
— Я смогу, очень хочу служить с вами.
— Как ноги-то?
— Да в порядке, только холодных полов не терпят…
— Со временем пройдет. Успехов тебе. Грызи науку, курсант Владимир Осокин…
— Да, чуть не забыт, уж слишком все неожиданно, еще в эшелоне из Иркутска один ваш знакомый передал мне, что якобы вы в розыске, я, дурень, если честно, даже поверил…
— Все правильно.
— Что — правильно?
— Я в розыске, — улыбнулся Вангол.
— Это как? — опешил Владимир.
— А вот так. И о встрече со мной никто не должен знать, понимаешь? Домой пока не пиши, ты для них сейчас пропавший без вести.
— Ого, это для чего, Вангол?
— Это для того, чтобы ждали, но писем от тебя не будет, понял?
— Так волноваться же будут…
— А так, думаешь, не волнуются? Пропал — это не погиб, так что дуй учиться и держи язык за зубами, разведчик… Вопросы еще есть?
— Никак нет, — улыбнулся Владимир.
Вангол, пользуясь неограниченными полномочиями, которыми обладал полковник Красков, собирал вокруг себя тех, кто был с ним в тайге, тех, на кого он мог положиться. Важно, что так или иначе, вольно или невольно, но они были уже крепко связаны между собой событиями их жизней, и это было, и это уже нельзя было изменить или забыть. Никто из них и не желал иного. Все радовались встрече, все радовались возможности работы вместе с Ванголом, несмотря на то что это резко меняло их жизни и судьбы. Война, сама по себе, уже перекроила по-своему судьбы миллионов людей, независимо от их воли и желания. Страх и ужас войны легче переносится, когда рядом свои, проверенные люди. В этом, наверное, и было то, что в очень короткое время сплачивало людей. Тот, незнакомый тебе еще вчера мужик, в рваной шинелке, стоптанных кирзачах, который, почуяв каким-то неведомым чувством опасность, удержал тебя в последний миг, готового уже шагнуть в смерть, становился тебе роднее родного, именно с ним ты готов идти в бой, в штыковую, хоть к черту на рога…