Страница 28 из 61
— Ну, наш вернулся, такого разве можно завалить? Кишка у немчуры тонка…
— Товарищ командир, вы бы слегка пригибались, когда по передовой ходите, а то немцы в отказ от боевых действий пойдут, и нам тогда что, опять в лагеря?! — под общий хохот острил кто-то из траншеи.
Волохов в землянке слушал про своего друга прямо легенды.
— А в той деревне, где мы немчуру били, капитан на немецкого часового случайно напоролся, вышел на него из-за угла избы, так тот просто обделался от страха. Автомат выронил и как заверещит, прям как баба, ну, командир ему в рыло кулачищем въехал, тот и потух.
— Дак, говорят, немецкие диверсанты на капитана напоролись, ну это… ночью, так он без оружия троих уделал и в плен взял…
— Да ну…
— Сам слышал, как офицеры про то рассказывали, еще до приезда ротного…
Волохов поддержал рассказчика:
— Вот это точно было, мужики, сам тех диверсантов видел, уже опосля, когда из госпиталя ехал.
— Во, слышишь, а ты — да ну!
— Взвод! Давай на выход! Через полчаса уходим. — Комвзвода, сержант со смешной фамилией Полтинник, торопил людей заранее — а кому хотелось на мороз, когда еще в теплой землянке окажешься!
Макушев вернулся из штаба хмурый. Предстояло пешком пройти больше тридцати километров и перекрыть Волоколамское шоссе в районе разъезда Дубосеково, причем точных данных о противнике нет, известно только, что там же держат оборону остатки полков дивизии генерала Панфилова, с которыми необходимо войти во взаимодействие.
Любой ценой остановить врага, любой, то есть ценой жизни своей и солдат остановить, даже если придется погибнуть. Макушев построил роту, метель била острым снегом по лицам солдат. Строй стоял и ждал от командира, что он скажет и как. Макушев вышел и посмотрел на стоявших солдат. Много раз он вот так осматривал стоявших перед ним людей, там, в сибирских лагерях, на этапах, он видел глаза обреченных на муки и страдания зэков. Смирившихся со своей долей и несломленных, разных, но там их судьбу решили другие люди, и он только выполнял свои обязанности. Здесь судьба этих людей была доверена ему, и сейчас только от него зависит их жизнь.
— Товарищи, пришел час, когда каждый из нас должен сказать самому себе: я готов умереть за Родину, если другого выхода нет. А другого выхода действительно нет, позади Москва. Но я не хочу, чтобы вы погибли, я хочу, чтобы в эту мерзлую землю легли те, кто на нее пришел незваным гостем, — фашисты. И мы это умеем делать. Вот так. Через полчаса выступаем. С собой только оружие и боеприпасы, все лишнее оставить здесь, нам предстоит тридцатикилометровый марш-бросок и бой. Вот так. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись.
— Ничё, братва, на этапах и по полтиннику за день топали, выдюжим, не боись, командир! — выкрикнул кто-то из строя.
Кто-то еще, под общий хохот, подхватил:
— Нам мороз по барабану, токо б водки хлестануть.
— Водка будет, комбат обещал.
— О-о-о-о! — одобрительно загудели паром изо рта солдаты.
— Разойдись!
Эти тридцать километров с гаком ночного марш-броска трудно дались Волохову. Как ни крути, а не совсем оправился он от ранений. Да и годы давали о себе знать. Тяжело было, задыхался, но шел. Шел и вспоминал сон, медсестру Ольгу, что во сне звала его, траву выкосить просила…
Утро, раннее, морозное, туманное, они встретили в поле. Рядом была изрытая воронками дорога и железнодорожный переезд со взорванными, стоящими костром рельсами и разбросанными шпалами.
— Я думал, это скирды брошенные в поле стоят, а это танки сгоревшие, — докладывал Макушеву высланный вперед командир отделения разведки Пименов. — Насчитал пять штук, два наших и три немецких. Дальше по околице до переезда траншеи наши, но в траншеях никого живых, токо мертвяки, и наши, и немцы, много. Рукопашно бились, видать. Ежели по карте смотреть, то нам надо еще западнее около трех километров топать, а теперь получается, немец вперед ушел и мы у них в окружении.
— Не в окружении, а в тылу, а это разные вещи, Пименов, понял?
— Понял. Так куда идем, товарищ командир?
— Давай думать, разведка. Немец, судя по следам танков, говоришь, дальше прошел, но малыми силами, значит, утро наступит и он через нас попрет уверенно, зная, что здесь нету никого, кто бы их встретил, так?
— Так.
— А вот и не так, а тут мы. Как считаешь, будет для них это приятным сюрпризом?
— Ага…
— Чё — ага?
— Здорово, командир.
— Немедленно ко мне командиров взводов!
— Есть.
— Занимаем траншеи, быстро, пока туман. Трупы не трогать, использовать как маскировку, как прикрытие, да простят они нас, грешных. Оружие, боеприпасы собрать, приготовиться к бою! — кричал Макушев спешившим к траншеям бойцам.
— Давай, ребята, располагайся как дома, отсель мы никуда уже не пойдем. Здесь стоять будем насмерть, как наши товарищи, что лежат на позициях. Они выстояли, теперь они помогут нам устоять. Телами своими прикроют, а потом мы схороним их как героев! Слышите — как героев! — говорил Макушев, идя вдоль траншей.
— Маскируйтесь, не высовываться, немец думает, что здесь никого нет. Огонь только по моей команде! Быстрее, быстрее… Старшина, где старшина?
— Здесь, товарищ командир.
— Быстро всем по сто грамм, тащи водку…
— Сделаем, товарищ капитан!
— Волохов, кто видел, где Волохов?
— На правом фланге у железной дороги.
— Я тоже там буду, там повыше.
Макушев пошел туда. Волохов долбил лопаткой землю, углубляя окоп.
— Видно, времени у них в обрез было, окопаться путем не успели.
— Да, зато нам подфартило. Лопатка есть?
— Ага, подфартило, светает уже, на лопату, спина у меня чё-то ломит.
Макушев взял саперную лопатку и стал остервенело долбить землю.
Рассвело, и пошел легкий снежок. Разведка сообщила — немцы: колонна танков и машины с пехотой. Идут медленно. По шоссе пронесся одиночный мотоцикл. Рота замерла, пропустили без звука. Но вот за их спиной начался бой, были слышны стрельба, взрывы, где-то в двух-трех километрах. Немцы атаковали. Макушев понимал, что сейчас там немецкий мотоциклист доложил о подходе танков и немцы пошли в атаку. Пропустить их нельзя. Впереди показался головной танк, он шел медленно, как бы прощупывая траками землю под собой.
— Приготовиться к бою! — прошелестело над траншеями роты.
— Не стрелять, братцы, не стрелять, — шептал Макушев, внимательно наблюдая, как приближаются танки и машины с пехотой.
Немцы удара не ждали, поэтому, когда был открыт огонь, колонна остановилась, и несколько минут было явное замешательство. Головной танк и еще два горели, расстрелянные в упор с близкого расстояния. Пехота, выскакивая из грузовиков, попадала под разящий пулеметный огонь; уцелевшие, отстреливаясь, отступали, прячась за застрявшие на дороге танки и машины. Танки наконец, наверное получив команду, стали выезжать с шоссе, разворачиваясь в атаку на позиции Макушева.
— Пять, шесть… восемь, — считал Макушев.
Открыв огонь, они шли напролом, зарываясь в сугробы и ломая одинокие деревца по обочинам шоссе. За ними пошла пехота.
— Быстро, суки, в себя пришли. Ну что ж, держись, братва! — орал кто-то.
Бронебойщики зажгли еще два танка. На дороге горело несколько автомашин, застилая густым дымом поле боя. Немцы продолжали атаковать, но было заметно, что они выдыхаются. Офицеры не могли поднять залегшую под прицельным огнем пехоту. Один из танков, прорвавшийся к позициям по дороге, был остановлен связкой гранат. Танки, шедшие полем, вязли в глубоком снегу, останавливались, по ним били из пэтээров, били прицельно, еще один танк задымил. Остальные, не выдержав огня, поливая из башенных пулеметов, стали пятиться, отходить. Пехота отползала, оставляя убитых. В какой-то момент наступила тишина. И в этой тишине кто-то, звонко свистнув, крикнул: «Ну чё, словили, суки, свинцового мармелада? Приходите, еще отвесим!» И рота захохотала. Смеялись все, громко, до слез. Убитых не было, несколько легкораненых оставались в строю. Макушев послал разведку себе в тыл, выяснить, где там наши. Разведка напоролась на немецких мотоциклистов и вступила с ними в бой. В результате Пименов примчался назад на трофейном мотоцикле и доложил, что немцев в тылу нет, но и наших тоже.