Страница 3 из 14
С Адгуром я познакомилась в метро. Была зима, я гуляла по Новому Арбату, мороз загнал меня погреться на станцию метро «Арбатская», и я, уткнувшись в смартфон, сидела на скамейке в конце платформы, когда передо мной возник стильный паренек восточного вида и просто сказал:
– Пойдем, купим тебе сапоги.
Я оторвалась от переписки с подругой из далекого покинутого Якутска, по которому я ужасно скучала, и вскинула на незнакомца непонимающие глаза. Высок, статен, в дорогом кашемировом пальто в пол, руки в карманах, на шее – белое кашне, и по всей станции витает аромат его парфюма.
– Зимой нельзя ходить в кедах, – ослепительно улыбнулся парень. – Воспаление легких тебе гарантировано.
Взглянув на свои потрепанные всесезонные кеды в мокрых разводах, я спрятала ноги под скамейку и с вызовом выпалила:
– А вам-то что?
Занятая исследованиями, мама давно уже не обращала внимания, в чем я хожу. Когда я говорила, что нужно купить новую куртку или джинсы, она рассеянно кивала и тут же переводила разговор на лабораторных мышей.
– Пойдем, – перестав улыбаться, стал серьезным незнакомец. – Я тебя не трону. Честно! Только сапоги куплю.
Адгур и в самом деле отвел меня в обувной магазин, откуда я вышла в теплых меховых ботинках. Я уже не дичилась своего смуглого благодетеля, весело смеясь шуткам, и даже находила его невероятно красивым. Изысканным стилем одежды и черными, гладко зачесанными назад волосами он походил на танцора аргентинского танго. Или на итальянского мафиози, я так и не разобралась, на кого именно.
– Ты сегодня ела? – осведомился новый друг.
И повел меня в «Макдоналдс». Он был невероятно обаятелен, и после «шрима-ролла» и кофе с пирожком я охотно согласилась поехать к нему в гости. Я приезжала к нему каждый день, и Адгур все время был дома. Но это меня почему-то не удивляло, мне казалось, что он художник и работает по ночам. Почему художник? Наверное, потому, что стены в его просторной квартире в самом центре Москвы были завешены всевозможными картинами в богатых золоченых рамах, скромных багетах и вовсе без рам. Но когда я стала оставаться у него на ночь, то убедилась, что это не так. Ночью он тоже не творил в своей мастерской, а спал, как и все остальные люди. Зато обещал свозить меня в Лувр и в музей Прадо, рассказывал много интересного о художниках и полотнах, о работах знаменитых скульпторов и ювелирных коллекциях.
На полках его библиотеки высились ряды роскошно изданных альбомов с репродукциями, и Адгур часами мог мне их показывать и рассказывать, какие сокровища мировой культуры я перед собой вижу и в каких музеях они хранятся. Вскоре я вполне прилично научилась разбираться в предметах искусства, и вот тогда мы перешли к изучению основ драматургии. Я еще не очень поняла, для чего мы всем этим занимаемся, но, разыгрывая волнующихся школьниц и вульгарных девок по вызову, начала кое о чем догадываться. Адгур орал на меня и даже бил, провоцируя стрессовые ситуации, из которых я должна была научиться находить достойный выход.
Время от времени Адгур давал мне какие-то свертки и называл адрес, по которому мне следовало их отвозить, и просил ничего не записывать, а держать адреса в голове. В тот год я с грехом пополам окончила школу, лето мы провели на море, и в самом начале сентября мой друг сказал:
– Берта, у меня проблемы. Я знаю, что положиться могу только на тебя. Мне очень нужна твоя помощь.
Меня охватило ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Свершилось! Наконец я кому-то всерьез понадобилась! И, пребывая в эйфории, я почти что украла под заказ небольшую картину Саврасова. Это было так увлекательно, точно я участвовала в съемках кино. Сначала мы долго изучали по каталогам внешний вид заказанного полотна. Я так хорошо запомнила грачей на ветвях дерева в Сокольниках, что могла бы с закрытыми глазами нарисовать таких же. Затем я училась вскрывать отмычками замки и незаметно прятать вещи в специальный карман на юбке.
В день операции я надела форму престижной столичной гимназии, домашние тапочки на босу ногу, взяла на руки крохотного белого котенка, и старший друг повез меня на Ленинский проспект. Тот, кого мы должны были ограбить, жил в могучей сталинке с широкой парадной лестницей и кариатидами, подпиравшими балконы, а возле лифта сидела строгая консьержка. Но я прошла через черный ход, заколоченный обветшалыми досками. Адгур заранее вынул из досок несколько гвоздей, позаботившись о том, чтобы я смогла этим ходом воспользоваться. И вот я стояла на черной лестнице перед квартирой коллекционера, прижимала котика к груди и, размазывая слезы по щекам, отчаянно молотила в дверную филенку. Хозяин открыл не сразу. Сперва он поговорил со мной через дверь.
– Кто там? – раздался из-за двери его настороженный голос.
– Ваша соседка сверху, – всхлипнула я. – Прошу, помогите мне! Я открыла дверь черного хода, чтобы покормить голодных кошечек, а мой котик выбежал на лестницу и стремглав помчался наверх! Я его поймала, но когда вернулась на этаж, увидела, что дверь захлопнулась! Позвольте пройти через вашу квартиру, пожалуйста! Я больше часа не могу попасть домой! Я стучу, а бабушка не слышит! Если я позвоню в звонок с парадного входа, она обязательно откроет!
Дверь приоткрылась, и крохотный старичок высунул в образовавшуюся щель седую плешивую голову, поросшую тонкими редкими волосками. Для правдоподобности я чмокнула котенка в морду и обезоруживающе улыбнулась старичку. И, продолжая улыбаться, спросила:
– Так можно я пройду через вашу квартиру?
– Что ж, барышня, проходите, – нехотя откликнулся коллекционер, распахивая дверь.
Я шагнула через порог и оказалась на просторной кухне. На плите закипала в большой кастрюле курица, тоненько порезанная на разделочной доске морковка ждала своей очереди, чтобы отправиться в кастрюлю следом за птицей. Меня это немного смутило, но Адгур уверял, что в это время суток старик в квартире совершенно один, и я, следуя заранее продуманному сценарию, дошла до коридора, заметила до боли знакомых грачей, неловко споткнулась и взмахнула руками. Котенок шлепнулся на пол, испуганно мяукнул, метнулся в комнату и скрылся под диваном.
– Ой! Мой Кексик опять убежал! – всполошилась я, косясь на картину. – Пожалуйста, принесите швабру!
Старик поковылял в санузел, а я, согласно инструкциям Адгура, проворно сняла со стены подлинник Саврасова, собираясь повесить на его место заранее приготовленную копию, да так и застыла с трофеем в руках, не успев спрятать под юбку. Со стуком распахнулась дверь санузла, и из него вышла дородная дама и схватила меня за руку. Буквально через десять минут, несмотря на мои слезы и просьбы отпустить домой, к маме, примчались стражи порядка. Был изнурительный допрос в сером здании в самом центре Москвы, который вел совершенно лысый капитан со стальными глазами и неправдоподобно правильными чертами лица. Такие лица бывают у манекенов и роботов. Впечатление, что перед тобой не настоящий человек, усиливало то, что брови и ресницы на его суровом лице были абсолютно белые и сливались с грубой пористой кожей.
Капитана звали Олег Андреевич. И фамилия у него была Сирин. Однако, несмотря на говорящую фамилию, отсылающую к птице Сирин, по легенде своим пением заманивающей корабли в морские глубины и обрекающей моряков на погибель, сладкоголосым назвать его было нельзя. Наоборот, говорил он мало и хрипло, в основном довольствуясь короткими рублеными фразами. Как он ни допытывался, про организатора я ничего не рассказала, чем здорово разозлила капитана Сирина. Три дня я провела в камере предварительного заключения, а потом меня опять вызвал Олег Андреевич и сам подробно рассказал, как было дело. Клянусь, я не называла имени Адгура, ибо полагала, что не имею права предавать того, кто хочет мне только добра. И я снова начала все отрицать, говоря, что идея украсть Саврасова посетила меня совершенно самостоятельно. Олег Андреевич смотрел на меня стальным холодным взглядом, от которого по затылку скребли кошачьи когти, и было страшно себе представить, о чем он думает.