Страница 46 из 55
4.
Сегодня впервые «накрыло» и нас. Одиночный снаряд залетел и разорвался прямо на территории больницы. Было это ближе к вечеру, во дворе пусто, и поэтому никто не пострадал. Осколками посекло стены, на стороне взрыва на всех трех этажах вылетели стекла, а на земле образовалась воронка метра три в диаметре. Это мы уже потом детально рассмотрели, а сперва, как бабахнуло, то все и млад и стар, обгоняя друг друга, резво побежали в подвал. Там у нас раздевалка оборудована. Сидим, больше часа прошло. Что делать – никто не знает. Связи с нашим городским начальством нет. Наконец, кто-то дозвонился по мобильному до горздрава. Вопрос заместителя начальника: «а что там у вас опять приключилось?» вызывает у коллег громкий безудержный смех. А может, это истерика у людей началась?
Получаем разрешение отправляться домой «кто как может». И на том спасибо. Улицы города пусты, ни одной машины. Шагаем по шпалам пешком. Стрельбы больше не слышно, и то хорошо. Подбадриваем друг друга шутками на тему: «а что у вас там случилось?» Ничего особенного, просто у нас война. На полдороге слышим за спиной перестук колес. Старенький, до слез родной нам желтый трамвайчик дребезжит по рельсам. Теперь доберемся!
5.
Сижу с женой под старой грушей на крылечке нашего дома. Мы остались одни, сын с невесткой и детьми неделю назад выехал к друзьям в Мариуполь. Школа, где жена проработала три десятка лет, закрыта. Накануне здание было повреждено реактивными снарядами «градов», и всех сотрудников отправили в бесплатные отпуска. У меня на работе ситуация другая – работают те, кто в состоянии добраться до своего рабочего места.
Вечереет. Изредка где-то вдали слышатся одиночные залпы. Интенсивные обстрелы, как правило, начинаются с наступлением темноты, часов в десять-одиннадцать. Пока готовимся. Заносим в подвал запас воды, проверяем освещение. В углу у стены лежит штыковая лопата и лом. Это на случай завала. Откапывать нас будет некому. Надеяться надо только на себя. Вокруг ни души. Улицы нашего поселка как-то незаметно совсем опустели. Соседи постепенно разъехались. Кто-то поехал к родственникам, кто-то – к знакомым. Кто-то в Россию, кто-то в Белоруссию, а кто-то, кто мог себе это позволить, давно «свинтили» за рубеж и в тихом месте где-нибудь в Баден-Бадене или Бечичи пережидают ситуацию, обсуждая за чашкой кофе причины, породившие Майдан.
С наступлением темноты становится совсем жутко. Вокруг мертвая тишина, не слышно ни птиц, ни людских голосов. Не светятся окна домов и даже оставшиеся без хозяев собаки перестают выть от голода. Они раньше всех чувствуют приближение часа «Х» и прячутся, куда подальше в укрытия.
Тускло светит из-за туч месяц. Высокая кудрявая груша отбрасывает мрачную тень на стену дома. Шелест листьев похож на тяжелое дыхание притаившегося зверя.
Прислушиваюсь к отдаленному нарастающему гулу. Кажется, сейчас начнется!
Пройдет еще три дня и четыре ночи. Сын пришлет за нами машину и, «через рощи шумные и поля зеленые», окольными путями, минуя зоны обстрелов, нас вывезут в тихий поселок на побережье Азовского моря, где мы первую неделю будем отсыпаться, вздрагивая по ночам от звука каждой случайно проехавшей мимо дома машины…
Август 2014
Даниил Морин
ЛАВКА ЖИЗНИ
"На дряхлеющей лавке, присев, закурил
Скрыв ладонью тщедушный огонь зажигалки.
Одинокий фонарь, чуть мигая, манил
Но потуги его, в лунном свете, так жалки…"
Дарий
Она появилась однажды. Однажды вместе с остальными лавочками.
Случилось это много раньше завершения переоснащения сквера. Их просто привезли, сгрузили и оставили.
Скучившись, лавочки простояли довольно долго. Изящными деревянными планками они походили на нотный стан в ожидании того, когда на них появится значимая по своей неповторимости нота в виде человека, но покуда довольствовались воробьиной непоседливостью. До времени, чириканье было единственной музыкой, начертанной на них птичьим помётом.
Постепенно, по одной, но чаще парами лавочки стали расходиться, пока не осталась одна единственная. Ей как будто и не искали применения, она оказалась лишней. И чтобы не возиться с вывозом, место нашли совершенно неказистое.
Соплеменницы по всем правилам паркового дизайна расположились вдоль тенистых дорожек, в уединённых тупичках или же вокруг детских и спортивных площадок. Она же, будто вырванная из обыденности скамеечного бытия, по неизвестной причине была приземлена на отшибе, строго напротив конструкций для сушки белья, стоящих давным-давно без дела, и спинкой – аккурат к окнам кухни моей квартиры. С тех пор всякий, даже мельком брошенный мною взгляд, цеплялся за этот незатейливый силуэт. Сначала бездумно, мимолётом, вскользь, а позже – осознанно, с интересом.
Своим наблюдением за лавкой и её посетителями, я пыталась постичь парадоксальность фантастической притягательности. Я размышляла, не понимая, почему отсутствие приватности и живописности, совершеннейшая очевидность невыгодного положения лавки, не отпугивали, а напротив, – как будто соблазняли? Почему не было случая, когда бы лавочка пустовала? Что являлось причиной её привлекательности для постоянных посиделок?.. В чём её тайна?
Постепенно наблюдение за лавкой стало привычкой. Были попытки выявить закономерность по категориям посетителей. Как оказалось, весьма глупая затея, не принесшая результата. Публика всегда разношёрстная, как по возрастному показателю, так и по интересам. И бабульки, и мамульки, и алкаши, и чиграши. Здесь я видела и одиночек, и тандемы, и шумные компашки. Не удалось заметить ничего, что бы натолкнуло на объяснение популярности этой лавочки.
Решилась осмотреться на месте. Дождалась, когда очередной паломник отклеит свой зад и освободит пространство, приблизилась, покрутилась, осмотрелась. Была надежда, что, подойдя к лавке, получу хотя бы зацепку для дальнейших размышлений или почувствую что-то особо притягательное. Подумалось: вдруг здесь уникальное место Силы? Надежда быстро капитулировала перед внутренним скепсисом. Не удосужившись присесть, я побрела домой, оставив лавку пустовать. По пути не удержалась, обернулась.
Но воистину свято пусто не бывает, или как там?.. Старичок уже предъявил свои права на временное пользование лавкой.
И тут меня осенило. Временность.
Видимо, в этом и была единственная причина – временность. Должно быть, всякий, кто оказывается здесь, принимает лишь временность своего существования, не задумываясь о выгоде положения, выгоде вообще, и не мороча себе голову, как я, просто пользуется тем, что может предложить эта лавка, – временностью. И, конечно же, не ожидая ничего сверхъестественного, покидает это место, уступая его другому. Следующему.
Окрылённая таким озарением, я впорхнула воробышком в квартиру. Несколько раз посмотрела на умиротворённого старичка на «лавке жизни» (как я тогда её окрестила). А чуть погодя, пребывая в некоторой эйфории от своей догадки, решила вернуться, пообщаться и поделиться соображениями с дедулькой. Почирикать по душам...
Дедулька был мёртв.
Идёт время, вид из окна моей кухни не меняется.
Лавочка по-прежнему обитаема и по-прежнему величается мною «лавкой жизни», но никак не смерти. Ведь смерть в жизни является лишь частью последней…
Хотя и последней частью.
Николай Озеров
ВЕЧНАЯ СЛАВА ЛУИ!
Ранним, но уже не прохладным летним утром к обшарпанной «хрущевке» подлетела видавшая виды «шестерка». Со словами: «Спасибо, братуха! Выручил!» – из автомобиля выскочил десантник-«дембель» во всем своем гордом великолепии – аксельбанты, золотые лычки, шевроны, ослепительно начищенные ботинки… Даже белые парадные офицерские перчатки за офицерским же желтым ремнем, и те – в наличии. Волнение и жара придают блеска и лицу.