Страница 9 из 46
Питер закрыл глаза руками. Эта женщина с её ненасытным тщеславием и бесцеремонностью заправской шдюхи, с её манерами, духами, цветами сводила его с ума.
— Ты хоть когда-нибудь задумываешься, какими способами… — он, как всегда собирался сказать так много, что запнулся и замолк.
— Пит, дружище… — сняв у тройного зеркала горжетку из серебристой лисицы, бросив в шкатулку браслет и серьги, Агнес подсела к Питеру, по-детски склонила голову на его плечо: — Тихоня, мы ещё так молоды. Когда бороться, если не сейчас? Когда безумствовать, побеждать!
Она упала поперек широкой кровати, вытянулась, мечтательно зажмурилась: — У меня ещё столько сил! Ах, до чего же я люблю сражаться!
Питер резко встал и отступил к двери: — А я люблю, люблю… — Он сжал кулаки и саданул по роскошной, белой с золотом, притолоке. — Спокойной ночи, Агнес. Надеюсь, ты и в этот раз победишь. — Он распахнул дверь.
— Постой! — Она сидела на отласном покрывале, изящно подобрав ноги в тонких, блестящих чулках и улыбалась. Уже если она и манила, то только по привычке. Питер знал — для Агнес такая сцена — всего лишь театр. Сейчас она с упоением играет примадонну, готовую выслушать пылкие признания несчастного влюбленного.
— Постой! — Агнес подошла к нему вплотную, глядя снизу вверх прямо в загоревшиеся надеждой глаза. — Послушай, если хочешь знать правду… Я терпеть не могу красные розы. Мне по душе — желтые.
В «Сильве» Петти имела бешеный успех. Ее стали называть Королевой чардаша. Пластинку с её голосом без конца передавали по радио, на телевизионном экране не раз появлялась запись популярного спектакля.
Агнес понравилось вспоминать о своей венгерской крови, называть цыганским бурный сценический темперамент. Она появлялась перед фотообъективами в суперэффектных туалетах, ослепляя блеском камней, завораживая роскошью мехов и перьев. Скандалы и скандальчики, затеваемые завистницами, лишь увеличивали популярность звезды. Для миллионов мужчин и женщин она стала олицетворением роскоши, успеха, везения, доказательством того, что любимчики фортуны существуют.
Никто не знал, сколько сил и труда требуется для создания этого мифа.
За пределами сцены изнеженная «Королева чардаша» была скорее педантичной немкой — рациональной, работящей и на редкость выносливой. Любовные страсти Петти бушевали лишь в свете рампы — там она была настоящей возлюбленной, роковой, сводящей с ума дивой. В реальной жизни, отбирая кандидатуры покровителей, Агнес производила тщательные расчеты.
Агнес редко признавалась в усталости, а скука или тоска были вовсе незнакомы ей. Иногда Питеру казалось — ещё один рывок и Агнес сойдет с дистанции. Дело не в том, что иссякнут её силы, однажды она остановится и спросит себя: а зачем, собственно, это все? Изматывающая гонка за популярностью, отсутствие домашнего очага, семьи, бесконечная ответственность перед созданным ею же мифом? Она остановится, внимательно посмотрит вокруг и увидит Питера — того, кто предназначен ей самой судьбой.
5
Гастроли в Югославии подходили к концу. Октябрь выдался дождливым, с моря дул резкий ветер. На опустевшей набережной Сплита тревожно махали зелеными «крыльями» растущие вдоль берега пальмы. С тротуаров исчезли столики, спрятались под зонты продавцы попкорна и восточных сладостей, цветы на балконах поникли, даже чайки, покачиваясь на волнах с зябким отвращением, кричали особенно громко и по-вороньи нагло.
Агнес велела поплотнее закрыть окна трехкомнатных апартаментов в отеле «Риц», выходящих к морю. Она предпочитала классический «дворцовый» стиль, упорно избегая модных стеклянно-металлических интерьеров и декора в авангардистской манере. «Моим перьям и мехам необходима рама из позолоты, бархата и хрусталя, что-то времен Штрауса, Оффенбаха, „Мулен Руж“. Подумайте сами, дорогой, разве не смешно — я и Модильяни, — объяснила она мэру Сплита. Господин Стефович — большой поклонник актрисы, предложил ей расположиться в особняке для приемов именитых гостей, оформленным художником-абстракционистом. Агнес отказалась и перебралась в „Риц“».
Здесь все соответствовало настроению примадонны — отличные декорации для «Травиаты» где-нибудь в Метрополитен-опера. Хворать на широком ложе, декорированном золотистым штофом, среди торжественного, хрусталем поблескивающего полумрака, букетов свежих роз, специально отобранных для спальни, среди небрежно разбросанного по креслам кружевного белья, валяющихся на ковре афиш с собственным, весьма удачным изображением весьма приятно. Весь свободный день Агнес провалялась в постели, жалуясь на горло и головокружение. Вместо того, чтобы, как обычно бывало, принять ледяную ванну и объявить веселую вечеринку, она заперлась в номере, послав к чертям всех визитеров.
В бледно-сиреневой воздушной сорочке, отделанной шелковым гипюром, звезда лежала на высоких подушках с распущенными по атласу кудрями и слушала перестук дождя на жестяном карнизе балкона. В дверь постучали и тут же, не дожидаясь разрешения, боком с подносом в руках в неё протиснулся Питер, исполнявший обязанности сиделки и доверенного лица.
Агнес достала градусник, посмотрела на противно дергающийся ртутный столбик и недовольно отбросила его на тумбочку.
— Завтра я буду петь.
— Ни в коем случае! — Питер установил на одеяле поднос с чашкой подогретого кагора и медом в серебряной вазочке. Он был одет по-домашнему в широкие фланелевые брюки и вязаный жакет с полосатым орнаментом.
Агнес отхлебнула горячее вино. — Мы похожи на супругов, засыпанных снежной лавиной в альпийском домике. Представляешь, сплошной снег и ни одного огонька на много километров вокруг.
— Только театр и касса с объявлением: «Билеты могут быть возвращены. В связи с болезнью Агнес Петти спектакль отменяется!!»
— Перестань! — Она разозлилась, уронив на кружево тягучую каплю меда. — Отмены не будет.
— У тебя плохо с горлом. Ты рискуешь потерять голос, — монотонно, словно заученный текст, произнес Питер, сдерживая себя изо всех сил. Ничто не действовало на Агнес столь целительно, как уговоры отдохнуть и расслабиться. А ему больше всего хотелось именно этого. Вместо того чтобы вскочить и сплясать канкан, демонстрируя боевую форму, Агнес тяжко вздохнула.
— Пару дней отлежишься и все будет в порядке, — сказал Питер, в тайне рассчитывая на то, что именно сегодня выпадет долгожданный случай: Агнес отменит спектакль и серьезно задумается о будущем.
Больная посмотрела на него мученическими, затравленными глазами.
— Пару дней за десять лет?! Не много же ты мне даешь, Пит. Я не идол, не каменная статуя — я слабая, уставшая женщина… Ты не заметил?
— Придумываешь новый имидж? Не стоит — ореол победительницы твой фирменный знак.
— Отвратительный, мерзкий Тихоня! Полагаешь, легко держаться на коне? Вкалывать, как одержимая, выдерживать столько лет бешеный галоп?
— Не-человечески трудно, дорогая. За все это, — Питер махнул головой, обозначив шикарные апартаменты, разбросанные на полу трубочки афиш, вещи, — за все это ты дорого платишь… — Он кисло улыбнулся одними уголками губ. — Агнес Петти не может позволить себе быть обыкновенной уставшей женщиной.
— Пит… — Агнес спрятала лицо в ладонях. — Кажется, кажется… Он заметил, как из-под пальцев с искристыми перстнями, блеснув в мягком свете лампы, скатилась алмазная слеза. Агнес умела эффектно рыдать, не размазывая грима. А в свете рампы её слезы искрились как настоящие драгоценности. Даже сейчас она плакала так, что не запеть волнующим бельканто и не обнять её было совершенно невозможно.
Питер не умел петь. Он осторожно притянул к себе Агнес. Поцелуй, настоящий любовный поцелуй, которого он ждал столько лет, наконец случился. А потом произошло то, что, тоже, вероятно, должно было случиться давным давно…
— Слава Богу! — одобрила Ди. — Честное слово, не понимаю, почему этот рыжий симпатяга махнул на себя рукой? Он не так уж дурен, насколько я понимаю.
— Вовсе не дурен! Нескладный Тихоня давно превратился в крепкого и весьма обаятельного мужчину. Питер Бруклин, между делом, закончил экономический факультет Университета, блеснул в чемпионатах тенниса. Девушкам он нравился своей основательностью и мужественной внешностью, словно несущей печать тайной любви. Женщина инстинктивно стремится завоевать победу над романтическим влюбленным, прочно принадлежащему другой. Он, правда, не слишком постился. Но все так — мимоходом, абсолютно несерьезно.