Страница 11 из 56
Над Севастополем, Николаевом, Петербургом плыл скорбный колокольный звон. Панихиды справляли официальные и неофициальные.
Выли вдовы, лишившиеся единственных кормильцев. Пошли по миру еще десятки семей на Руси.
6. ЛОЦИИ ВРУТ В ТУМАНЕ. ПРИЗНАНИЯ КНЯЗЯ УРУСОВА
Перед Комиссией один за другим проходили люди. Все, кто хоть в какой-то мере мог прояснить случившееся.
Вопросы, задаваемые свидетелям, часто повторялись. Но лишь потому, что найти вразумительный ответ на них было почти невозможно.
— Кто мог проникнуть в крюйт-камеры, где хранился боезапас?
— На линкоре имелось два комплекта ключей от них. Один хранился, как положено, другой был расходным.
— Что значит «расходным»?
— Он находился у старшего офицера и утром разносился дежурным по погребам.
— Кому еще выдавался на руки этот комплект ключей?
— Старшим башен или дневальным у погребов.
— И какое время он у них находился?
— Весь день до семи часов вечера или до окончания работ.
— Кому сдавались после этого ключи?
— Дежурному по погребам унтер-офицеру. А тот отдавал старшему офицеру.
— Где же в это время находился тот комплект ключей, который хранился «как положено»?
— Под охраной. И считался неприкосновенным.
— Был ли порядок хранения ключей обусловлен приказом по кораблю?
— Нет, такого приказа не было.
— Как не было?
— Порядок установили в связи со сложившейся традицией…
Когда были опрошены десятки людей, Крылов сказал коллегам:.
— А вы знаете, у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы пройти в крюйт-камеры, вообще не нужно было иметь никаких ключей. Причем доступ к зарядам был возможен в любое время дня и ночи.
— Каким образом?
— Судите сами. Люки бомбовых погребов снабжены крышками, которые должны быть всегда заперты на замок. На «Марии» же они не только не запирались — их не было совсем.
— Куда же они делись?
— Выясняется одно странное обстоятельство: их сняли под предлогом, что для удобства ручной подачи снарядов над люками были поставлены столы с отверстием…
— Час от часу не легче!
— А все это означает, что бомбовые погреба всегда открыто сообщались с крюйт-камерами. А в бомбовые погреба можно было запросто проникнуть, минуя запертый люк, из самой башни. Кроме того, в этой башне существуют лазы, через которые можно пройти к нижнему штыру. Штыр этот окружен кожухом. Помещение штыра отделяется им от крюйт-камеры. В кожухе же есть горловина из крюйт-камеры, закрываемая дверцей.
— Значит…
— Это еще не все… На «Марии» эта дверца не только не имела замка, но была снята совсем во всех башнях. Значит, из помещения штыра любой человек мог преспокойно проникнуть в крюйт-камеру…
— Это только ваши предположения?
— Нет, это объективные данные.
— Кого еще вызовем?
— Урусова. Как-никак он — старший артиллерийский офицер корабля.
Старший лейтенант князь Урусов казался безнадежно равнодушным и к тому, что произошло, и к тому, что его сейчас допрашивают. Видимо, переживания и боль последних дней что-то надломили в его душе. Отвечал он монотонно, словно повторяя уже не раз рассказанное им:
— Да, я — старший артиллерийский офицер корабля… То, что предполагает господин Крылов, — правда. Люк в крюйт-камере из бомбового погреба действительно не запирался. Я не помню, была ли сделана крышка и, следовательно, предполагалось ли запирать ее. Подробности сейчас не вспомнишь. — Урусов удрученно развел руками. — Все происшедшее — как дурной сон… Но вероятно, я просто не приказывал эту крышку сделать или приказал снять ее.
— Для чего?
— Через люк производилась ручная подача зарядов. Для облегчения ее над люками были поделаны деревянные столы с отверстиями для подачи.
— Но ведь все это открывало доступ возможному злоумышленнику в погреба.
Урусов тяжело вздохнул:
— Врать не хочу, но этому обстоятельству я не придавал значения… Вернее, — уточнил он, — не подумал об этом…
Члены Комиссии переглянулись. Версия Крылова подтверждалась даже в мелочах.
— Но как такое все же стало возможным? — спросил Крылов вызванного после Урусова старшего офицера капитана 2-го ранга Городысского.
Тот усмехнулся:
— Устав — это устав, а жизнь — это жизнь. Требования устава подчас расходятся с требованиями, предъявляемыми каждой минутой жизни корабля. Попытки совместить их у нас, на «Марии», почти всегда были болезненными и производили впечатление тормозящего дело педантизма…
— Вот и попробуй разберись во всем этом, — ворчал Крылов, когда Городысский покинул каюту.
Но разобраться «во всем этом» было необходимо, и Комиссия продолжала работу.
— Кто, кроме членов команды, бывал на корабле?
— На «Марии» немало незавершенных работ. Поэтому, когда линкор стоял на якоре, на нем работало до ста пятидесяти человек мастеровых от разных заводов.
— Какие работы были так или иначе связаны с погребами? Особенно с первой башней?
— В бомбовом погребе первой башни работали четверо мастеровых Путиловского завода.
— Чем они занимались?
— Устанавливали лебедки.
— В какие часы?
— Приходили они на «Марию» примерно в семь тридцать. Заканчивали работу в шестнадцать часов. Правда, были в этом смысле и исключения: экстренные и ночные работы.
— Как проверялись люди, допускаемые на корабль?
— Теперь можно сказать — плохо. Поименной проверки на берегу не велось. После прибытия людей на борт уточнялось лишь их число. Поименные же списки представлялись старшим из мастеровых каждой партии.
— Значит, при такой системе один человек или даже группа людей могла не только проникнуть на корабль под видом мастеровых, но и оставаться там столько, сколько им могло понадобиться?
— Выходит, что так…
Все происходящее начинало уже напоминать членам Комиссии бег на месте. Дело не только не становилось более ясным, но все более и более запутывалось.
Установить истину было невозможно: многие погибли. Другие все помнили лишь приблизительно. При существовавших на корабле порядках удивляться тут было нечему, и Комиссия, за неимением более точных данных, посовещавшись, вынуждена была записать в решении:
«…Показания мичмана Мечникова, на вахте которого съехали последние четыре мастеровых Путиловского завода, работавшие в бомбовом погребе 1-й башни, находится в противоречии с показаниями нескольких нижних чинов, которые утверждают, что в ночь с 6 на 7 октября после 10 часов вечера они видели двух мастеровых. Установить в точности справедливость этого показания или опровергнуть его не представляется возможным».
Клубок не распутывался. Нити, за которую можно было потянуть, не было.
16 октября Комиссия закончила свою работу. Председатель Комиссии Яковлев и старший член ее адмирал Маньковский поехали отдохнуть в Ялту. Крылов засел за следственное Заключение. 19 октября он уже представил его главному морскому прокурору сенатору генералу Матвеенко, включенному к тому времени в состав Комиссии. Матвеенко прочел Заключение и целиком его одобрил.
Петербург встретил их ледяным ветром с Невы и мокрым талым снегом.
Настроение у Крылова было под стать этой погоде. Особенно после доклада у министра.
Тот хмуро выслушал членов Комиссии. Перелистал папку, на обложке которой каллиграфическим почерком писаря было выведено: «Заключение Следственной комиссии по делу о гибели линейного корабля «Императрица Мария».
— Кто автор? — Министр постучал пальцем по столу.
— Крылов… Но после обсуждения принято Комиссией единогласно для дальнейшего направления…
— Что ж, оставьте…
Министр только старался казаться равнодушным. Как только члены Комиссии покинули его кабинет, он начал скрупулезно изучать Заключение.
В докладе подробно описывалось все, что произошло на «Императрице Марии».