Страница 57 из 65
Она входила в бухту, поседевшая от морской соли, стремительная в могучих обводах своих, с гордым, поющим на ветру флагом. И хотя над черной водой не полыхнуло, как это было в Отечественную, пламя орудийного залпа — тогда подводники так сообщали берегу о своих победах — на пирсе ждали ее напряженно и радостно. Потому что, хотя и шла она долгими днями в глубинах, встречающие знали, какой это был поход и что, по выражению адмирала, сумела «натворить» в море эта субмарина.
Впрочем, говорилось все это с гордостью, и чувствовалось, что от нее, крылато нареченной когда-то «Ленинским комсомолом», и не ждали иного. Потому что уже как-то привыкли, что люди ее достойно выходили из таких немыслимых ситуаций, которые не только в понятии военных, но и по самым что ни на есть объективнейшим причинам казались безвыходными…
А «натворить» в океане «Ленинский комсомол» действительно успел многое… Сейчас все это, как и итоги учения «Север» в целом, будет анализироваться и изучаться в штабе. В обстановке относительно спокойной и можно сказать «кабинетной».
А тогда — всего считанные часы отделяли людей лодки от недавно пережитого, — тогда все было иначе…
Приказ адмирала гласил:
— В Северной Атлантике действует отряд кораблей «западных». Найти и уничтожить!..
Приказ есть приказ. Но не всегда легко его выполнить. Легко сказать «уничтожить», когда корабли идут в окружении многочисленного эскорта противолодочных кораблей…
— Контакт с «западными» установлен, — доклад гидроакустиков как сигнал: на размышления больше нет времени. Нужно действовать. Но ведь «западные» тоже, наверное, лодку прослушивают.
Значит, нужно идти на сложный обманный маневр.
Дрожит корпус корабля, стремительно, распарывающего глубину. И вот наконец:
— Атака!..
Сказать, что командир мастерски вывел «Ленинский комсомол» на дистанцию торпедного удара, — значит почти ничего не сказать. Ибо в эту абстрактную формулу не вместишь ни горящих глаз боцмана, ни взволнованного напряжения электриков, ни того первого ожидания, которое приковало торпедистов к приборам.
Команда и сама лодка стали в эти мгновения одним живым организмом — стремительным, нервно-напряженным. Так, наверное, сливаются истребитель и машина, идущие на таран.
И когда грозно вздрогнуло могучее тело корабля — самонаводящиеся торпеды вышли навстречу цели, — напряжение не спало. Наоборот, секунды растянулись в часы, а минуты — в вечность.
И лишь после известия, что атака проведена отлично, люди улыбнулись. И боцман вытер пот со лба, и не без гордости подмигнули друг другу торпедисты: мол, знай наших…
Кажется, все.
Но почему нет отбоя тревоги?
Люди недоуменно переглядывались.
В тревожной тишине как-то особенно резко прозвенел голос динамиков:
— Получено срочное сообщение. Идем на поиск подводного ракетоносца «противника».
Дело принимало более серьезный оборот.
Подводный атомоход все же имеет многие преимущества перед самыми мощными надводными кораблями.
Здесь предстояла встреча на равных. Кто кого?
К тому же, судя по всему, атомоход «западных» вовсе не собирался обнаруживать себя. Вероятно, у него была другая цель: скрытно выйти на позицию и нанести внезапный ракетный удар.
В эти минуты главные люди на корабле — акустики. Кажется, они обратились в слух, боясь пропустить малейший шорох тревожного моря.
Идут минуты, напряженные, как сжатая пружина бойка перед ударом.
Одна, десять, сорок минут, сто…
И кажется, с облегчением молодой матрос, почти шепотом, словно боясь ошибиться, доложил:
— Справа по борту — шумы подводной лодки…
Своих здесь быть не может. Значит, это ракетоносец «западных».
Лодка противника прямо по курсу.
Нет, сейчас атаковать нельзя: надо выйти на выгодную позицию.
Вот теперь, кажется, в самый раз.
— Залп!…
И уже потом, на берегу, при подробном анализе учений «Север» моряки услышали авторитетную оценку: «Будь это настоящий бой, не условный «противник», а вражеский корабль, экипаж уничтожил бы его…»
Днем проходило совещание командования.
— Город наш разросся, — начал Сорокин. — Он заимел улицы. У них нет названий. Так не годится… Какие будут предложения для местного совета?
Бевз задумался, развел руками.
— Город флотский. И было бы неплохо, чтобы здесь были имена Нахимова, Лазарева, Ушакова.
— Я не против Ушакова. Но стоит ли так далеко ходить? Город молодой. Но у него уже есть свои герои. Кто же увековечит их память, как не мы сами.
И сразу у нескольких человек почти одновременно мелькнуло: Корчилов.
— Вероятно, мы думаем об одном и том же человеке — лейтенанте Борисе Корчилове.
— Есть еще предложение.
— Давайте.
— Одну из улиц нужно обязательно назвать именем корабля. Одного из первых.
— «Ленинского комсомола»?
— Да…
— Других мнений нет?
Единодушие было полным.
Вечером убывающая белая ночь расцветила океан и сопки воистину удивительными красками: черная прибрежная вода переходила, приближаясь к горизонту, вначале в золото, а потом в туманную лазурь. Акварельно-оранжевое небо, казалось, дымилось, и первые синие тени от красных скал — первые признаки, что солнце уже клонится к горизонту и кончается полярное лето, — легли на белый ягель.
Сергеев поднялся на сопку, откуда открывалась пронзительно сверкающая даль и темная полоска наплывающей с севера свинцовой хмари.
Примерно через час из-за мыса показалась длинная черная сигара, стремительно разваливающая волну. Описав полукруг, она прямо на глазах стала быстро уменьшаться в размерах. Вот уже тугие пенящиеся струи коснулись рубки, потом и она пропала. Только блеснули на мгновение линзы перископа и белая полоска на поверхности воды исчезла совсем.
Атомная ушла в глубину.
Солнце слепило глаза, и Сергеев не рассмотрел бортового номера. Может быть, это был «Ленинский комсомол», а может быть, его могучий собрат.
Ребята, стоящие сейчас там, в глубине, у приборов, подумал Анатолий, увидят через несколько дней сверкающую оправу ледяных полей полюса. Или, быть может, мерцающее в темном тропическом небе золото Южного Креста…
Глава XII
ГДЕ-ТО В ДАЛЬНЕЙ АТЛАНТИКЕ…
Последний раз Анатолий сбежал в Долину осенью.
Бывают вещи трудно объяснимые, и вряд ли он толком растолковал жене, зачем ему это нужно. Просто, проснувшись однажды утром, он вдруг понял, что не когда-нибудь, а вот сейчас, сегодня, он должен побывать у Черной скалы, постоять у Сапожка, пройти склонами 414-й высоты. Он поймал себя на том, что это уже род острой, необратимой ностальгии.
Пробормотав нечто невразумительное о важном совещании, которое открывается на Севере, он бросился за билетом. Как всегда в таких случаях, достать его оказалось делом невозможным, но в нем уже проснулось злое упрямство, и он знал, что все равно улетит.
Начальник аэропорта был занят, и это, вероятно, Анатолию и помогло. Не уразумев, в чем дело, начальник коротко бросил секретарше: «Товарищу нужно помочь. Дайте из брони».
Так он оказался в самолете.
Дополнительный рейс шел вне графика, и к Кольскому полуострову самолет добрался уже около двадцати часов.
Наверное, природа решила отблагодарить Анатолия за дневные мытарства. Заходящее солнце розовыми потоками пробивало облака. Алые полосы дрожали в черной воде бесчисленных озер. Желтое зарево чистейших акварельных тонов отбивалось от небосвода с дрожащими звездами.
Подробности на земле скрыла сгущающаяся темнота, и весь необъятный, широко просматриваемый на все четыре стороны света мир казался бездонным и первозданным: ничто живое не привносило суеты в застывший хаос сопок, схожих с кратерами вулканов, в хрустальную твердь неба, в ликующее братство смягченных, приглушенных красок.