Страница 31 из 65
Так и Арктику нельзя понять и почувствовать только с борта судна или из иллюминатора самолета.
Арктика любит сосредоточенность.
Тогда ты увидишь и креветку на льду, и полузанесенные снегом медвежьи следы, и такую нежную здесь зелень водорослей, вмерзших в перевернувшуюся льдину. Различишь, как акварельная глубина льда переходит в аквамарин, тронутый кое-где бледными зелеными прожилками. Заметишь, как снежинки, медленно опускающиеся на темную холодную воду, начинают смерзаться, образуя вначале мокрые комья, на которых уже через пять — десять минут снег перестает таять. Расщелина на твоих глазах затягивается, становится у́же, и вот уже поземка сгладила края льдины, сровняла плоскости. Только небольшая вмятина на целине сможет напомнить, что здесь недавно была полынья.
Да мало ли какие тайны может открыть Арктика, если к ней придет не безразличный турист, а человек с горячим сердцем.
Кто знает, где кончается в нашей жизни прошлое и начинается настоящее. Наверное, нет такой меры и таких вех. Ведь сказал когда-то Экзюпери: «Все мы приходим из далекой страны детства». Но ее сопредельная область — юность. И нет здесь пограничных столбов, лишь весьма относительные пометки в анкетах определяют человеческий возраст.
Впрочем, в анкете Сысоева об этом не было ни слова. Такое не принято писать в анкетах. А зря…
В 1944 году среди тысяч мальчишек, окончивших девятые классы в Куйбышевском районе Ленинграда, был Юра Сысоев.
— Дальше в школу не пойду, — твердо заявил он матери.
— Что же ты думаешь делать?
— Ты не беспокойся. Я уже подал заявление в подготовительный класс военно-морского училища. Там и сдам за десятый.
— Дело, конечно, твое. Но ты серьезно все продумал?
— Да! Это решено не сегодня и не вчера…
— Что же, тогда счастливого плавания! — мать улыбнулась. — Кажется, так у вас, моряков, желают…
— Ну какой я еще моряк, мама!..
Они шли залами, длинными коридорами, мимо моделей кораблей, имена и историю которых он давно знал как свои пять пальцев, просидев не одну ночь над книгами о легендарных морских сражениях и флотоводцах. Со стен, с потемневших от времени полотен, казалось ему, немного удивленно и пытливо смотрели на него люди, чьи имена он произносил с благоговением. Изодранные в клочья, реяли на холстах гордые паруса, пылали в предсмертной агонии корабли, дымились пушечные порты.
Неужели ко всему этому он хоть когда-нибудь, хоть отдаленно, будет причастен?
Капитан 1 ранга улыбнулся. Кто-кто, а он-то отлично понимал, что сейчас творится в душе его подопечных. Давно это было, но и он точно так же, затаив дыхание, проходил впервые этими коридорами.
— Вы должны гордиться, что будете учиться в этих стенах, — начал он рассказ. — Многих замечательных людей видели они.
Когда в Северную войну 1700—1721 годов был создан русский Балтийский флот, очень остро, встал вопрос о подготовке национальных офицерских кадров. Петр I и основал в январе 1701 года первое в России военно-морское учебное заведение — Навигацкую школу.
«Школа оная, — говорилось в указе, — не только потребна единому мореходству и инженерству, но и артиллерии и гражданству к пользе».
И уже в Северной войне многие фрегаты и скампавеи вели в бой воспитанники этой школы — впоследствии Морского кадетского корпуса. На всех картах мира, во всех учебниках истории обозначены имена его воспитанников: Степана Малыгина, Алексея Чирикова, Алексея Нечаева, Харитона Лаптева, Семена Челюскина. Русский флот прославили его выпускники Крузенштерн и Лисянский, совершившие кругосветное плавание на шлюпах «Нева» и «Надежда». Беллинсгаузен и Лазарев, командовавшие первой русской экспедицией в южные широты на шлюпах «Восток» и «Мирный» и открывшие Антарктиду и многое, многое другое.
Не нужно говорить, что значит для истории России имена адмиралов Ушакова, Спиридова, Сенявина, Лазарева, Нахимова, Корнилова. Все они вышли из этих стен…
Ребята слушали затаив дыхание. Было так тихо, что из-за закрытых окон доносился звон трамваев, идущих у Невы.
— Среди воспитанников корпуса, — продолжал капитан 1 ранга, — композитор Римский-Корсаков, писатель Станюкович, ученый Даль, художники Боголюбов и Верещагин, изобретатель первого в мире самолета капитан первого ранга Можайский.
Восстание на крейсере «Очаков» возглавил выпускник Морского кадетского корпуса лейтенант Шмидт…
— А кто из выпускников училища сражался в Отечественную войну? — спросил кто-то тихо.
— Все сражались… Я вам назову только несколько имен: Колышкин, Фисанович, Иосселиани, Стариков, Осипов, Кесаев, Кочилев, Грешилов, Гаджиев… О боевой истории училища вам еще много раз подробно расскажут преподаватели…
Долго не мог уснуть в тот вечер курсант Юрий Сысоев. В голове все как-то плыло и путалось: Ушаков и Можайский, кабинеты, сложнейшие электронные приборы, электрические схемы и штурманское оборудование, смонтированные на панелях, кабинеты мореходной астрономии, автоматы и реле…
Разве можно освоить всю эту премудрость? И море казалось ему еще дальше, чем вчера.
— Юрка, как тебе все показалось? — словно угадывая его мысли, шепотом спросил высунувшийся из-под одеяла приятель.
— Трудно будет…
— Да, это тебе не книжки о путешествиях читать.
— Надо выдюжить.
— А кто говорит, что не надо?!
Решив таким образом основной мучивший их вопрос, они, вздохнув, заснули.
Нудный балтийский дождь барабанил по стеклу, глухо ворчала за окнами осенняя Нева, а где-то высоко-высоко за тучами горели в небе звезды.
Далекие, как их будущие голубые дороги. Кто из них, ребят, мог тогда знать, что и их имена когда-нибудь с гордостью назовут в этих прославленных стенах?..
В 1949 году на подводную лодку пришел молодой штурман, выпускник Высшего военно-морского училища им. Фрунзе Юрий Сысоев.
Во второй половине сентября 196… года они двинулись в путь. Было тихое, ясное утро. Моряки шутили:
— Сам Нептун за нас! Дает «добро» на поход…
Надрывается ревун.
Мгновенно опустел мостик. Задраили люк…
Наутро следующего дня адмирал Касатонов собрал командиров в кают-компании. Впрочем, понятие «утро» было для них весьма относительным — лодка шла в подводном положении, и днем и ночью одинаково ровным светом мерцали матовые плафоны. Определить время суток можно было лишь по корабельным часам да четким сменам вахт.
— Я вызвал вас, — начал адмирал, — чтобы более обстоятельно определить задачи похода. Он не похож ни на один из предшествовавших не только потому, что нам, морякам, доверена высокая честь впервые в истории отечественного флота покорить полюс из глубины — всплыть точно на широте девяносто градусов.
Вы знаете, как давно и тщательно ведется наступление на Арктику, исследование ее.
Возможности, которые дают и науке и мореплаванию такие корабли, как ваш, воистину безграничны.
На корабле впервые установлены новейшие гидроакустические и гидрологические системы и комплексы. Мы несем новое оружие. Потому-то так много среди нас ученых, конструкторов. Наша задача — создать им по возможности идеальные условия для работы.
Кстати, среди наших коллег-ученых я вижу и тех, кто уже не впервые придет на полюс. Будем брать пример со старожилов…
Когда командир лодки Сысоев раньше пытался представить себе все это, ему казалось, что минуты, связанные со штурмом полюса, будут особо торжественными.
Наверное, все мы ошибаемся в таких предположениях: истинный подвиг небросок. Во всяком случае, он приходит без театральных эмоций и жестикуляции.
Если бы репортер решил описать все, что происходило в эти минуты на лодке, ему пришлось бы туго.
Не было ни восклицаний, ни объятий, ни восторга. Не было ничего такого, что в плохих газетных материалах относят к понятию радости.
Люди молчали. Они стояли у приборов и механизмов, собранные, как сжатая пружина. И только короткие команды и еще более короткие «есть» нарушали тишину. Вернее, не тишину, а тот особый звуковой мир, который складывается только на подводной лодке: мягкий шорох воды за бортом, приглушенный гул винтов.