Ксеркс

   - Тогда поскорее к делу.

   - Несколько вопросов. Насколько я понимаю, сегодня Фемистокл вёл переговоры с Леонидом?

   - Я не присутствовал при их разговоре.

   - Но в своё время Фемистокл тебе всё расскажет?

Демарат молча закусил губы.

   - Или ты хочешь сказать, что Фемистокл не доверяет тебе?! — воскликнул спартанец.

   - Ликон, мне не нравятся твои вопросы.

   - Прошу прощения. И умолкаю. Просто мне хотелось бы предложить тебе подумать над теми преимуществами, которые способны предоставить нам обоим дружеские взаимоотношения. В скором будущем я могу сделаться царём Лакедемона[16].

   - Мне это известно, но куда ты гонишь свою колесницу?

   - Дорогой мой афинянин, сегодня к Элладе катит персидская колесница, и мы не способны остановить её. А значит, нам надлежит проявить мудрость, чтобы она не раздавила нас.

   - Тихо! — вздрогнув, Демарат расплескал вино. — Никаких разговоров в пользу мидян. Разве я не друг Фемистокла?

После прихода Ксеркса Фемистокл и Леонид могут оказаться мужественными дураками. Человек дальновидный...

Никогда не совершает предательства.

Возлюбленный Демарат, — ехидно фыркнул спартанец, — через год самым великим патриотом среди эллинов назовут того, кто сумеет сделать персидское ярмо наиболее терпимым. Не проморгай судьбы.

Не будь слишком самоуверен.

Не будь слепым и глухим. Ксеркс собирает войско уже четыре года. Каждое дуновение ветра, прилетевшего с того берега Эгейского моря, приносит весть о миллионе воинов, тысяче кораблей, собранных под его рукой... Мидийская конница, ассирийские лучники, египетская пехота с боевыми топорами — лучшие воины мира. Весь Восток хлынет потоком на нашу бедную Элладу. А какие поражения знала Персия?

   - При Марафоне.

   - Капля дождя перед надвигающейся грозой. Если бы Датис, персидский полководец, оказался более предусмотрительным...

   - Очевидно, благороднейший Ликон, — перебил его с едкой улыбкой Демарат, — что на подобное красноречие в пользу тирании неразговорчивого спартанца могли подвигнуть лишь тысяч десять золотых дариков.

   - Отвечай на мои доводы.

   - Хорошо... Помнишь старое предсказание: лишь низменная любовь к наживе, и только она одна, способна погубить Спарту?

   - Нам не остановить продвижения Ксеркса.

   - Прекрати скрипеть. — Демарат явно начал сердиться. — Силу персов я знаю достаточно хорошо. Итак, зачем я понадобился тебе?

Ликон посмотрел на гостя жёсткими глазами, неприятно напомнив при этом афинянину огромного кота, обдумывающего, стоит ли прыгать за мышкой.

   - Я послал за тобой, потому что хочу, чтобы ты дал обещание.

   - Я не хочу ничего обещать тебе.

   - Отказ ничего не изменит. Судьба Эллады не зависит от твоих слов, сколько бы ты ни хотел доказать обратное.

   - И что я должен обещать тебе?

   - Что ты умолчишь о присутствии в Греции того человека, которого я намереваюсь представить тебе.

Наступило молчание, и Демарат вдруг понял, пусть и не совсем ещё чётко, что принимает решение, от которого зависит его будущее. После он всегда возвращался памятью к этому мгновению с невыразимым сожалением. Однако в тот миг лаконец сидел перед ним — насмешливый, надменный, властный. И, поступая вопреки собственному желанию, афинянин ответил:

   - Если только подобным образом я не предам Элладу.

   - Не предашь.

   - Тогда обещаю.

   - Поклянись своей родной Афиной.

И тогда Демарат — быть может, потому лишь, что вино оказалось слишком крепким, — поднял правую руку и поклялся именем Афины Паллады в том, что не выдаст секрета.

Ликон поднялся то ли с довольным рычанием, то ли со смехом. Тут оратору очень захотелось немедленно отказаться от клятвы, однако спартанец не стал терять времени даром. Последующие мгновения навсегда впечатались в память Демарата. Мерцающие светильники, бедная комнатушка, длинные тени, неуклюжие жесты спартанца, уже открывавшего дверь, — всё это промчалось перед его глазами словно в видении. И словно в видении Демарат узрел незнакомца, появившегося из внутренней части дома по зову Ликона, — человека, не столь уж рослого, но наделённого властным взглядом и выражением лица. Новый азиат ничуть не напоминал вездесущего Хирама. Сей господин привык повелевать и требовать покорности. Драгоценные камни сверкали на алом тюрбане, зелёная рубашка была расшита жемчугами, а на самоцветы, украшавшие рукоять меча этого человека, можно было купить половину Коринфа. Неширокие штаны, заправленные в высокие сапоги из крашеной кожи, подчёркивали фигуру — гибкую и могучую, словно у леопарда. В отличие от большинства восточных людей, этот незнакомец был светловолосым. Соломенная бородка ложилась на его грудь, а проницательные глаза отливали стальной синевой. Иноземец ещё не сказал даже слова, а Демарат, не скрывая крайнего изумления, уже поворачивался к спартанцу.

   - Это князь... — начал он.

   - Его высочество кипрский князь Абара, — торопливо заговорил Ликон, — прибыл к нам, чтобы посетить сперва Истмийские игры, а потом твои Афины. И я устроил эту встречу для того, чтобы его с почётом приняли в твоём городе.

Афинянин вновь поглядел на чужеземца. Все чувства его твердили, что Ликон бесстыдно лжёт. Демарат не знал, почему он не возмущается этим обманом, хотя взгляд этого кипрского владыки пронзал афинянина насквозь, околдовывая, приковывая к месту, да и тяжёлая ладонь Ликона уже лежала на его плече. Тут рука незнакомца протянулась к Демарату.

   - Я буду весьма рад посетить знатного афинянина в его собственном городе. Слухи о твоём красноречии и осмотрительности уже достигли Тира и Вавилона, — проговорил незнакомец, не отводя взгляда стальных с синим отливом глаз от лица оратора.

Он говорил по-гречески непринуждённо, хотя и с лёгким акцентом. Князь — а именно князем мог он быть среди людей, к какому бы народу ни принадлежал, — не стал задерживать свою ладонь, и рука Демарата почти непроизвольно ответила на рукопожатие. Оно оказалось крепким; потом, хотя Ликон явно экономил слова, неизвестный выпустил из своих пальцев ладонь Демарата, коротко и любезно поклонился и сразу же исчез за дверью.

На всю сцену ушло не больше времени, чем потребовалось бы, чтобы сосчитать до ста. Лязгнул засов. Демарат тупо поглядел на дверь, затем резко повернулся к Ликону:

   - Твоё вино оказалось чересчур крепким. Ты околдовал меня. Что я наделал?! Клянусь Зевсом Олимпийским, я пожал руку персидскому соглядатаю.

   - Князю кипрскому... или ты не расслышал меня?

   - Пусть меня сожрёт Кербер, если этот человек хоть раз был на Кипре. Это брат Ксеркса. На Кипре нет столь светловолосых людей.

   - Увидим, друг мой, увидим. «Мы старимся с каждым прожитым днём, но становимся при этом мудрее...» Кажется, так говорил ваш Солон?

Демарат с раздражением направился к двери:

   - Но я знаю свой долг и донесу на тебя Леониду.

   - Ты поклялся молчать.

   - Хранить такую клятву куда преступнее, чем нарушить её.

Ликон пожал огромными плечами:

   - Эвге! Собственно, клятве твоей я не очень верил. Но я доверяю рассказу Хирама о твоих закладах и ещё более его сведениям о том, где и как ты брал эти деньги.

Получив возможность ответить, Демарат сделал это дрогнувшим голосом — от возмущения или страха:

   - Вижу, что меня здесь оскорбляют и унижают. Ну, ладно. Раз я выполняю свою клятву, по крайней мере, позволь пожелать доброй ночи и тебе, и этому «киприоту».

Ликон проводил его до двери:

   - Откуда такой пыл? Завтра я окажу тебе услугу. Если Главкон выйдет на бой, я убью его.

   - Неужели я должен благодарить убийцу своего друга?

   - А если этот друг предал тебя?

   - Что ты имеешь в виду?

Даже в неровном свете масляной лампы Демарат заметил злую ухмылку на лице спартанца.

   - Конечно же, Гермиону.

16

Лакедемон - то же, что Спарта.