Страница 68 из 69
— И тебе добрый вечер, мисс Дрейк, — сдержанно сказал он. — Как спалось, что снилось?
— Что? Ты, блин, издеваться надо мной вздумал? Что тут, к хренам, происходит, почему на мне этот дебильный парик и такие здоровенные сиськи, и откуда ты такой загоревший, и что это за хренова дыра, и самое главное…
— Почему ты жива, здорова и даже довольно агрессивна, а не мирно разлагаешься на том мерзком дождливом кладбище, где тебя похоронили полгода назад?
Она заткнулась и нервно сглотнула.
— Я… но… оно правда было настолько мерзким?
— Отвратительным, — безжалостно сказал Лейтенант. — Да и ты в свои последние дни выглядела не лучше. Помнишь?
У Алисы дрогнуло лицо.
— Поглядела бы я на тебя после двадцати минут под жестким гамма-излучением… Лейтенант… но как?
— Понимаешь… — ковбой вздохнул. — Когда ты умерла, мир кончился. Кончился для меня, для тебя, конечно, да и для некоторых окружающих тоже. Посреди пространства словно бы открылась черная дыра и принялась с чавканьем заглатывать в себя предметы, солнца и людей. Так не могло продолжаться долго. Не должно было продолжаться. И я бежал. В эту темную, беззвездную, бесконечную ночь, к людям, которым, мне казалось, я был все еще нужен. И знаешь, что?
— Что? — она даже забыла про свою фирменную насмешку, прости сидела и слушала, уперев локти в голые коленки. В другое время он бы непременно отвлекся на эти коленки, хотя бы на несколько секунд, но сейчас — сейчас время не было другим. Оно было правильным.
— Они подарили мне куклу. Сработанную настоящим мастером и очень-очень похожую на тебя, но все-таки ненастоящую. Наверное, думали, что я не замечу.
— Но ты заметил.
— Она была слишком хороша, чтобы быть настоящей. Она была идеалом. Но только мне не нужен был идеал — все потому, наверное, что я не слишком умен, даже эти парни со временем заметили. Мне нужна была настоящая ты.
— Вот только настоящая я умерла.
— Верно. И поэтому я забрался в какие-то немыслимую вонючую глушь, поговорил там с одним толковым парнем, и он согласился выполнить мою просьбу. Засунул руку в самые глубины Ада — а это та еще банка с пауками, скажу я тебе — и вытащил тебя отсюда. И теперь мы — это мы. Мы свободны, никому ничего не должны и вольны отправиться куда угодно. Любое время, любое место. По твоему желанию. Что скажешь?
— Я… не знаю, — прошептала девушка. Из ее глаз уходил страх и возвращалась прежние чувства. Задор. Бесшабашность. Даже немного смешливой иронии. Самую чуточку. — Но я думаю, что-нибудь жаркое и солнечное. Поближе к океану. Похоже, теперь я очень долго не смогу смотреть на дождь.
Лейтенант кивнул.
— Точно мои мысли. Что ж, в таком случае одевайся — все твое барахло в этом шкафу, оружием разживемся по дороге. За баром на парковке стоит синий «Ламборгини», забирайся внутрь, вот ключи. Я подойду через пару минут.
Она молчала секунд десять. Потом подошла к нему, поднялась на цыпочки и легонько чмокнула в щеку.
— Ты изменился, Лейтенант. Ты больше не жалкий расхристанный цыпленок, пытающийся казаться прожженным циником. Ты повзрослел и вырос. Я буду ждать в машине.
Неслышно притворилась дверь, сработала шумоизоляция. Лейтенант смотрел в окно на кипящий в ночи город. На стекле капельками оседал туман.
— Ильяс ошибся в одном, — сказал он в пустоту. — Когда человек на кресте понял, что над ним больше нет чужой власти, что он волен в своем выборе — это не означало, что Бог-Автор утратил свои силы. Это значило, что все мы стали хозяевами своих жизней. Авторами своей реальности. Своей судьбы. Не каждый способен это понять — да и не всем комфортно с этим осознанием: оно мешает спать по ночам. Но только поняв и приняв эту правду, можно стать по-настоящему живым. А что может быть прекраснее Жизни?
Он не дождался ответа — этаж был полностью пуст, а единственный человек, имеющий значение, сидел сейчас в краденой «Ламборгини» на заднем дворе.
— Разве что дружба, — задумчиво сказал Лейтенант, высокий, худощавый и печальный. — Бад хотел заполучить себе бармена, и я пообещал, что помогу. Я сдержал слово, пускай даже для этого мне пришлось убедить прежнего Автора решиться на кражу столового серебра и отправиться в путешествие по забытым уголкам Преисподней. Но у «Сломанного сна» теперь есть бармен, и вся его божественная сила пойдет на доброе дело. Доброе, алкогольное, с высоким содержанием сивушных масел дело. Это тоже непросто — остаться живым, став всемогущим. Но кажется, я справляюсь.
Он развернулся — и, повинуясь его желанию, широко раскрылась дверь, да и вообще все двери в «Сломанном сне», и тревожно спящая уже Вю проснулась, села на кровати и закричала от сковавшего все тело ужаса — вечно недовольной хабалке вдруг показалось, что ее суматошная жизнь скрывается в пасти невесть откуда взявшегося волка с неприятно белой шерстью. Этой же ночью она соберет свои вещи, оставит все ключи и пароли этому новому парню, покинет город и проведет остаток жизни в напрасных попытках экспериментально доказать основы психофеноменологии. Она никогда больше не вспомнит о Городе-минус-один. Спасибо дорогущим сеансам терапии.
Лейтенант спустился по лестнице, пересек зал, отсалютовал все еще стоящему за стойкой бармену и вышел из бара. Пока у него получалось.
Стать живым навсегда, вцепившись крепкими зубами в гнилую плоть тварей Преисподней, подобно сторожевому псу оберегая тех, кто тебе дорог. Пускай власть берут красные танцующие роботы, а толпы дрессированных каннибалов из Гарварда насилуют на улицах школьников. Но центр мира, Город-минус-один, стоящий на невидимой оси, о которую трутся спиной гиперборейские белые медведи, все еще не выбросил белый флаг, а осажденная Уратха, как говорят, по-прежнему отбивает атаки алмазных грешников, этих святых Сатаны.
Ты не сможешь спасти всех — Вселенная слишком огромна и стара для этого дерьма. Но ты можешь, по крайней мере, сохранить свою любовь, и своих друзей, и самого себя, а большего не смог бы сделать даже тот, кто создал тебя таким в приступе горделивого божественного пьянства. И пусть пока ты один, и зверюшки Армагеддона, ухмыляясь, медленно обступают круг божественного света, но надписи на аккадских словарях провинциальных шарлатанов все еще светятся вечными словами генерала Карбышева.