Гнев

У него был очень строгий вид: очевидно, Люсия произвела сильное впечатление.

Я по-прежнему изображал нерешительность:

— Ну…

— Позвольте напомнить, — продолжил мэтр Казье сурово, — в прессе уже высказывались различные предположения о ваших взаимоотношениях с леди. Если вы в такую минуту оставите ее, это произведет на публику очень плохое впечатление. Она француженка. А вы представляете американское издание.

— Вероломный американец, — саркастически пробормотал Боб Парсонс. — Сначала воспользовался ее историей, а потом бросил бедную девушку на растерзание волкам.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Притворяться не было смысла, он явно догадался, что мы с Люсией любовники.

Я повернулся к мэтру Казье:

— Хорошо, если она просит, я так и сделаю. У меня, правда, нет машины. Если мы должны каждый день докладываться полиции, без машины будет трудно.

— Можешь взять мою, — быстро сказал Боб. — Твои чемоданы уже в багажнике. Я сегодня возвращаюсь в Рим. Уладим вопрос с прокатом перед моим отъездом завтра утром.

С его лица не сходила широкая ухмылка. Он явно был доволен. Я тоже, но по другой причине. Если бы не мэтр Казье, я бы улыбался во весь рот.

II

В семь вечера, измотанные до предела, мы наконец покинули комиссариат и вырвались из лап фотографов. Самые неугомонные следовали за нами на машинах и на мотоциклах. На улице Карпоньяр нас уже ждала еще одна группа фотографов. Снова защелкали затворы. Однако минут через двадцать толпа поредела, и мы смогли заехать во двор.

В девять я выехал со двора и закрыл за собой ворота. На улице дежурили лишь два фотографа и одинокий репортер. Мадемуазель Бернарди очень устала, сказал я им, и легла спать. С ней осталась сиделка, которую мы пригласили заранее. Никто не поинтересовался, какие у меня планы на вечер. Теперь я стал для них лишним конкурентом.

Я спустился с холма на шоссе в Ванс, а затем повернул в переулок, который вел на ферму.

Люсия ждала меня у входа в оливковую рощу, где мы останавливались двумя днями ранее. На ней снова были парик и платок. Я надел шляпу. Люсия захватила бутылку шампанского, чтобы отпраздновать удачное завершение сделки. Окольными дорогами мы весело доехали до виллы «Суризетт».

Санже встречал нас с радостным дружелюбием врача, который посмотрел рентгеновские снимки и сделал вывод, что болезнь не так опасна, как представлялось вначале.

— Полагаю, у вас был непростой день, дети мои. Я слышал по радио.

Он отправился к столику с напитками.

Люсия многозначительно посмотрела на меня.

— Да, день выдался тяжелый, — сказал я. — Но если наши новости вы уже знаете, то, может, расскажете свои? Вам удалось встретиться с Фариси?

— Разумеется.

Он вернулся с бренди для Люсии.

— Ну и?

— Встреча была короткой, однако очень интересной. Незаурядный человек. Очень.

Мы ждали, пока Санже нальет мне виски, а себе кампари с содовой.

— И?

Он скорбно покачал головой:

— Дети, мы ошиблись в расчетах.

— Вы получили деньги? — не выдержала Люсия.

— Получил, но не все.

Санже тяжело вздохнул.

— Сколько?

— Как я уже говорил, мы неправильно подсчитали. — Он отхлебнул из своего стакана. — Вам надо было подождать с походом в полицию. И получилось так, что его помощник… Как его зовут?

— Давали.

— Да, Давали. Он услышал новости по радио. Там говорили, что вы передали полиции секретные документы. Фариси внезапно решил, что вы его обманули. В результате он отказался от сделки. Мне было очень трудно его переубедить.

Я вскочил на ноги.

— Бред! Он знал, что мы намерены передать бумаги Арбиля полиции. Я ему говорил. Это незаконченная история курдского народа.

Санже пожал плечами.

— По радио сказали «секретные документы, которые были переданы в Главное разведывательное управление». Естественно, он решил, что я отдал ему не все. Мне было очень трудно его переубедить.

Люсия тоже вскочила на ноги. Глаза ее блестели.

— Сколько, Патрик? — Она почти кричала. — Сколько?

Санже вздохнул.

— Половина, — ответил он кротко.

— Ложь!

— Половина. Двести сорок пять тысяч франков. Я вам сейчас покажу.

Он двинулся к сейфу.

Люсия сорвала с головы парик и швырнула им в Санже, но не попала.

— Дети мои, успокойтесь.

— Грязная скотина!

— Не надо нервничать.

— Мерзавец!

— Пьер, скажите ей, чтобы она перестала кричать.

— Я сам сейчас закричу, — сказал я. — А еще позвоню генералу Фариси и поинтересуюсь, какую сумму он вам передал.

— Генерал улетел пятичасовым рейсом. — Санже укоризненно улыбнулся. — Перестаньте, дети мои. Двести сорок пять тысяч франков, за вычетом моих семидесяти трех тысяч, дает вам почти сорок тысяч долларов. Неплохая цена за стопку пожелтевшей бумаги, на которой…

Еще десять минут оглушительных споров ушло на то, чтобы снизить его комиссию с семидесяти трех до сорока трех тысяч. Все это время он не терял самообладания и благожелательной снисходительности. Ничего удивительного, поскольку почти наверняка вторая половина денег была у него где-то припрятана.

Он мог себе позволить говорить откровенно:

— Дорогая, ты ведешь себя глупо. Ради тебя я бы не стал сюда возвращаться. Если бы не Пьер и все те гадости, которые он может написать про меня в своем журнале, я бы, наверное, давно уже был в Италии. А поскольку Пьер тоже в деле, он вынужден будет молчать. Так что мы друзья.

Санже не спросил о размере моей доли — думаю, его это не очень интересовало, но, передавая Люсии двести двадцать две тысячи и глядя, как она мрачно заталкивает их себе в сумку, он высказал соображения о моей дальнейшей судьбе:

— Знаете, идея Пьера про журнал — совсем неплоха. В качестве инвестиции, я имею в виду. Впоследствии она может приносить неплохой доход. Я бы тоже принял участие. Только тут возникает одна проблема. Это надо оформить как общество с ограниченной ответственностью, иначе риск неоправданно велик. Но по французским законам держателем основного пакета может быть только гражданин Франции. А значит, Пьеру надо найти кого-то, кому бы он мог доверять.

Люсия на минуту задумалась, потом пожала плечами.

— Это его дело. — Она многозначительно посмотрела на меня. — Пьер, не забудь забрать из спальни наши вещи.

— Да, конечно.

Санже, улыбаясь, подошел ко мне.

— Я возьму револьвер, если не возражаете. Он принадлежит Адели. И ключи от ее машины тоже.

— Конечно. Можете меня не провожать. Я помню дорогу.

В какой-то момент я испугался, что он все равно пойдет за мной, но нас спасла Люсия. Она опрокинула бокал с бренди.

— Прошу прощения, — услышал я ее расстроенный голос, когда поднимался по лестнице, — я ужасно перенервничала. Еще бы! Считаешь человека своим другом, а выясняется, что он думает только о своих интересах. У меня до сих пор дрожат руки!

Два конверта, набитые полученными от Скурлети деньгами, я нашел там, где мы их спрятали: под ковром в спальне. Я положил их в карманы, забрал чемодан и спустился вниз.

Санже был, по обыкновению, весел и добродушен, когда провожал нас к машине.

— До свидания, дети мои, до свидания. Я передам Адели от вас привет, — сказал он нам на прощание.

III

Только когда мы выехали из Мужена, Люсия упомянула о деньгах Скурлети.

— Все в порядке, милый?

— Да. — Я похлопал себя по карману.

Снова последовало молчание. Затем она спросила:

— А главным акционером действительно может быть только гражданин Франции?

— Не знаю, но мы можем выяснить.

Я достал из карманов один за другим два конверта и передал их Люсии.

Она поцеловала меня в щеку.

— Четыреста тысяч…

— Четыреста две тысячи, — поправил я ее.

— Надо рассчитаться с домработницей. Я обещала оплатить ей операцию на глазах.

— Да, правда.