Страница 34 из 49
— Да, это хорошая подсказка.
— Но имелись куда лучшие способы достичь глубин подсознания, и я захотел не только понимать людей, но также и попытаться внушать им определенные мысли. Если бы мне удалось заполучить человека со слабостью и уязвимостью пьяного, но без провалов в памяти и притупления мозгов, как бывает у пьяных, то тогда у меня появился бы шанс реально улучшить качество моих досье. И тогда я прибегнул к помощи женщин. Ведь у них был доступ к моим друзьям в их самый уязвимый момент — посткоитальной грусти. Я решил, что секс — это ключ к человеческим стремлениям, а состояние после секса — самое уязвимое. Так развивались мои методы.
Я расслабился, когда Датт полностью увлекся своим повествованием. Он сидел в этом доме и предавался размышлениям о своей жизни и о том, что привело его к этому моменту наивысшей власти, которой он теперь так наслаждался. Его невозможно было остановить, как часто случается со сдержанными людьми, которых внезапно пробивает на откровения.
— Теперь у меня уже восемьсот досье, и во многих из них содержится анализ поведения, которым мог бы гордиться любой психиатр.
— У вас есть квалификация для занятий психиатрией?
— А она вообще у кого-нибудь есть?
— Нет, — сказал я.
— Вот именно. Ну, скажем, я несколько лучше подкован, чем большинство людей. Я знаю, что можно сделать, потому что делал это. Делал восемь сотен раз. Без помощи штата сотрудников мне не удалось бы достичь таких объемов. Возможно, качество было бы повыше, делай я все сам, но девушки были жизненно важным элементом всей операции.
— Девушки действительно составляли досье?
— Мария могла бы, если бы проработала со мной подольше. Та девушка, которая умерла — Анни Казинс, — тоже была достаточно умна, но характером не вышла для такой работы. Одно время я работал только с девушками, имеющими диплом юриста, инженера или бухгалтера, но очень трудно найти девушек такой квалификации, обладающих еще и сексуальной привлекательностью. С наиболее тупыми девицами я вынужден был использовать магнитофон, но те, у которых хватало мозгов понять, выдавали отличные результаты.
— Девушки не скрывали, что умны?
— Сначала скрывали. Я думал — так же, как и вы сейчас, — что мужчины будут бояться и относиться с подозрением к умной женщине, только, видите ли, это не так. Наоборот, мужчинам нравятся умные женщины. Почему мужчина жалуется: «Моя жена меня не понимает!», когда сбегает к другой женщине? Да потому, что ему не секс нужен, а чтобы было с кем поговорить.
— А что, поговорить с коллегами, например, он не может?
— Может, но он их боится. Коллеги готовы его подсидеть и выслеживают его слабости.
— В точности как ваши девушки.
— Именно, только он этого не понимает.
— Но в конечном итоге все же понимает, не так ли?
— А к этому моменту ему уже наплевать — терапевтический аспект этих отношений ему уже очевиден.
— Вы шантажом принуждаете его к сотрудничеству?
Датт пожал плечами:
— Мог бы, возникни в этом хоть раз необходимость. А она ни разу не возникла. После того как я и мои девочки полгода изучали человека, мы становились ему необходимы.
— Не понимаю.
— Вы не понимаете, — терпеливо пояснил Датт, — потому что продолжаете считать меня каким-то злобным монстром, питающимся кровью своих жертв. — Датт поднял руки. — То, что я делаю для этих людей, пошло им на пользу. Я трудился денно и нощно, проводил бесконечные сеансы, чтобы помочь им понять самих себя: их мотивы, их чаяния, их слабые и сильные стороны. Девочки тоже были достаточно умны, чтобы помогать и поддерживать. Все люди, кого я изучал, становятся более сильными личностями.
— Станут, — поправил я. — Это то, что вы им обещаете.
— Иногда, но не всем.
— Но вы старались усилить их зависимость от вас. Использовали ваши навыки, чтобы вынудить этих людей думать, что они в вас нуждаются.
— Вы придираетесь. Все психиатры вынуждены так поступать. Именно это и означает слово «перенос».
— Но у вас есть над ними власть. Фильмы и магнитофонные записи показывают, какой тип власти вам нужен.
— Ничего они не показывают. Фильмы и все прочее ничего для меня не значат. Я ученый, а не шантажист. Я лишь использовал сексуальную активность моих пациентов как кратчайший путь к пониманию, какого рода расстройством они, вероятнее всего, страдают. Мужчина сильно раскрывается в постели с женщиной. Это важный элемент облегчения. И это распространяется на все виды деятельности пациента. Он испытывает облегчение в беседе со мной, а это высвобождает его сексуальные аппетиты. Более свободная и разнообразная сексуальная активность, в свой черед, вызывает желание поговорить со мной подольше.
— И он с вами разговаривает.
— Конечно, разговаривает. Он становится все более и более свободным и все более уверенным.
— Но вы — единственный, кому он может похвастаться.
— Не похвастаться, а рассказать. Он желает поделиться своей новой, более насыщенной и лучшей жизнью, которую построил.
— Которую вы построили для него.
— Некоторые пациенты были настолько любезны, чтобы сказать, что до прихода в мою клинику жили лишь на десять процентов от своего потенциала, — Датт самодовольно улыбнулся. — Это очень важная часть работы — показать человеку, какой властью он обладает над собственным разумом, если у него хватит мужества ею воспользоваться.
— Звучит как рекламное объявление на задней странице журнала. Из той категории, что втиснуты между рекламой крема от угрей и биноклей для вуайеристов.
— Honi soit qui mal y pense.[4] Я знаю, что делаю.
— Верю, что так оно и есть, — сказал я, — но мне это не нравится.
— Уточняю специально для вас, — поспешно добавил он. — Я ни в коем случае не фрейдист. Все считают меня фрейдистом, потому что делаю упор на секс. Я вовсе не из его последователей.
— Полученные результаты опубликуете? — поинтересовался я.
— Выводы — возможно. Но не истории болезни.
— Так ведь именно истории болезни — важный фактор, — заметил я.
— Для некоторых людей, — сказал Датт. — Потому-то я так тщательно их прячу!
— Луазо пытался их заполучить.
— Но на несколько минут опоздал. — Датт налил себе немного вина, оценил на свет и чуточку отпил. — Многие хотят заполучить мои досье, но я их хорошо охраняю. Здесь весь квартал под наблюдением. Я узнал о вашем приезде, как только вы остановились у деревенской заправки.
Старуха тихонько постучала в дверь и зашла.
— По деревне едет машина с парижскими номерами. Вроде как мадам Луазо.
Датт кивнул:
— Скажи Роберту, пусть поставит на «скорую» бельгийские номера, и все документы должны быть готовы. Жан-Поль может ему помочь. Хотя нет, по зрелому размышлению, не надо просить Жан-Поля. Мне кажется, они не очень ладят. — Старуха промолчала. — Да, пока на этом все.
Датт подошел к окну, и тут же раздался скрип колес по гравию.
— Это машина Марии, — сказал Датт.
— И ваша местечковая мафия ее не задержала?
— Они здесь не для того, чтобы задерживать людей, — пояснил Датт. — И не берут деньги за въезд. Они здесь для моей защиты.
— Это вам Кван сказал? А может, эти охранники тут для того, чтобы не дать вам уйти?
— Ха! — фыркнул Датт. Но я понял, что заронил зерно сомнения в его голову. — Жаль, что она не привезла с собой мальчика.
— Тут распоряжается Кван, — не отступал я. — Он не спросил вашего согласия, прежде чем ответить на мое предложение привезти сюда Хадсона.
— У каждого из нас своя сфера ответственности, — сказал Датт. — Все, что касается разных технических сведений — вроде тех, что может дать Хадсон, — это епархия Квана. — И внезапно вспыхнул от злости. — И вообще, с какой стати я должен вам это объяснять?!
— Я думал, вы объясняете себе, — спокойно ответил я.
Датт резко сменил тему:
— Как считаете, Мария сообщила Луазо, где я нахожусь?
4
«Пусть стыдно будет тому, кто об этом подумает плохо». Девиз ордена Подвязки.