Черные вороны

И еще одно обнадеживало Васильева. До сих пор бандиты диктовали правила игры, ошеломляя неожиданностями, которые невозможно было предусмотреть. Но вот очередной их ход оказался предугаданным. Неудача тут уже не играла роли. Шайка совершила именно то преступление, которого ждал угрозыск, и именно там, где он ждал.

Уже через двадцать минут Васильев с маленькой станции дозвонился в Ленинград и спросил, за кем зарегистрирован маузер № 485996. Ему сообщили: маузер с этим номером принадлежит Окуджаве, бывшему заместителю председателя Ленинградского областного суда, ныне директору треста по очистке каналов и рек. Где он живет? На улице Жуковского.

Да, кончик ниточки, наконец, в руках. Но как ему легко оборваться! Ведь может же быть, что Окуджава просто потерял маузер? Если его из облсуда перевели в такой ерундовый трест, так, наверное, человек с грехами. Потерял спьяну, может быть, даже продал. Сообщить об этом побоялся. А потом маузер попал на рынок, и ищи-свищи, кто там купил его из-под полы!

Машина ехала уже по окраинам Ленинграда, и Васильев с трудом сдерживал нетерпение. Теперь, когда появилась надежда, ему хотелось полностью рассчитаться за время вынужденного бездействия.

Машина остановилась на улице Жуковского. Васильев и два сотрудника бегом поднялись по лестнице. Дверь открыл невысокий человек с опухшим, одутловатым лицом.

— Я Окуджава, — ответил он на вопрос Васильева. У него забегали глаза, когда он увидел милицейскую форму. Он пошел вперед, показывая дорогу, и ввел Васильева в большую неубранную комнату. На письменном столе, накрытом газетой, стояла бутылка пива, лежало кольцо колбасы и крупно нарезанный хлеб.

— Где ваш маузер? — спросил Васильев быстро и резко. Нельзя было давать Окуджаве время придумывать оправдания.

— У меня, — удивленно сказал Окуджава.

— Покажите, — потребовал Васильев.

Окуджава пожал плечами и вынул из ящика письменного стола большой маузер старого образца, совсем не похожий на тот новенький, аккуратно вычищенный и смазанный, который лежал у Васильева в кармане.

Иван Васильевич посмотрел на номер. Номер был правильный, — 485996. Но что-то странное было в цифрах. Не очень ровно они стояли, как будто их выбивали поодиночке.

— Где вы взяли это старье? — резко спросил Васильев. — И куда дели ваш? — Окуджава молчал. — Отвечайте!… Пропили, продали, проиграли?

— Проиграл, — сказал Окуджава.

— Кому, когда, где?

— В одном доме, вчера вечером, Климову.

— Кто такой Климов?

— Не знаю.

— Где этот дом?

— На Бассейной.

— А откуда у вас этот маузер?

— Землечерпалка подняла. На Крюковом канале. Рабочие мне и отдали.

— Номер сами перебивали?

— Сам.

Ни о каком характере у этого человека не могло быть и речи. Так же, как он не мог устоять перед предложением выпить, поиграть в карты, не мог он противиться и резкому, требовательному тону Васильева. Иван Васильевич не сомневался, что теперь, когда угроза стала реальной, он без сопротивления ответит на все вопросы, чтобы выторговать этим меньшее наказание.

— Одевайтесь, — сказал Васильев. — Поедете с нами в этот дом.

В машине Васильев предупредил:

— И помните, Окуджава. Там есть, конечно, условный звонок. Не пытайтесь нас обмануть.

Надо сказать, что хозяйка притона держалась довольно спокойно. Она давно была готова к тому, что, открыв дверь, увидит людей в милицейской форме. Ее утешало то, что в далеком южном городе у ее двоюродной тетушки — старушки, не вызывающей никаких подозрений, — лежит запечатанный ящик, в котором хранится достаточное количество драгоценностей, чтобы, отсидев года два или три, прожить беспечально остаток жизни. Муж ее, который об этом ящике ничего не знал, был перепуган ужасно. У него дрожали руки, он лепетал что-то невнятное об интеллигентном обществе, которое здесь собирается, о литературных беседах, и даже дошел до того, что утверждал: за этим ломберным столом, конечно, играют в карты, но только так, для развлечения, и не больше, чем в подкидного дурака. Впрочем, сказав про это, он густо покраснел.

Дом жил круглые сутки, днем здесь тоже бывали гости. Хозяйка, добросовестно выполнявшая все приказания Васильева, как было условлено, взялась за медальон, висевший у нее на груди, когда вошел Петя Кулябко. Васильев сразу отвел его в отдельную комнату.

— Где вы познакомились с Климовым?

— В ресторане, — сказал Кулябко.

Он был очень спокоен. В сущности, он виноват только в том, что посещал притон. Он понимал — за это в тюрьму не посадят. Но даже если получатся неприятности, отец всегда сумеет выручить.

Узнав, что Климов бывал в ресторане со студентами мединститута Ладыгой, Мещаниновой и Михайловой, Васильев позвонил в милицию и выяснил адреса всех четырех. После этого два сотрудника остались в засаде, сам же Иван Васильевич помчался в угрозыск за подкреплением. Он не рассчитывал, что найдет преступников дома, но все-таки надо было проверить.

Климова дома, конечно, не оказалось, и обыск не дал ничего. Было подозрительно, что нигде не записано ни одного адреса, ни одного телефона. Видимо, Климов ждал обыска, настороженный потерей маузера.

Не было дома и Ладыги. И у него не нашли никаких записей. Лежала, правда, бумага со столбиками цифр, но хозяин, у которого студент снимал комнату, показал, что это квартирант подсчитывал сколько он должен за свет, за телефон и за домработницу.

Поехали к Мещаниновой. Она жила на Загородном проспекте в большом пятиэтажном доме. Квартира была на втором этаже. Рядом с дверью висела старая вывеска: «П.Н.Мещанинов — обувной мастер. Поставщик Двора Его Императорского Величества».

Открыл дверь сам поставщик двора. Это был сухонький старичок с маленькой бородкой клинышком. Он сказал, что дочери нет дома, и непонятно было, то ли он в самом деле не удивился появлению работников милиции, то ли просто его лицо никогда ничего не выражало. У Мещаниновой Васильев оставил двух человек, а сам поехал к Михайловой. Надежды застать ее дома у него почти не было. По-видимому, потеря маузера заставила всю шайку сняться с места. Но, к его удивлению, Михайлова оказалась дома.

Она очень испугалась. Так испугалась, что даже не смогла говорить, — у нее прыгали губы, и вся оча дрожала.

После обыска, который и здесь ничего не дал, Васильев повез ее в угрозыск. Там сами стены действуют на преступника, а Иван Васильевич хотел, чтобы Михайлова была как можно больше напугана. Впрочем, особых мер для этого даже не требовалось. Она, очевидно, сразу решила, что все погибло и что лучше всего говорить правду.

Она рассказала, в сущности, то, что уже знал или подозревал Васильев. Да, и кража шуб, и убийство шофера, и ограбление артельщиков, и вчерашнее дело — все это они, «Черные вороны».

— Как? — переспросил Васильев, — Что это за «Черные вороны»?

— Ну, это мы себя так называли. Это Вера предложила, Мещанинова. Ведь у нас вроде как шайка была, ну, а шайка должна иметь название.

Она рассказала, как после каждого преступления «мальчики» разъезжались по разным городам, а они с Верой ждали неделю или дней десять, а потом давали объявление в вечерней «Красной газете».

— Деньги они вам оставляли перед отъездом? — спросил Васильев.

— Да, они брали себе две трети, а треть давали нам с Верой на двоих. Но зато в ресторанах платили они.

— А когда они вам должны были передать деньги за вчерашнее?

— Сегодня, в пять часов.

— Где?

— На трамвайной остановке на Невском, возле улицы Марата.

— Кто?

— Климов.

— Дайте карточку Климова.

— У меня нет.

Впрочем, словесное описание наружности Климова дали уж и Кулябко, и Окуджава, и хозяйка притона. Васильев оформил ордер на арест Михайловой и занялся другими неотложными делами. Если, как утверждала Михайлова, до назначенного свидания «мальчики» и «девочки» не должны были видеться и, значит, Климова никто предупредить не успел, тот мог сегодня прийти на трамвайную остановку.