Страница 3 из 20
Так мы и стали жить да поживать. Идиллия продолжалась до 1750 года, когда Карл Иероним получил пространное письмо из дома, и был вынужден отправиться на историческую родину, в Боденвердер, - для окончательного раздела с братьями семейных владений. Мы оба испросили длительный отпуск в полку и немедля отбыли.
Глава вторая. Перед тем, "золотые годы" барона Мюнхгаузена
На родине нас ждали новые приключения, столь увлекательные, что и Карл Иероним, и я дважды продлевали отпуск. Жизнь била ключом, на постылую армейскую службу возвращаться не хотелось, и через пару лет мы подали в российскую Военную Коллегию прошения об обоюдной отставке и деликатно предложили присвоить нам обоим "за беспорочную службу во благо государства Российского чины подполковников". На дембель всегда следует уходить при достойном звании.
Прошло едва ли не полгода с момента отправки челобитных, и наконец-то, ржавая царская бюрократия исторгла из своего чрева два письма с совершенно одинаковым содержанием. Нам сообщали, что прошение на высочайшее имя следует подавать на месте, в Санкт-Петербурге. Карл Иероним принюхался и уловил от поступившей к нему бумаги легкий аромат духов прекрасной Софьи-Фредерики, а я явственно почувствовал из конверта с ответом на мое имя запах одеколона царицы-тещи. Прозрачные намеки вернуться "для продолжения службы в ночных караулах" на заснеженные российские просторы стали приходить с регулярностью почтовых карет, но и я, и Карл Иероним стойко держались, как две осаждаемые противником крепости. В конце концов, российская армия и царственные особы махнули на нас рукой, и в 1754 году отчислили нас и из армейских рядов, и из сонма воздыхателей, как лиц, "самовольно оставивших службу".
Вот с тех самых пор мы и жили в Боденвердере почти безвыездно - тихо, мирно и спокойно. Я в частном порядке увлекся разведением кошек и даже вывел путем скрещивания нескольких новых пород. Карл Иероним во множестве читал книги, вел обширнейшую переписку с виднейшими философами и естествоиспытателями того времени, а на досуге занимался еще и коллекционированием часовых механизмов - механических, песочных, водяных и всяких иных. Правда, раз или два в год мы устраивали "вылазки" в другие страны и даже на другие континенты. Именно в то время нас велением Божьим дважды заносило на Луну.
А в остальное время я занимался хозяйством и экономикой. Барон и его возлюбленная Якобина "выходили в свет", общаясь по преимуществу с соседями и друзьями из Ганновера. Вот тут-то барон и пристрастился рассказывать о своих похождениях и приключениях "в молодые годы" - хотя нам обоим еще не было и сорока. Иногда эти рассказы для гостей организовывались в нашем уютном охотничьем гроте-павильончике, построенном при замке по проекту самого Мюнхгаузена. Стены этого павильончика были увешаны головами добытых нами на охоте диких зверей, в углу жарко горел камин, а деревянный стол был заставлен бутылками самых изысканных вин и вкуснейшими закусками.
Существовал даже целый ритуал, обязательно предшествующий началу рассказов. Сначала мы и наши гости плотно ужинали. Потом барон неторопливо раскуривал свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком. Я делал знак прислуге, и перед Карлом Иеронимом и гостями ставили дымящиеся стаканы с пуншем. Барон делал несколько глубоких затяжек, отпивал ровно на треть стакана пунша и только тогда принимался за рассказ. Говорил не спеша, обстоятельно рассказывал историю со всеми подробностями, иногда даже в лицах, копируя манеры и выражения тех людей, с которыми судьбе было угодно свести нас во времена наших странствий и приключений. Слушатели внимали, разинув рты, и уходили от нас в полнейшем восторге.
Иногда наши посиделки с рассказами проходили в соседнем городе Геттингене - обычно в трактире уютной гостиницы "Король Пруссии". Трактирщик был рад нашим появлениям неимоверно: в дни "гастролей" Карла Иеронима выручка от торговли только спиртными напитками вырастала ровно в четыре раза. А если учесть еще и съеденную гостями-слушателями закуску, получалась весьма и весьма серьезная сумма прибыли. Поэтому в "Короле Пруссии" нас всегда встречали как самых дорогих гостей.
Слава Мюнхгаузена-рассказчика росла день ото дня, и с каждым разом послушать "байки этого душки барона" собиралось все больше народу.
По всей Европе стали возникать мюнхгаузеновские фэн-клубы, в которых восторженные юноши осваивали таинства скачек на рассеченных надвое лошадях, премудрости полета на пушечных ядрах, основы техники самостоятельного вытаскивания себя из болота за волосы.
Ежедневно нам приходили сотни писем. На некоторые из них мой друг отвечал подробно и с большим энтузиазмом, но к большинству корреспонденции относился весьма и весьма прохладно - эту часть почты составляли, в основном, письма наивных барышень, полные слезливых объяснений в любви к "сиятельному барону".
Вскорости стали появляться и первые литературные записи похождений барона. Сначала в этом упражнялись несколько борзописцев из провинциальных германских газетенок. Потом стали выходить сборники этих сказаний - сначала в самой Германии, потом в Англии, во Франции и в других странах. А уже через годик-полтора на берегах все того же туманного Альбиона тиснул свою книжицу некто Рудольф Эрих Распе. Почти сразу же его скопировал и дополнил своими собственными записями немецкий автор Готфрид Август Бюргер. И понеслось! Там и сям, в рассказах на страницах самых желтых бульварных листков и в самых чудовищных интерпретациях в графоманской книжной продукции как грибы после обильного дождя множились всяческие "Новые похождения барона": "Мюнхгаузен и Клеопатра", "Любовные приключения Мюнхгаузена", "Мюнхгаузен и десять наивных индийских принцесс"... И так далее, и тому подобное. Разумеется, во всех этих "жизнеописаниях" не было ни слова правды!
Мой друг был взбешен. Сначала он вознамерился судиться с самозваными авторами и призвать их к ответу. Но я отговорил его: вот только имиджа борцов со свободной прессой Карлу Иерониму еще только и не доставало!
Барон внял моим доводам, поразмыслил, а потом в один прекрасный день просто зарегистрировал свое имя и фамилию в качестве торговой марки. Теперь любой автор, использующий доброе имя барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена в литературных целях, должен был по закону заплатить от любого издания или переиздания своих творений немалую сумму на банковский счет моего друга. Мутный поток "новых приключений" быстро пошел на убыль, а через пару-тройку лет и вовсе иссяк.
Вот так мы и жили долгих и счастливых тридцать пять лет...
Глава третья. До того, или горе, скитания и новые надежды
3.1
В 1790 году ушла из жизни баронесса Якобина...
Карл Иероним был безутешен. Три года мы носились с ним по всему земному шару, совершая самые немыслимые подвиги, - только бы заглушить горе.
Барон сконструировал невиданной прочности батискаф, и мы несколько раз спускались в нем на дно Мирового океана. Однажды даже посетили Марианскую впадину.
В специальном стратостате мы поднялись на высоту почти трех десятков километров над землей, и едва остались живы, когда его оболочка потеряла герметичность. Барон уверял, что нам просто не повезло: в надувной шар случайно попал залетевший в атмосферу нашей планеты мелкий метеорит.
Еще мы предприняли путешествие к земному ядру. У меня до сих пор по спине бегут мурашки, когда я вспоминаю, каких подземных огнедышащих тварей мы встретили, когда рыли подземный тоннель из Ганновера в Южную Америку.
Но все эти приключения не помогли моему другу забыть Якобину...
В конце 1793 года измученный и физически, и духовно Карл Иероним решил сделать "короткий привал" в родном Боденвердере. Вот тут на него и положила глаз ловкая и пронырливая бестия - семнадцатилетняя девица Бернардина фон Брун. Она стала краситься и одеваться совершенно так же, как покойная баронесса в молодости. Даже приврала, что при крещении ей дали второе имя - Якобина, конечно же. И мой друг Карл Иероним пал...