Тихий дом

- Ну, а ты чего хотела, Вера, - рассудительно ответил я. - Такие уж нравы в вашей бандитской среде.

- Что мне делать? На что жить? - Она смотрела на меня, как побитая собачонка на свирепого хозяина, разве только не скулила.

Самое противное, мне было абсолютно все равно, что с ней будет. Ни жалости, ни сочувствия в душе, разве только брезгливость. Наверное, апостолы испытывали нечто подобное к одному из них, который предал Учителя и повесился на осине.

- На что жить, говоришь, - прошептал я в раздумье. - У тебя есть своя квартира, у тебя есть образование, наверняка припасла на черный день золотишко и камешки. Я не вижу ничего страшного. Иди домой, устраивайся на работу и скажи спасибо, что живой осталась. За такое предательство мои партнеры по бизнесу убирают иудушек не раздумывая.

- Андрей, а ты... - она запнулась, изобразив на лице страдание, - не мог бы... простить меня?

- Если ты до сих пор жива, значит я тебя уже простил. Правда, не знаю, какое настроение у меня будет завтра. А может, вспыхнет желание мести! Не зря же я просил не попадаться мне на глаза.

- Я не о том, - вкрадчиво сообщила мне бывшая жена. - Я думала, может нам всё вернуть и попробовать начать сначала?

- Это чтобы я с тобой... - ужаснулся я, представив на брачном ложе себя с анакондой. - Да ты с ума сошла! Немедленно убирайся отсюда!

- Но я еще приду,- упрямо процедила она, - когда ты успокоишься. А ты пока подумай над моим предложением. Все-таки не чужие люди.

- Ошибаешься, Вера, - чужие. Прощай.

Дома, в своей каморке, я сел в старое кресло и всё никак не мог унять дрожь в руках и сильнейшее раздражение. Молитва не шла, покаянный псалом прерывался на первой же фразе, и я начинал снова, потом решил положить поклоны, только после первого же закружилась голова, и я вернулся в кресло, взял четки и стал бездумно тупо перебирать узелки. Глаза смотрели на пламя свечи. Я даже не помнил, когда ее зажег. Когда отчаяние захлестнуло меня с головой, когда тошно стало невыносимо - перед глазами всё поплыло, я вспомнил о подозрениях врача на опухоль мозга, в голове мелькнуло: значит скоро. ...И отключился.

Познакомились мы с Верой на первом курсе. Она мне показалась недоступной и далекой, как яркая звезда на черном небе. Вера, пожалуй, была самой красивой и надменной из всех девушек нашего курса. Я и мечтать не смел о такой "девушке из высшего общества", да и забот с учебой - выше головы, лишь бы удержаться, лишь бы не вылететь. Только бабушкиными молитвами, моими стараниями, а может благодаря везению - моя убогая персона стала набирать очки: сессию сдавал на "отлично" и "хорошо", участвовал в общественной жизни курса, сдавал кровь, ездил в стройотряды и неплохо там зарабатывал. Словом, к третьему курсу я поднялся на самую высокую ступень и стал стипендиатом, любимцем преподавателей и декана. Тут и подошла как-то раз ко мне красавица Вера и попросила помочь с сопроматом. Мы провели несколько вечеров вместе, были у нее дома, она познакомила меня с родителями, представив, как лучшего студента курса; потом и бабушка устроила Вере легкий допрос на тему, а не ветреная ли ты девица. К моему изумлению, взрослые благосклонно приняли наше знакомство и даже обрадовались внезапно вспыхнувшей дружбе. Все-таки Вера воспитывалась в "порядочной семье" и умела себя вести в обществе, особенно с людьми пожилыми; а я как-то посидел за праздничным столом с отцом Веры, мы так душевно выпили, подружились... Так и стали мы "парой весьма перспективной во всех отношениях".

Вера не сразу открылась. Довольно долго держала меня на дистанции, упорно называя "хорошим другом", "верным товарищем" и даже "милым дружочком". Но вот пришлось нам расстаться на целое лето, я уехал строить БАМ, она - на дачу к родителям, между нами завязалась переписка, да такая интенсивная, такая душевная. Потом еще долго хранил я ее письма, перечитывал. Оказалось, мы оба скучали друг по другу, нам остро не хватало нашего душевного общения, смущенных касаний рук... А как вернулся со "стройки века", загорелый, длинноволосый, бородатый, возмужавший, да при деньгах, как явился на свидание в элегантном финском костюме и немецких туфлях, так и рухнула последняя преграда между нами, и мы стали влюбленными.

О, это было потрясающе! Те месяцы, когда мы широко распахнутыми глазами, жадными руками, буквально всей кожей, чувствовали взаимность вспыхнувшей любви - это время навсегда останется самым светлым, самым сладким в моей семейной жизни. На нас свалилась куча забот, учеба, казалось, отнимала все силы, но тем сильней разгорался огонь наших сердец, тем острее пронзали чувства коротких свиданий. Лишь появлялась вдалеке ее стройная фигурка, я срывался с места и бежал навстречу. Ох, как мешали нам люди, как хотелось обнять любимую, но мы осторожно сближались на расстояние вытянутой руки, в перекрестии десятков любопытных глаз, смущенно и вежливо здоровались, едва касаясь друг друга пальцами рук - и нас разносило в разные стороны. Но и эти краткие сближения у всех на виду, но и свидания урывками, и тем более выходные на даче или в моей комнате - приносили столько счастья, столько сладостных волнений!

Потом была свадьба, медовый месяц, путешествие в Крым, беременность Веры - она тогда стала походить на княжну Марию Николаевну с портрета Брюллова: непостижима в своей таинственной красоте, живущая внутри себя, в царском дворце, и лишь иногда снисходящая к народу, с милой улыбкой на ангельском лице. Потом умер отец Веры, чуть позже и мать - это еще сильней привязало жену с дочкой ко мне. А уж я старался вовсю, только бы они ни в чем не нуждались, чтобы всегда были окружены моей заботой, комфортом, чтобы всегда было во что одеться, на чем съездить, чем встретить гостей, чем напоить-накормить, чтобы никто никогда не смог упрекнуть меня в том, что я недостоин такой женщины и такой дочки.

Вера с детства любила дачу родителей в заповедной местности, великолепные леса и озера, чистый воздух и море цветов. Может поэтому она сразу поддержала меня, когда появилась возможность переехать в деревню, наладить там бизнес, построить просторный дом. И жили мы там очень достойно, и казалось, вот оно - то самое семейное счастье, о котором мечтают все люди. Правда, нежданно, вдруг, дочь наша Маруся, сорвалась с уютного райского места и уехала в кругосветное путешествие, "мир повидать и себя показать". Без единственной дочки дом стал пустым, каким-то недостаточным. Тогда, видимо, и проползла первая трещина по нашему семейном раю. Я целыми днями работал, сильно уставал, а Вера большую часть времени проводила одна, ухаживая за садом, цветами, приглядывала за прислугой, устраивала приемы. Видимо тогда-то и появился в ее жизни молодой харизматичный мужчина, "новый русский" новой генерации, то есть без фени и уркаганских замашек, при больших деньгах и власти, умеющий и ручку облобызать, и вино выбрать, и во фрак облачиться, и на выходные в Париж туда-сюда смотаться.

Помню это гадливейшее ощущение желчи во рту и рухнувшего в черную бездну сердца, детскую растерянность и тупую ноющую боль в груди, когда Вера объявила о своем предательстве. Она, обтянутая серебристым вечерним платьем, сверкая бриллиантовым колье, походкой сытой львицы вышла из сверкающего лимузина, где сидел ее мордастый избранник и нагло усмехался, наблюдая трагикомическую мизансцену. Вера подошла ко мне, непрестанно испепеляя ненавидящим взглядом красивых глаз, и с презрением объявила о разводе и новом своем браке. Тогда-то я и попросил ее больше не показываться мне на глаза, от греха подальше.

Что меня успокоило, что примирило с новым положением вещей - это разговор со священником. Он уже был осведомлен о моем падении с изгнанием из рая, да и таковые случаи в его пастырской практике случались сплошь и рядом, чуть не каждый день. Поэтому перво-наперво он исповедал меня. Услышав о сильнейшем желании отомстить, не удивился, а попросил лишь успокоиться и сказал: "А вот этого они от нас не дождутся!" Вышел я из храма спокойным, будто не я лишился всего, а кто-то другой в заграничном триллере, а у меня все в порядке. Спал ночью преотлично, а утром сложил самые необходимые вещи в сумку, вызвал такси, и, не оглядываясь, убыл домой. А сейчас почему-то с новой силой во мне вспыхнул гнев, который как известно "мудрому мужу правды Божией не соделывает". Что ж, пойдем по накатанной колее, направлюсь-ка я в дом Божий к представителю столь любезного мне монашества.